Максим Горький не советовал писателям начинать произведение с прямой речи. Ярослав Гашек этого не знал и поэтому начал роман так:

– Убили, значит, Фердинанда-то нашего, – сказала Швейку его служанка...

Неизбежным следствием этих слов стало вступление Йозефа Швейка в Первую мировую войну, а Ярослава Гашека – в мировую литературу.

Гашек не дописал «Похождения бравого солдата Швейка». Он никогда не перечитывал и не правил текст. Может быть, в этой недосказанности, в легкой небрежности – особая прелесть книги. Писатель прервал диктовку романа тоже на прямой речи – речи подпоручика Дуба, исполненной имперского идиотизма:

– Патриотизм, верность долгу, самосовершенствование – вот настоящее оружие на войне. Напоминаю вам об этом именно сегодня, когда наши войска в непродолжительном времени перейдут через границы...

Из-за смерти автора Швейк так и не переступил границы Австро-Венгрии. Это его создатель забрался в глубь России – до Иркутска.

Банкира из него не вышло

Гашеки издавна крестьянствовали в Южной Чехии. Отец писателя, Йозеф Гашек, первым из всей родни выучился и стал преподавателем в пражской гимназии. Ему было уже за тридцать, когда у пани Катаржины Гашековой родился первый сын, Богуслав. А через три года, 30 апреля 1883 года, появился на свет Ярослав Гашек. С ними жила еще и племянница-сирота. Семья едва сводила концы с концами. Гашек-отец начал пить и умер, не дожив до пятидесяти лет.

Ярославу было тогда тринадцать. Начались скитания по квартирам, пришла настоящая нужда. В гимназии он был поначалу на хорошем счету, но постепенно утрачивал интерес к учебе. В 1898 году Ярослав бросил гимназию, некоторое время работал в аптеке и в магазине. А потом поступил в коммерческое училище, где в 1902 году завершил свое образование.

Летом 1900 года во время каникул Ярослав впервые отправился в путешествие по Чехии и Словакии. Уже во время первого путешествия он познакомился со словацкими будителями – так называли чешских и словацких патриотов-просветителей. Особенно запомнилась Гашеку встреча с доктором Душаном Маковицким, позднее ставшим личным врачом Льва Толстого. С тех пор «охота к перемене мест» стала частью натуры и образа жизни Гашека – он часто срывался с места и пускался в странствия. Когда у него заканчивались деньги, столичный путешественник превращался в форменного бродягу. Местные жители никогда не отказывали веселому и общительному парню в еде и ночлеге, но случалось и в стогу сена ночевать.

После окончания коммерческого училища Ярослав получил место служащего в столичном банке «Славия». Все бы хорошо, но «дух бродяжий» не давал покоя. Однажды Гашек встретился с другом и вдохновенно рассказывал ему о последнем путешествии. Вдруг запрокинул голову, посмотрел на небо и звезды и сказал: «Сегодня я получил за сверхурочные, деньги у меня есть, махну-ка ночью в Словакию!» И действительно уехал. Следовали гневные послания из банка, Гашека разыскивали, он, вернувшись, каялся и… снова исчезал. Рассказывают, будто ездил в Африку помогать бурам в борьбе с англичанами, как Капитан Сорви-голова, а перед этим устроил в банке сбор пожертвований и исчез, оставив лаконичную записку: «Бастую!» Это, конечно, одна из легенд, окружающих имя Гашека, но легенда правдоподобная. Ведь отправился же он на самом деле на Балканы волонтером – помогать восставшим против Турции македонцам и болгарам.

Итогом странствий Гашека стали его путевые очерки, фельетоны и юморески, публиковавшиеся в различных журналах. В эту пору Гашек шокировал добропорядочных пражан грубыми манерами и речью, пристрастился к сливовице и много курил. В застольных беседах он рассказывал невероятные истории о своих похождениях. Он сочинял свою жизнь, мистифицировал публику и сам пребывал в каком-то пограничье между реальностью и вымыслом.

