Недавно исполнилось 120 лет со дня рождения Ярослава Гашека. Иные его современники еще живы. Жив, в частности, последний чешский легионер, коллега Гашека по "русскому анабазису" — восстанию белочехов в годы гражданской войны (в апреле сего года ему исполнилось 108 лет). Сам писатель дожил только до 40 лет, успев из больших вещей сотворить единственно "Швейка". Это совсем не мало, особенно если учесть всемирную славу гашековского творения. Но вышло так, что всю свою не очень долгую жизнь он только готовился к большому роману, накапливал, что-то оттачивал в голове и на бумаге, чтобы потом излиться сразу, по большому счету и абсолютно точно. Получилось.

Слава пришла мгновенно. Даже ему самому удалось ухватить малый ее кусочек. Что же это была за жизнь у писателя, итогом которой стал незавершенный, но бессмертный роман, как к этому все шло и откуда что бралось? Просматривая его биографию, видишь обыкновенную историю, непримечательное окружение, череду малых дел, а вот поди ж ты, создал в итоге нечто. Грандиозное и на века. Как так случилось? Загадка…

Его университеты

Ярослав Гашек увидел свет 30 апреля 1883 года в тесной квартире старого дома в центре Праги. Его отец преподавал математику и физику в частной гимназии. По-чешски должность называлась "профессор", но это не должно обманывать, так здесь до сих пор именуют любых преподавателей в заведениях уровнем повыше, чем начальная школа. Йозеф Гашек вел жизнь пролетария-интеллигента, был беден, затуркан нуждой, разочарован жизнью и втихаря попивал. Сына он дождался уже в зрелом возрасте, поскольку в силу разных обстоятельств только свадьба откладывалась 13 лет, а потом был недолго проживший первенец.

Отец будущего писателя был добрым человеком, но на сына не оказал большого влияния. Его слишком отвлекали житейские проблемы, к тому же он рано умер. Ярославу исполнилось тринадцать, когда отец заболел гриппом, получил осложнение на почки и после операции скончался. Все заботы по содержанию семьи свалились на мать, которая была решительной, энергичной, но, к сожалению, полноценно обеспечить детей тоже не могла. Детей было трое: Ярослав, его младший брат Богуслав и сирота-племянница Мария. Мать шила белье для магазинов, но больше выручали проценты, набегавшие с отложенного в банке приданого Марии. Постоянно приходилось экономить, ограничивать себя во всем и непрерывно переезжать с одной дешевой квартиры на другую. Дети подрастали в обстановке городской "приличной" бедности. Тем не менее они росли и учились, хотя и неважно. Первые два года Ярослав хорошо успевал в гимназии, но уже в четвертом классе из-за неудов по греческому и латыни остался на второй год. Пятый класс он вообще оставил в середине года, поскольку в силу плохого поведения и недостаточных успехов в учебе должен был платить за обучение, а денег у матери не было.

После смерти отца подросток Гашек дома почти не занимался, схватывая все в классе на лету, и проводил время в бесконечных играх со сверстниками. Перед ними он стремился выделиться, завоевать авторитет вольностью поведения и агрессивностью, сменившими прежнюю рассудительную вдумчивость. Вместе с друзьями-озорниками он принимал тогда участие в политических акциях чехов против немцев, которое выразилось в поджоге забора немецкого соседа или битье окон в полицейских участках. Гашека еще гимназистом полиция как-то задержала с несколькими камнями в кармане, но он отговорился, сказав, что несет их в школьную коллекцию минералов.

Не окончив гимназию, Ярослав пошел "в люди". Мать попробовала определить его в типографию, а потом, когда туда не приняли, отвела сына в аптекарский магазин. Здесь тому понравилось, пахло лекарствами, постоянно варились какие-то снадобья для людей и даже коров, и подросток воображал себя в лаборатории алхимика. Однако тут он не задержался. После того как Гашек нарисовал рекламную корову с усами и в очках, похожую на хозяина, ему пришлось уйти.

В 16 лет мать отдала Ярослава в Чехославянскую коммерческую академию, фактически училище, которое выпускало клерков для множащихся контор и фирм. Здесь он без особых успехов, но и без провалов проучился три года, ничем особым себя не проявив. Достаточно серьезное изучение иностранных языков имело большое значение для будущих литературных занятий (впоследствии Гашек указывал, что знает их пять: немецкий, русский, венгерский, французский и польский). По окончании училища осенью 1902 года он был принят практикантом в банк "Славия", где некогда работал его отец.

