Фома Крюков три года не получал от сына писем, а тут, извольте --

получайте, Фома Петрович, из города Москвы, от родного сына пять целковых.

"Ишь ты -- думал Фома, рассматривая полученную повестку. -- Другой бы сын, небось, три рубля отвалил бы и хватит. А тут, извольте -- пять целковых.

При таком обороте рублишко и пропить можно".

Фома Крюков попарился в бане, надел чистую рубаху, выпил полбутылки самогона и поехал на почту.

"Скажи на милость, -- думал Фома дорогой, -- пять целковых! И чего только не делается на свете! Батюшки-светы! Царей нету, ничего такого нету, мужик в силе... Сын-то, может, державой правит. .. По пять рублей денег отцу отваливает... Или врут люди насчет мужиков-то? Ой, врут! Сын-то, может, в номерных в гостинице служит!"

Фома приехал на почту, подошел к прилавку и положил извещение.

-- Деньги, -- сказал Фома, -- деньги мне от сына дополучить.

Кассир порылся в бумагах и положил на прилавок полчервонца.

-- Так! -- сказал Фома. -- А письма мне сын не пишет?

Кассир ничего не ответил и отошел от прилавка.

"Не пишет,--подумал Фома. -- Может, после напишет. Можем ждать, если, скажем, есть деньги".

Фома взял деньги, посмотрел на них с удивлением и вдруг стукнул ладонью по прилавку.

-- Эй. дядя!--закричал Фома.--Каки деньги суешь-то, гляди?! .

-- Какие деньги? -- сказал кассир. -- Новые деньги...

-- Новые? -- переспросил Фома. -- Может, они, это самое, липовые, а? Думаешь, выпившему человеку все сунуть можно? Знаки-то где?

Фома посмотрел на свет, повертел в руке, потом опять посмотрел.

-- Ну?-- с удивлением сказал Фома. -- Это кто там такой есть?

Изображен-то... Не мужик ли? Мужик. Ей-богу, мужик. Ну? Не врут, значит, люди. Мужик изображен на деньгах-то. Неужели же не врут? Неужели же мужик в такой силе?

Фома снова подошел к прилавку.

-- Дядя, -- сказал Фома, -- изображен-то кто? Извини за слова...

-- Уходи, уходи!--сказал кассир.--Получил деньги и уходи к лешему...

Где изображен-то?

-- Да на деньгах!

Кассир посметрел на мужика и сказал, усмехаясь:

-- Мужик изображен. Ты, ваше величество, эаместо царя изображен. Понял?

-- Ну?--сказал Фома. -- Мужик? А как же это я, дядя, ничего не знаю и ничего не ведаю? И землю пахаю. И все у нас пахают и не ведают.

Кассир засмеялся. .

-- Ей-богу, -- сказал Фома. -- Действительно, подтверждают люди: деятели, говорят, теперь крестьянские. И крестьянство в почете. А как на деле, верно ли это или врут люди -- неизвестно... Но ежели на деньгах портрет... Неужели же не врут?

-- Ну, уходи, уходи, -- снова сказал кассир. -- Не путайся тут.

-- Сейчас, -- сказал Фома. -- Деньги только дай спрятать, с портретом, ха... А я, дядя, имей в виду, царей этих самых и раньше не любил... Ей-богу. ..

Фома с огорчением посмотрел на сердитого кассира и вышел.

"Скажи пожалуйста, -- думал Фома, -- портрет выводят... Неужели же мужику царский почет?"

Фома погнал лошадь, но у леса вдруг повернул назад и поехал в город.

Остановился Фома у вокзала, привязал лошадь к забору и вошел в помещение.

Было почти пусто. У дверей, положив под голову мешок, спал какой-то человек в мягкой шляпе.

Фома купил на две копейки семечек и присел на окно, но, посидев минуту, подошел к спящему и вдруг крикнул:

-- Эй, шляпа, слазь со скамьи! Мне сесть надо...

Человек в шляпе раскрыл глаза, оторопело посмотрел на Фому и сел. И, зевая и сплевывая, стал свертывать папироску.

Фома присел рядом, отодвинул мешок я стал со вкусом жевать семечки, сплевывая шелуху на пол.

"Не врут, думал Фома. Почет, все-таки, заметный. Слушают. Раньше, может, в рожу бы влепили, а тут слушают, пугаются. Ишь ты, как все случилось, незаметно приключнлось.. . Скажи на милость. .. Не врут".

Фома встал со скамьи и с удовольствием прошелся по залу. Потом подошел к

кассе и заглянул в окошечко.

-- Куда?--спросил кассир.

-- Чего куда?

-- Куда билет-то, дура-голова?

-- А никуда, -- равнодушно сказал Фома, разглядывая помещение кассы.

-- Могу я посмотреть внутре кассу, ай нет?

-- А никуда, -- сказал кассир, -- так нечего и рыло зря пялить.

-- Рыло?-- обиженно спросил Фома. -- Кому говоришь-то?

-- Ишь пьяная морда!--сердито сказал кассир. -- Тоже в окно глядит. . . Чорт серый...

Фома нагнулся к окошечку и вдруг плюнул в кассира и быстро пошел к выходу.

Фому схватили, когда он отвязывал лошадь. Он вырывался, кричал, пытался даже укусить сторожа за щеку, но его неумолимо волокли к дежурному агенту.

Там, слегка успокоившись, Фома пытался что-то объяснить, размахивал руками, вынимал из шапки деньги и предлагал агенту взглянуть на них.

Но агент, ежесекундно макая перо в пузырек, писал протокол об оскорблении действием кассира при исполнении служебных обязанностей. И

еще о том, что Фома, находясь явно в нетрезвом виде, ел в закрытом помещении семечки и плевал на пол.

Фома поставил под протоколом крестик и, вздыхая и дергая головой, вышел из помещения.

Отвязал лошадь, сел в телегу, достал из шапки деньги и посмотрел на них. Потом махнул рукой к сказал:

-- Врут, черти...

И погнал лошадь к дому.