Образом жизни Гашека стали и странствия по «ближнему кругу» – миру пражских кофеен, трактиров, пивных и винных погребков, от центра «златой Праги» до нищих окраин. Каждое заведение имело свою «физиономию» – напитки, блюда, круг посетителей. В пивных, например, подавался только один сорт пива, считалось, что кабатчик не может гарантировать высокое качество нескольких сортов. Большинство заведений работали и ночью. Недаром Швейк потом говорил: «Я раз за одну ночь побывал в двадцати восьми местах, но, к чести моей будь сказано, нигде больше трех кружек пива не пил». В этих своих скитаниях Гашек заглядывал и глубже – в мир пражских притонов и ночлежек, где собирались бродяги, воры и проститутки.

С тех пор имя Гашека замелькало в полицейских протоколах: «вышеозначенный в нетрезвом состоянии справлял малую нужду перед зданием полицейского управления»; «в состоянии легкого алкогольного опьянения повредил две железные загородки»; «недалеко от полицейского участка зажег три уличных фонаря, которые уже были погашены»; «стрелял из детского пугача»… Дело обычно оканчивалось кутузкой до утра и штрафом. Но взыскать штраф с Гашека было практически невозможно: даже если полиции удавалось обнаружить место жительства бродяги, то уж денег или имущества у него не было никогда.

Анархия – мать таланта

В период русско-японской войны и первой русской революции 1905 года стихийная оппозиционность Гашека приняла более радикальную форму – он стал анархистом. В Чехии именно анархисты заняли в революционном движении позиции на левом фланге, которые в России занимали большевики. Гашек начал сотрудничать в анархистских журналах, отрастил усы и отпустил длинные волосы, носил черную сербскую папаху и дымил огромной изогнутой трубкой. Анархисты принимали участие во всех митингах и демонстрациях и вели себя весьма буйно. Надо заметить, что анархизм по-чешски был все-таки довольно миролюбивым, не запятнал себя ни бомбами, ни «эксами». Драка с полицейскими уже была отчаянным подвигом. Во время одного митинга, как свидетельствует полицейский протокол, Гашек закричал: «Бей!» – и огрел полицейского палкой по голове. На допросе он утверждал, что кричал не «бей!», а «гей!» и что бил не он, а кто-то другой, скрывшийся в толпе. Но отбояриться не удалось, и он отсидел месяц в тюрьме. И если уголовная полиция смотрела на его «подвиги» снисходительно, то политический сыск с тех пор не выпускал его из виду, досье на Гашека пухло всю его жизнь.

Одновременно с «хождением в революцию» Гашек затеял такую мистификацию: вместе с друзьями придумал несуществующую «Партию умеренного прогресса в рамках закона». Гашек начал описывать историю этой партии, сочинил «апостольское хождение трех членов партии умеренного прогресса» в Вену и Триест (на самом деле это была обычная поездка автора, художника Кубина и артиста Вагнера). Пустячные события превращались в «деяния», исполненные глубокого общественного значения. Партия-призрак в представлении наивной публики представлялась такой же реальной, как, например, социал-демократическая.

В это же время он сблизился с Ярмилой Майеровой, умной, интеллигентной девушкой из довольно состоятельной семьи. Семья Ярмилы, естественно, была настроена против Гашека. Молодые люди встречались тайно. Однажды во время загородной прогулки Ярмила вывихнула ногу, и Гашек нес ее на руках несколько километров до железнодорожной станции. Родители Ярмилы начали было смягчаться, но… Во время анархистской демонстрации Гашек был арестован, об этом написали в газетах, и любовь опять надолго перешла в эпистолярный жанр. В конце концов, отец девушки предъявил Гашеку условия: порвать с анархистами и найти постоянную службу.

Чего не сделает любовь! Гашек ушел из редакции анархистского журнала и начал искать место в редакциях порядочных изданий. Наконец, счастье улыбнулось бедняге, он начал работать помощником редактора в журнале «Мир животных» – его издавал владелец собачьего питомника. Из этой редакции Гашек вынес глубокое знание «собачьей темы», благодаря чему Швейк стал торговцем крадеными собаками, а другой персонаж романа, вольноопределяющийся Марек, стал редактором журнала о животных. Гашек привнес в журнал много свежих идей, но, конечно, не мог удержаться от озорных фантазий, чего стоит хотя бы сообщение об «открытии» неизвестного доселе древнего ящера под названием «идиотозавр»! Собственно, за эти выдумки его вскоре и вышибли из редакции.

Наконец, сопротивление пана Майера было сломлено, и 15 мая 1910 года Ярмила стала-таки пани Гашковой.

