ОТЧЕГО УМЕР ГАШЕК?

Совсем не старый, вроде не очень болел и близко к сердцу старался ничего не принимать. И на жизнь ему хватало, особенно в последний год, когда пошли гонорары за "Швейка". Тем не менее умер. Почти один. Оставленный в предсмертный час всеми: друзьями-собутыльниками, товарищами по компартии, о членстве в которой он забыл сразу по возвращении домой, и всей расплодившейся после обретения независимости пишущей братией. Отчего же так? Намеки, разбросанные в нашей литературе, стали ясны только в Чехии.

Можно, конечно, упрекнуть окружение и вообще всех современников. Мол, проспали Гашека, хотя его романом уже зачитывалась вся страна, как обычно, лицом к лицу не разглядели, а главное, не поддержали и не спасли гения. Как у нас Есенина или Высоцкого. С другой стороны, если сам не хочешь спасаться, то кто ж это сделает за тебя?

Гашек был талантливый пересмешник, но он был легкомысленный и безалаберный человек. Легкомыслие его и погубило. В молодости пьянки-гулянки, ночные бдения в пивных, в последний год беззаботное отношение к ухудшившемуся здоровью. А в итоге писатель так и не дотянул до сорока и не дописал свое единственное большое произведение.

Чешская культурная элита сдержанно относится к Гашеку. Швейк, в глазах всего света представляющий чеха, для нее слишком примитивен. Но и она, элита, не может не признавать значения Гашека. Когда в последний год второго тысячелетия ведущим литературоведам страны был задан вопрос, кого можно назвать чешским писателем века, Ярослав Гашек прошел первым номером без конкуренции.

ОБЫЧНАЯ СЛАВЯНСКАЯ БОЛЕЗНЬ

Гашек умер в ночь на 3 января 1923 года в небольшом домике в крохотном городке Липнице. За ним присматривал врач, к которому писатель ранее избегал обращаться, плачущая русская жена Александра Львова и писарь Климент Штепанек, записывавший под диктовку "Швейка". Последние дни Гашек уже почти не вставал с постели, хотя до самого конца не верил в серьезность своей болезни.

Он доходил весь последний год: болезненно растолстел, быстро уставал, часто говорил о болях в желудке, у него распухли ноги, появились отеки. При этом он не хотел идти к врачу и отказаться от привычной ему тяжелой и острой пищи. По ночам он тайком пил огуречный рассол, а готовить себе приказывал любимое блюдо, представлявшее собой смесь мелко порезанных крутых яиц, сарделек и вареной картошки. Все это, называемое им "кошачий танец", запивалось еще несколькими кружками пива. Немудрено, что с такой диетой к моменту своей кончины писатель при самом среднем росте весил более ста килограммов.

Внутренние органы отказывали, а он все никак не хотел показаться доктору. Иногда говорил, что у него внутри рак, но при этом был свято убежден, что все обойдется, и строил планы на будущее лето. Не обошлось. Осматривавший тело умершего врач признал, что смерть наступила после пневмонии, повлекшей за собой паралич сердца.

Сердце и почки Гашек посадил в пивных. По чешским меркам он был выпивоха. Дело не доходило до крутых запоев и белой горячки, но зато это были регулярные и длительные возлияния. Рюмка, две, три, пять, все это перемежаемое пивом и продолжающимися за полночь разговорами, и так десять лет до войны и два года по возвращении домой (в революционной России, где Гашек провел пять лет, как это ни удивительно, он не пил). Было где и когда растерять здоровье.

Тяга к алкоголю была у него наследственной. Много пил его рано скончавшийся отец, крепко поддавал младший брат Богуслав. Гашек пробовал бороться с этим пристрастием: в 1911 году в связи с мнимым покушением на самоубийство он попал в дом умалишенных и настаивал, чтоб его задержали там подольше, чтобы он отвык от алкоголя. Не получилось, не отвык. Сдерживаться, повторяю, ему удавалось только во время пятилетнего пребывания в России, где он даже с тещей не выпил стопки водки. В Чехии же старые пристрастия ожили мгновенно и привели к быстрому концу.

РУССКАЯ ЖЕНА В ЧЕШСКОМ ИНТЕРЬЕРЕ

Прошедший лет сорок назад советско-чехословацкий фильм "Большая дорога" представлял Гашека в России озорным и улыбчивым, с поблескивающими глазами, а его обретенную там жену - задорной и стройной комсомолкой в кожанке. Фильм далек от реальности: меланхоличный Гашек не улыбается ни на одной из своих фотографий, а Шура всегда была полной, ширококостной и простоватой, без шарма. Безусловным фактом является то, что давно расставшийся с первой женой Ярмилой Майеровой, но так и не разведенный Гашек в 1920 году женился в Сибири повторно и привез русскую жену с собой. Она, несмотря на питейные увлечения и прочие завихрения писателя, оказалась спутницей его жизни терпеливой и верной.

При своей звучной фамилии (Гашек многократно представлял ее друзьям княжной, вырванной им из лап большевиков) Александра Гавриловна Львова была самого простого происхождения. Рожденная в крестьянской семье, она не имела образования и к моменту встречи с красным комиссаром Гашеком служила литографом в уфимской типографии. Знакомство переросло в сердечную дружбу, потом Шура выходила писателя, бывшего старше ее на 15 лет, во время болезни тифом и больше с ним не расставалась.

По приезде в Чехословакию она уже не работала, а в основном ходила с мужем по пивным, слушала непонятные ей разговоры и дожидалась минуты, когда можно будет отвести его домой. Естественно, она не принимала участия в литературных занятиях Гашека и не оказывала влияния на его работу. Шура была все-таки другого культурного уровня, нежели ее "Ярославчик", его духовная жизнь была ей чужда. Но она держала семью, устраивала быт писателя, как могла и как умела.

После смерти Гашека Шура осталась в Липнице, вначале без денег, а потом, став законной наследницей писателя, вполне обеспеченной продолжающимися изданиями "Швейка". Ей было только 25 лет, она вроде встречалась только с русскими подругами, но однажды на танцульках, подозревая ее в слишком вольном поведении, местные барышни подстерегли ее в туалете, вымазали дегтем и обсыпали перьями.

Шура продала дом и уехала из Липнице только в 1928 году. Она связала свою жизнь с врачом Заплатилом, к которому обращался еще Гашек и который доучивался позднее на ее деньги. Пока ей поступали отчисления от гашековских переизданий, новый муж, поменявший фамилию на Верный, относился к ней хорошо. Но в годы войны пришедшие немцы запретили издавать "Швейка", денег не стало, у Александры Гавриловны началось психическое расстройство, и Верный отселил жену из дома в садовую беседку. После войны Верный эмигрировал, оставив беспомощную Львову под присмотром частных, а потом государственных опекунов, которые присматривали за ней вплоть до ее кончины в 60-х годах...