В отличие от современных молодых русских, знающих, чего стоит работа в банке, Гашек там быстро затосковал. На сохранившейся фотографии той поры (вообще осталось удивительно мало фотографий Гашека, а имеющиеся — невыразительные и в основном некачественные) мы видим молодого человека с заурядным круглым лицом, склонного к полноте и вполне прилично одетого (костюм-тройка, крахмальная манишка, бабочка). Душевного страдания на лице не наблюдается, но факты свидетельствуют, что жизнью он удовлетворен не был. Что-то тянуло его прочь с теплого места. Трудно утверждать, что его так уж поманила литература, но, во всяком случае, вместо манерности и сухости банковских обязанностей хотелось чего-то вольного и романтического.

Воля пришла достаточно быстро. Когда он, никого не поставив в известность на службе, сбежал на несколько дней в Словакию, его простили, но когда в мае 1903 года он снова исчез из банка, матери прислали письмо, что в его услугах больше не нуждаются. Гашек на этот раз рванул на Балканы, помогать македонским повстанцам против турок. До Македонии он не добрался, зато вдоволь покуролесил в Центральной Европе. В октябре он, оборванный и голодный, вернулся в Прагу. Места не было, но Гашек не унывал (он вообще никогда особо не печалился). В газетах печатал свои путевые очерки, увидела свет первая книга (стихов!) совместно с Гаеком, кругом друзья, на пиво хватает — пробьемся. Так он вышел в жизнь, приведшую к "Швейку".

Десятилетка на волнах богемы

Русские исследователи иногда пишут, что Гашек шел по стопам горьковских босяков. Это — натяжка: глубоко "на дно" он не опускался. И в пьянках, и в дебошах знал меру, сохраняя "чешский" уровень "приличности", но и без них не обходилось. Богема, эпатаж — это было то, что он выбрал для себя и чему охотно следовал.

Все годы до войны (по существу, вся молодость) прошли без твердого места, без гарантированного заработка, без достаточно определенных занятий. Он писал в газеты и журналы, публиковался, но делал это без серьезного волевого напора, не ставил себе конкретных и больших задач и вел самый рассеянный образ жизни. Хорошо это было или плохо — такой вопрос он никогда себе не задавал; и ритм, и содержание избранной жизни Гашека вполне устраивали. Режим его дня выглядел примерно таким образом: днем — торопливое писание (писал он быстро и обычно ничего не переделывал), большей частью — хождение по редакциям и поиски заказов. Вечером — долгие посиделки со старыми и новыми друзьями в каком-либо кабаке, пиво, более крепкие напитки, бесконечные разговоры, розыгрыши, приколы. И так неделя за неделей годами. При чешском умении растягивать кружку и рюмку на несколько часов алкоголиком в нашем понимании стать трудно. Но, конечно, организм от частых возлияний и беспорядочного времяпрепровождения не здоровел. Это потом, в конце всего-то четвертого десятка лет жизни, все скажется и приведет Гашека к ранней смерти. А пока ничего не болит, можно позволить себе то, что нравится: пить, сидеть и говорить, говорить, говорить…

За столом Гашек хотел быть в центре внимания, потому допускал эксцентрические выходки, иногда откровенно хамил и цеплял собеседников. В воспоминаниях друзей (а их было не счесть), которые тоже любили пиво и чьи имена сейчас мало что кому говорят, таких историй пересказано много. Скажем, Якуб Арбес, известный пражский писатель и журналист, бывший лет на 40 старше Гашека, в пивной был непререкаемым авторитетом. Он не любил, когда молодежь ему перечила. Однажды, когда он только начал о чем-то долго и оборотисто рассказывать, Гашек неожиданно перебил его и крикнул: "Арбес, Арбес, ты плохо кончишь!". Прерванный мэтр отпил пива, погладил лысую голову и наконец сказал: "Я знаю. Однажды пойду домой и увижу толпу людей возле лежащего грязного и побитого пьяницы. Подойду поближе, и это окажется Ярослав Гашек. Меня определенно хватит удар, и тогда уж точно будет конец!". Словесная дуэль вышла в пользу ветерана, но и молодежь подтвердила репутацию сокрушителей условностей.

И так бывало часто. После кабака Гашек больше всего уважал стычки с полицейскими. До кулачных боев не доходило, но он то справлял нужду прямо перед полицейским участком, то ломал ограждение у деревьев, то лазал на фонарь и зажигал потушенный газ, то нападал ночью на обслуживавшую его официантку. Жизнь свою он украшал такими подвигами, естественно, в веселом состоянии. Слава Богу, провинности его были невелики, и до суровых наказаний дело не доходило, но в полицию он попадал регулярно.