Пробуждение идиотозавров

Внешне Гашек вел легкомысленный образ жизни. И только самые близкие люди могли заметить, как он порой впадает в меланхолию, как сам «вытаскивает» себя из уныния какой-нибудь шутовской выходкой. Беззаботность не была его врожденной чертой, Гашеку были свойственны застенчивость, чуткость и замкнутость. Таким людям трудно живется на свете, они ищут какой-то защиты, опоры и часто находят ее в многолюдных компаниях, в скитаниях, в кутежах и беспутстве.

После изгнания из «Мира животных» Гашек решил сам торговать собаками и открыл «Кинологический институт». Его помощником был настоящий плут по фамилии Чижек, он мастерски перекрашивал собак и вообще придавал им какой угодно облик. Эти проделки отразилась в юмореске «Как я торговал собаками» и на многих страницах «Швейка». В конце концов, обманутые покупатели обратились в суд. К несчастью, совладелицей предприятия была и Ярмила, так что перед судом предстала семейная пара Гашеков. Только по счастливой случайности суд второй инстанции не нашел достаточных доказательств вины супругов.

Но к тому времени брак Гашеков практически распался. Беда в том, что Гашек не был создан для семейной жизни, удержать его дома никто бы не смог. У большого таланта, у национального гения другие масштабы, для него семья – вся Чехословакия, а может быть, и шире – человечество. Так и чувство ответственности у него избирательное – Гашек часто подводил близких людей, случалось, и предавал.

Ярмила была в отчаянии, ее родители настояли на ее возвращении домой. Гашек тоже мучился. 10 февраля газета «Ческе слово» сообщила: «Этой ночью собирался прыгнуть с парапета Карлова моста во Влтаву 30-летний Ярослав Г. Театральный парикмахер Эдуард Бройер удержал его. Полицейский врач обнаружил сильный невроз. Вышеназванный был доставлен в Институт для душевнобольных». Гашек сначала признавался в попытке самоубийства: «хотел утопиться, ибо ему опротивел свет», – гласит протокол. Но уже в сумасшедшем доме объяснял, что «посетил множество питейных заведений», что «хотел попугать прохожих и посмотреть, как они будут реагировать». Что это было? Настоящий акт отчаяния или новая мистификация, инсценировка, исполненная Гашеком с целью вернуть себе Ярмилу? Во всяком случае, она действительно вернулась, но ненадолго. Так они сходились и расходились несколько раз, под конец встречались тайно, как до свадьбы. Так и сына зачали. А потом расстались окончательно.

Европа уже дышала войной. Идиотозавры пробудились и требовали крови. В Германии и Австро-Венгрии шли грандиозные военные приготовления. В условиях милитаристского угара у Гашека родился замысел цикла сатирических рассказов «Идиот на действительной службе», в котором впервые появляется Швейк. Этот сюжет Гашек записал на клочке бумаги где-то в кафе. Наутро долго искал набросок и очень обрадовался, когда нашел его в корзине для бумаг. Кроме названия, можно было разобрать единственную фразу: «Он сам потребовал, чтобы его осмотрели и убедились, какой из него исправный солдат».

Незадолго до этого Гашек зашел в трактир «У чаши», в котором начинается действие романа (на самом деле это был скорее ресторан, притом с «нумерами» с барышнями наверху). Здесь Гашек слушал рассказы ветеранов, воевавших в Боснии и Герцеговине. И тут он встретил давнего знакомого – пана Швейка, служившего дворником в этом же доме. Швейк пригласил Гашека к себе, отлично угостил и рассказал множество забавных историй.

Так появились сюжет и герой. Рассказы из этого цикла печатались в разных журналах, а полностью были опубликованы в книжке «Бравый солдат Швейк и другие рассказы» в 1912 году. Довоенный Швейк не во всем похож на Швейка из романа, он пока еще действительно туповатый простак и напоминает Ивана-дурака из русских сказок. Лукавым мудрецом и ловким плутом Швейк станет уже после войны. А пока он попадает в разные переделки по недоразумению. Ему говорят: купи церковного вина из Австрии – так он, вместо ближайшей лавки, едет за вином в Австрию.

28 июня 1914 года в Сараеве был убит наследник австрийского престола эрцгерцог Фердинанд. Стрелял в него сербский студент Гаврило Принцип. В ответ Австрия и Германия объявили войну Сербии. Сразу вмешались другие европейские державы, и началась Первая мировая война.

В роли Швейка

В ноябре, когда русские войска прорвали фронт в Галиции, Ярослав Гашек решил испытать бдительность австрийской контрразведки. Вселяясь «в нумера», он записал в регистрационной книге: «Ярослав Гашек, купец, родился в Киеве, приехал из Москвы». В ту же ночь он был арестован, его личность и биографию устанавливали почти неделю. После чего он был отправлен домой и… тут же призван в армию.

Гашек валял дурака и в призывной комиссии, и с друзьями. Так же вел он себя на прощальной вечеринке в трактире «На Насесте». Пил только содовую, но почему-то захмелел и затянул солдатскую песню. А к полуночи заявил, что «всех перестреляет и пешком отправится в Будейовицы», в расположение своего полка. Потом выяснилось, что официант оставил для Гашека бутылку сливовицы в коридоре на пути к уборной.

Утром Гашек выехал в Чешские Будейовицы. Он явился в полк в военной форме, но в цилиндре, потому что армия испытывала недостаток в обмундировании. Поступил в школу вольноопределяющихся для подготовки младших офицеров, оттуда его исключили за нарушения дисциплины. Часть пути на фронт Гашек проделал в арестантском вагоне: его обвинили в попытке дезертировать и присудили три года тюрьмы с отбыванием срока после войны. Но вот он, наконец, оказался в 11-й роте 3-го батальона 91-го полка. Здесь он познакомился с офицерами и нижними чинами, которые впоследствии стали героями его романа. Батальоном действительно командовал капитан Сандлер, ротой – обер-лейтенант Лукаш, одним из взводов – кадет Биглер. Только поручика по фамилии Дуб не было, на самом деле этого злобного тупицу звали Мехалек, и он действительно любил грозить солдатам: «Вы меня не знаете, но когда вы меня узнаете, то заплачете». Реальным человеком оказался и военный священник – фельдкурат Эйбл (в романе его зовут Ибл). Канцелярией на самом деле заведовал старший писарь Ванек.

Но больше всех сдружился писатель с ординарцем обер-лейтенанта Лукаша – Франтишеком Страшлипкой. Этот голубоглазый парень был большой шутник, на любой случай у него была готова какая-нибудь забавная история. «Знавал я одного…» – начинал он, и все махали на него руками, мол, достал уже своими байками! Индивидуальные черты характера Страшлипки обогатили образ довоенного Швейка неиссякаемой говорливостью, народным юмором и лукавством.

И все-таки веселой войны не бывает. Уже в тылу проявлялись ее прелести: болезни, вши, эшелоны с ранеными, гробы. Даже смех на войне зловещий. Вот по перрону офицер тащит на веревке православного священника, дергает за веревку, священник падает. Все смеются. Как не похоже это ржание на добродушный смех, звучавший в пражских пивных! Писатель старался не поддаваться унынию, поддерживал друзей забавными рассказами. Но никто не видел, как он, уединившись, писал письма и стихи своей Ярмиле. Писал и не отсылал. Эти письма и стихи попали к ней только после смерти Гашека.

Его назначили погонщиком скота, потом квартирмейстером, затем ординарцем и связным взвода. В июле 1915 года третий батальон оказался на передовой в районе Соколя. Русские непрерывно атаковали. За неделю боев рота обер-лейтенанта Лукаша потеряла больше половины солдат. Уцелевших отправили в резерв. Там Гашека произвели в ефрейторы и даже представили к награде серебряной медалью за мужество, обещали снять наказание за дезертирство. Отличился Гашек так: группа русских то ли попала в окружение, то ли они сами пришли сдаваться, а поскольку Гашек хорошо говорил по-русски, он и условился с русским офицером, мобилизованным учителем из Петербурга, об условиях сдачи. Когда Гашек во главе группы русских солдат подошел к штабу, командир полка майор Венцель решил, что русские прорвали фронт, и пустился наутек, за ним и все штабные.

Гораздо чаще бежали к русским чехи и словаки, не желавшие воевать за австрийского императора против братьев-славян. Планы сдаться в плен, не таясь, обсуждали в эшелонах, идущих на фронт. А на передовой дожидались только удобного случая.