Пописывая и кутя, насколько позволяли финансы, Гашек непринужденно и как свой входил в особый мир дневных и ночных кабаков, кофеен, винных ресторанов, где его приятелями, наряду с такими же, как он "прожигателями жизни", были воры, проститутки — люди из городских низов. Простоту нравов и несентиментальность общения он любил, в то же время терпеть не мог снобизма и эстетских утонченностей. Это была его позиция, которая потом проявится в том, что называется "плебейским реализмом" его творчества.

Задумываясь о несправедливостях миропорядка, Гашек участвовал в политической деятельности, но в Чехии это принимало у него странные формы. Несколько лет он активно печатался в анархистской печати, даже редактировал журнал анархистов "Коммуна". Но потом он поссорился с одним из лидеров и отошел от этого течения, хотя поборником социального переустройства общества остался. Затея с придуманной им с друзьями "партией умеренного прогресса в рамках законности" была чистой мистификацией, хотя продолжалась достаточно долго. В 1911 году он даже шел кандидатом от этой "партии" в имперский парламент. В день выборов кандидат облепил окна трактира, в котором сидел, призывами такого содержания: "Если вы изберете нашего кандидата, мы защитим вас от землетрясения в Мексике", "Кто отдаст за нас голос, получит маленький карманный аквариум". Друзья повеселились всласть, а кандидат Гашек, который нигде не был даже зарегистрирован, получил аж двадцать избирательских голосов.

Естественно, Гашеку не было чуждо ничто человеческое, и в 1910 году он женился. Женился по любви, после многолетнего знакомства с Ярмилой Майеровой. Она была приятной и целеустремленной девушкой из хорошей семьи, верила в писательское дарование Гашека и хотела ему помогать. Их роман мило развивался несколько лет, но замуж родители ее отдали только после того, как жених получил постоянное место в журнале "Мир животных". После свадьбы новобрачные устроили недалекое и недолгое путешествие, родители невесты сняли для них хорошую отдельную квартиру, но счастье и мир в семье были недолгими. Гашек вскоре стал надолго исчезать из дома, просиживать ночи с друзьями, жене это не нравилось, пошли раздоры и объяснения. Утром муж обещал жене быть благоразумным, вечером не приходил домой, и брак, особенно под влиянием родителей Ярмилы, стал трещать по швам. Не помогло и рождение сына в апреле 1912 года, оно только ускорило распад семьи. Когда к Гашеку посмотреть на внука приехали его тесть и теща, он их встретил приветливо, но растерянно и тут же побежал за пивом. Домой он уже не вернулся ни в этот вечер, ни на следующий день, и родители забрали дочь с ребенком к себе. Брак кончился, хотя официального развода так никогда и не было.

В этих безответственных исчезновениях весь Гашек. Они были у него всю его жизнь (за исключением, может быть, периода, проведенного в России). Это фокус его психики, и тут намешано всего: и инфантилизм, и нежелание быть чем-то закрепощенным, и слабость пьющего человека. Для потомков же и читателей наиболее важно то, что все эти коллизии вели к "Швейку". К своим 30 годам даже при таком образе жизни Гашек стал одним из самых плодовитых чешских писателей (хотя удивляет, когда он успевал писать). Он опубликовал сотни сатирических рассказов, юморесок, фельетонов, издал несколько книг, написал 90-главную "Историю партии мирного развития", был соавтором нескольких пьес. Эти вещи симпатичны и забавны, брызжут искрами несомненного таланта, но до уровня "Швейка" (кстати, уже появившегося героя нескольких рассказов), определенно недотягивают. Талант только вызревал, хотя известность в литературных и артистических кругах была.

Шестилетка войны и русской революции

Когда началась война, провокатору скандалов, мистификатору и озорнику пришлось прикусить язык. В военное время шутки были опасны. Но удержался Гашек недолго. В декабре 1914 года он на спор захотел узнать, доносит ли привратник из небольшой гостиницы в полицию или нет. Устроился в эту гостиницу и записал в приемной книге: "Ярослав Гашек, купец, родился в Киеве, прибыл из Москвы". В первую же ночь его арестовали, после допроса строго предупредили и дали пять суток за шуточки. Потом все-таки загребли в армию. Надо сказать, что еще до войны Гашека несколько раз осматривала медицинская комиссия, но всякий раз из-за нездоровья признавала негодным к военной службе. Тут, однако, "положение Австрии стало уж таким плохим", что пригодился и безалаберный писатель с анархическими замашками... Его путь на фронт пролегал по тому же маршруту, что у Швейка: госпиталь — Чешские Будейовице — Кираль-Хида — Мост-на-Литаве — Галиция. Товарищи, окружавшие его, тоже были те же, что у Швейка, они попали впоследствии в роман: Лукаш, Сагнер, Биглер, Ибл — это все реальные фамилии.