После недолгого отдыха в резерве 3-й батальон снова выдвинулся на передовые позиции. 24 сентября русские пошли в наступление как раз на участке 91-го полка. Обер-лейтенант Лукаш приказал своему взводу отступать. Обернувшись, он увидел, как Гашек и Страшлипка нехотя вылезают из окопа, на ходу обуваясь и заправляя обмотки…

В тот день полк потерял 135 человек убитыми, 285 ранеными и 509 (!) пропали без вести. Среди последних – ефрейтор Гашек и ординарец Страшлипка.

Во глубине сибирских руд

В «Швейке» Гашек писал о чешских перебежчиках: «…встречаясь в Киеве и других местах, на вопрос: «Чем ты здесь занимаешься?» – весело отвечали: «Я предал государя императора».

На самом деле не так уж весело было чехам на русской стороне. Многие прошли через лагеря за колючей проволокой, где содержались также немцы и австрийцы. Конечно, захваченные в плен с оружием в руках оставались здесь надолго, сдавшиеся добровольно – временно. Но русское «временно» – понятие растяжимое.

Гашек «застрял» в лагере под Бузулуком, где содержалось 18 тысяч военнопленных. Зимой 1915 года здесь началась эпидемия тифа, две трети заключенных погибли. Заболел и Гашек, но чудом выжил. Вскоре лагерь перешел в ведение русского Красного Креста, и положение пленных улучшилось. А потом в лагере появились чешские офицеры, предлагавшие соотечественникам вступать в войско, которое будет воевать на стороне России против Австро-Венгрии. Многие соглашались, для них это была борьба за свободную, независимую Чехию. Такой выбор сделал и Гашек. Гашек горячо агитировал своих соотечественников на собраниях и митингах, а затем переехал в Киев и начал работать в редакции журнала «Чехослован» («Чешский славянин»). Там был напечатан и фельетон Гашека «Рассказ о портрете Франца-Иосифа I», который затем нашел отражение в первой главе «Швейка» – владелец трактира «У чаши» был арестован за государственную измену, суть которой тайный агент объяснил так: «…вы сказали, будто на государя императора гадили мухи». Между прочим, этот фельетон был замечен в Австрии, и его автору заочно предъявили обвинение в государственной измене.

Воевал Гашек не только пером, но и винтовкой. Весной 1917 года, уже при Временном правительстве, чешский полк имени Яна Гуса, в котором служил Ярослав Гашек, нанес поражение хорошо вооруженным немецким и австрийским частям. Гашек был награжден георгиевским крестом четвертой степени. Но это наступление, на котором настоял Керенский, захлебнулось.

В конце концов идиотозавры пожрали друг друга. Первая мировая война разрушила три империи: Австро-Венгерскую, Российскую и кайзеровскую Германию. На обломках Австро-Венгрии родились чешско-словацкое, венгерское и польское независимые государства. Казалось, идиотозавры вымерли. Увы, они просто переродились в другой, еще более хищный вид.

После прихода к власти большевиков командование легиона объявило о нейтралитете во внутренней политике России. Советское правительство согласилось на вывод легионеров и военнопленных чехов за границу. Но большевики опасались, что эти части могут в будущем участвовать в интервенции стран Антанты. Поэтому было решено эвакуировать чехов через восточные границы. Пока они доберутся до Европы, глядишь, и мировая революция грянет!

На восток отправился и Гашек. Он уже был членом организации левых социал-демократов, вскоре ставшей секцией РКП(б). В условиях гражданской войны и интервенции нейтралитет чехов был относительным. Руководство легиона выступило против Советской власти, белочехи – так их называли – вешали соотечественников-красноармейцев. Полевой суд чехословацкого войска выдал ордер и на арест Гашека. Он едва не попался «братьям» во время штурма Самары, затем тайком пробирался до Симбирска, выдавая себя за слабоумного сына немецкого колониста. В Уфе Гашек чуть не попался колчаковцам, когда вывозил у них из-под носа оборудование типографии.

В 1919 году Гашек был уже сотрудником красноармейской газеты «Наш путь» (позднее «Красный стрелок»), в политотделе 5-й армии руководил иностранной секцией. Как всегда, он тянулся к людям, а люди – к нему. Однажды Гашек захотел угостить друзей гуляшом. Мяса не было, но удалось добыть гуся. Дело было в пути, и чтобы гусь не испортился, Гашек подвесил его под полом вагона. Свистнули! Подумать только, из-под идущего состава, на диких просторах Сибири!.. «Русский период» в жизни и творчестве Гашека – это большая тема. Россия потрясла Гашека. И как знать, не будь «похождений» Гашека в России, возможно, и не родился бы роман о Швейке.

Еще в Уфе Ярослав Гашек познакомился с Александрой Львовой, работницей типографии. 15 мая 1920 года в Красноярске они поженились. Многое указывает на то, что Гашек решил надолго обосноваться в России и возвращаться на родину в обозримом будущем не планировал. Он уже несколько лет не пил, много работал и, как знать, может быть, был в эту пору счастлив?

Но в ноябре 1920 года Коминтерн направил Ярослава Гашека в Чехословакию. В это время там разразился политический кризис, началась всеобщая забастовка, а в городе Кладно рабочие организовали самоуправление, провозгласив «советскую республику». Гашек с женой Шурой выехал в Прагу.

Возвращение блудного писателя

Уже на другой день после возвращения Гашека утренние газеты сообщали: «Вчера посетителей кафе «Унион» ожидал большой сюрприз; откуда ни возьмись, как гром среди ясного неба, после пятилетнего пребывания в России сюда заявился Ярослав Гашек». Сюрприз заключался еще и в том, что за время отсутствия Гашека газеты несколько раз хоронили его, описывая бесславный конец писателя: будто его казнили легионеры или убили пьяные матросы в одесском кабаке.

Гашек вряд ли ожидал такого приема. Многие друзья отвернулись от него. Кто-то не подал руки, кто-то демонстративно выходил, когда появлялся Гашек. Однажды его чуть не избили бывшие легионеры.

А главное – он опоздал. Коммунисты, к которым он «шел на связь», уже сидели в тюрьмах. Восстание в Кладно было подавлено, а его организаторы арестованы, их обвиняли в государственной измене.

Общественность ждала от «таинственного большевистского комиссара» рассказов о зверствах. Одна журналистка спросила, на самом ли деле он питался в Красной Армии мясом убитых китайцев? «Да, милостивая пани», – подтвердил Гашек и пожаловался на неприятный привкус.

Он снова начал пить. И тут случилось то, что должно было случиться: он встретился с Ярмилой. Любовь вспыхнула вновь, Гашек называл их тайные отношения «прекрасным маем на склоне лет». Однажды Ярмила пришла с сыном. Гашек робко гладил мальчика по голове и обращался к нему на «вы». Только через месяц мальчик узнал, что «пан редактор» – его отец. Раньше ему говорили, что отец погиб в России. Ярмила и теперь взяла с сына слово, что он никому не скажет об этой встрече. В следующий раз Гашек держался с сыном свободнее, шутил, рассказывал смешные истории, подарил книжку своих рассказов с надписью: «Дорогому сыну. Ярослав Гашек». Но эта встреча стала последней. И все же Ярмила ни разу не сказала о Гашеке худого слова. А когда горечь обиды утихла, именно она сказала о муже главное: «Гашек был гений, и его произведения рождались из внезапных наитий. Сердце у него было горячее, душа чистая, а если он что и растоптал, то по неведению».

А как же «русская жена» Шура? Можно представить, что она переживала в это время – в чужой стране, без средств к существованию, с вечно где-то пропадающим мужем.

Все запуталось в личной, общественной и творческой жизни Гашека, спас его бравый солдат Швейк. Раньше этот герой был отделен от автора, писатель смотрел на него со стороны да посмеивался. Теперь Гашек вдруг увидел: Швейк – это я, это все мы – добрые люди, вынужденные как-то выживать в условиях всемирного абсурда.

Бессмертен!

Гашек и его давний друг, бывший анархист Франта Сауэр, обсудили замысел нового романа и взялись за дело. Решили сами издавать его небольшими выпусками с продолжением. Первую часть Гашек написал быстро. Затем друзья сочинили рекламную афишу и отправились по кафе и пивным Праги. В рекламе сообщалось:

«Да здравствует император Франц Иосиф! – воскликнул бравый солдат Швейк, похождения которого во время мировой войны описывает Ярослав Гашек в своей книге «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны здесь и в России». Одновременно с чешским изданием роман выйдет во Франции, Англии и Америке! Первая чешская книга, переведенная на основные языки мира».