Рядовой Гашек, как швейковский собутыльник Марек, был вольноопределяющимся. Ему, имеющему среднее образование, были положены некоторые льготы по службе, каковые в принципе и перепадали. Его армейские должности — погонщик скота, квартирмейстер, так что неясно, научился ли он стрелять и палил ли по противнику. Ясно другое — к этому самому противнику он явно намеревался при удобном случае перебежать. Случай не подворачивался все лето 1915 года: под станцией Сокал в Галиции шли тяжелые бои, в ходе которых пересмешник и бузотер близко увидел всепожирающую смерть, привел однажды группу русских перебежчиков и был повышен в звании до ефрейтора. Задуманное удалось осуществить только осенью: под Дубно русские прорвали фронт, и Гашек вместе с армейским приятелем Франтишеком Страшлипкой, со 135 убитыми, 285 ранеными и 509 пропавшими без вести солдатами 91-го полка расстался с австрийской армией.

Через полтора месяца в Прагу через Красный Крест редактору газеты Скружному пришла открытка: "Дорогой друг! Я попал в плен 23 сентября и прошу известить в газетах, что жив и здоров. Извольте поинтересоваться у пана Вилимека относительно посылки сюда денег, также из издательства "Отто" за мою книгу. Мой адрес: Ярослав Гашек, военнопленный, Тоцкое, Самара, Россия, 4-й батальон. Это на границе Азии, Сибири и Урала. Караулят меня татары. Сердечный привет всем".

В лагере Гашек переболел тифом, а летом следующего года не раздумывая записался в Чешскую дружину, готовящуюся воевать уже на стороне русских. Готовили чехов долго, в основном в Украине. Посерьезневшего после болезни Гашека не обучали воевать, а использовали больше как журналиста в выходившей в Киеве чешской газете "Чехослован" (в Киеве, кстати, он отметился маленькой книжечкой о новых похождениях Швейка). Все же главные военные подвиги чехословацких легионеров его не миновали: за июльское 1917 года сражение под Зборовом, где отличились его соотечественники, Гашек даже был удостоен Георгиевской медали четвертой степени.

Прогремевшая в России революция заставила писателя определиться. Ситуация менялась быстро, в обстановке всеобщего хаоса и неясности Гашек примкнул к взявшим в стране власть большевикам. Те, помышляя о всемирной революции и подавлении внутреннего сопротивления, весьма привечали иностранных товарищей. Приветили и пражского сатирика: Ленина в Москве он слышал, со Свердловым встречался, был принят в чехословацкую секцию РКП(б) и отправлен в Поволжье агитировать земляков "верить коммунистам". Те в основном не верили, и когда вспыхнул чехословацкий мятеж, Гашек был объявлен дезертиром и изменником. Угроза военно-полевого суда была нешуточной, спасаясь от патрулей, старый хохмач выдавал себя за слабоумного от рождения сына немецкого колониста из Туркестана. Ему повезло. Потом он уже старался не сталкиваться с земляками, исправно служа советской власти в политотделе 5-й армии красных.

В течение двух лет коммунисту Гашеку приходилось делать разные вещи: писать пропагандистские материалы на чешском языке, комиссарить в Бугульме, публиковать сатиры на белогвардейцев на русском языке и много других разных вещей. Сообщений о его личном участии в кровопролитии нет. Суровая Россия, как ни странно, его дисциплинировала, здесь он был ответственен, обязателен, точен и не пил. Многого написать тут он не сумел, но набрал уйму впечатлений и закалил свой талант. В конце 1920 года как посланец большевиков вместе с молодой женой Шурой Львовой он вернулся на освободившуюся от австрийцев родину.

"Швейк" пошел и навсегда остановился…

Когда Гашек приехал в Прагу, он огляделся по сторонам, посмотрел на игры местных коммунистов и социал-демократов и плюнул. На русскую революцию это совсем не походило, а по-другому толкать красные идеи он не умел, да, наверное, и надоело. Потому несколько месяцев он по старой памяти веселился с друзьями, а потом, заглянув в пустой карман, стал писать роман о бравом солдате Швейке. Поначалу сильно отвлекаясь на посиделки с приятелями, потом, уехав из Праги в провинциальную Липнице, — более целенаправленно.

Роман, выходивший частями, в отдельных тетрадях, сразу захватил публику. Начал его Гашек в 1921 году, через год пришли слава (вначале чешская) и деньги. В начале 1923 года на фразе "Наши войска в непродолжительном времени перейдут через границы" роман был прерван — 3 января Ярослав Гашек скончался. Врач, осматривавший тело, сказал тогда, что виноваты пневмония и сердце, но, скорее всего, было что-то серьезное с почками и печенью. В последние свои месяцы писатель болезненно опух и жаловался на внутренние боли. Что-то внутри болело…