Так компаньоны предсказали всемирную славу «Швейка». Известный тогда художник Йозеф Лада нарисовал обложку, создал самый узнаваемый образ Швейка, ему обещали щедрый гонорар, но, конечно, не заплатили. Дела шли плохо, тонкие книжицы первого выпуска распространяли друзья писателя за 20 процентов комиссионных. На последующие выпуски денег просто не было. Но потихоньку тираж раскупался. Особенно нравился «Швейк» ветеранам, тем же легионерам – они узнавали собственные «похождения». Так Швейк примирил еще вчера непримиримых врагов – красного комиссара и белочехов.

Но у «Швейка» сразу нашлись и интеллектуальные противники. Роман обвиняли в грубости, вульгарности. На эти упреки Гашек ответил: «Жизнь – это не школа для обучения светским манерам... Люди, которых коробит от сильных выражений, просто трусы, пугающиеся настоящей жизни… Такие типы на людях страшно негодуют, но ходят по общественным уборным читать непристойные надписи на стенках». Ну а сегодня язык Гашека вообще представляет собой изящную словесность!

Условия жизни Гашека были по-прежнему тяжелые – он с Шурой жил у Сауэра, денег не было, зарабатывал на газетных фельетонах. Сауэр рассказал об этом общему другу художнику Панушке. Тот как раз собирался на этюды в небольшое местечко Липницу и позвал Гашека с собой. Писатель охотно согласился. 25 августа 1921 года они прибыли на место.

Липница очень понравилась Гашеку. Гашек поселился в комнате над трактиром «У чешской короны» и хвастался: «Я живу теперь прямо в трактире, ни о чем лучшем я и не помышлял». Как всегда, Гашек моментально оброс многочисленными друзьями. Все любили ходить в замок, разумеется, прихватив с собой выпивку и закуску. Однажды «забыли» в замке местного учителя, заперли двери и ушли в трактир. Вскоре прибежали люди и рассказали, что в замке мечется какая-то фигура и кричит страшным голосом. «Это Белая Пани! – с видом знатока заявил Гашек. – Надо выстрелить в нее, чтобы освободить от злого духа!» Когда учителя освободили, он дрожал и долго не мог говорить.

Художник Панушка вернулся в Прагу, а Гашек остался. Он писал роман и отсылал написанные главы по почте. Иногда переключался на рассказы и фельетоны. Однажды вечером спьяну написал Шуре открытку со своим адресом, звал приехать. К утру проспался и пожалел об этом, бросился на почту, но открытка уже ушла. Приехала жена, стали жить вместе – впроголодь и в долг.

Право на издание «Швейка» перекупил предприимчивый издатель Сынек. С тех пор выпуски «Швейка» начали выходить регулярно, а Гашек получал постоянный гонорар. «Швейка» поставили на сцене. Наступил если не самый счастливый, то самый спокойный период в жизни писателя. Он купил домик около липницкого замка и даже нанял писаря. Гашек ошпарил руку и долго не мог сам писать, пришлось искать помощника. Безработный сын местного полицейского Клемент Штепанек писал под его диктовку. Гашеку нравилось так работать. После окончания работы Штепанек сразу запечатывал рукопись в конверт и отправлял издателю. Удивительно, но «Похождения бравого солдата Швейка», возможно, единственный роман, который автор не читал, ни по частям, ни в целом, ни в рукописи, ни в книжном издании! Воистину «не читатель, а писатель»…

Когда у Гашека завелись деньги, он никому не отказывал в помощи, ему доставляло удовольствие помогать, делать людям приятное. Стал попечителем местной школы.

Но силы оставляли его. Незалеченные с юности болезни, беспорядочный образ жизни, алкоголь и табак окончательно сгубили Гашека. Незадолго до Рождества 1922 года он слег и уже не вставал с постели. 3 января 1923 года Гашек умер от паралича сердца.

В Праге никто не поверил в смерть Гашека – его так часто хоронили. Поэтому на похоронах были только свои, местные, да художник Панушка, оставивший нам посмертный портрет Ярослава Гашека.

После его смерти остался запечатанный конверт. Его вскрыли. Это было письмо в окружной школьный комитет. Гашек извещал, что тяжело болен. «Учитывая мою неспособность выполнять возложенные на меня обязанности, прошу окружной школьный комитет подыскать мне на этот период заместителя, дабы интересы школы не пострадали». Это были последние строки, ради которых писатель не поленился обмакнуть перо в чернильницу.