В некотором царстве, в некотором государстве жили были публицист и бюрократ. Публицист, известное дело, пописывал, бюрократ, известное дело, послуживал. И дернула как-то публициста нелегкая напасть на бюрократа.

Боже мой, как он на него ополчился!

-- Да разве это бюрократ! -- писал про бюрократа публицист (по пять копеек за строчку). -- Бюрократ должен иметь попечение о пользе государственной, а он только и думает, что о пользе своей собственной, да своего начальства. Разве не сказал наш великий писатель: "Служите делу, а не лицам!". (За эту строчку, как за цитату из Грибоедова, издатель публицисту вовсе не заплатил).

Написав эту статейку, публицист пошел обедать в греческую кухмистерскую, в которой имел абонемент и от которой имел катарр желудка, а бюрократ, прочитав эту статейку, пошел на службу, от которой имел жалованье, столовые, квартирные и пособие.

-- Читали? -- сказал один из начальников бюрократа другому начальнику бюрократа. -- Публицист-то как разошелся? Пишет, что наш бюрократ не радеет о пользе государственной, что его надо сместить.

-- Читал, -- ответил другой начальник бюрократа одному начальнику бюрократа. -- Надо будет дать ему высшее назначение.

И повысили бюрократа -- и в должности, и в чине.

Пришел публицист из греческой кухмистерской в редакцию, узнал о повышении, которого удостоился бюрократ, распалился великим гневом, взял у издателя пять рублей авансом и сел писать громовую статью.

-- Как! -- писал публицист. -- Назначить на высшую должность человека, который и на низшей зарекомендовал себя с дурной стороны! Вручить государственное дело человеку, который приобрел себе репутацию близорукого и своекорыстного администратора, заботящегося только о том, чтобы поддерживать хорошие отношения со своим начальством! Да ведь это значит пустить лису в курятник!

За последнюю строчку, как за цитату из Крылова, издатель вовсе не заплатил публицисту, а гонорар за остальные строки удержал в погашение выданного ему аванса, и публицист вместо греческой кухмистерской пошел в булочную Филиппова -- съесть пару горячих пирожков.

А бюрократ, прочитав статью публициста, пошел на службу, где его начальник сказал ему:

-- Как вам везет, однако. Публицист снова обратил на вас внимание. Этак вы далеко пойдете. Вами начинают уже интересоваться в довольно-таки высоких сферах. Слушайте, если вы знакомы с публицистом, шепните ему, пожалуйста, пусть он и меня немножко ругнет, а то никакого нет движения по службе; двенадцатый год на этом месте сижу.

И еще подвинул бюрократа, увеличив ему и оклад, и квартирные, и столовые.

Вернувшись от Филиппова с изжогой и узнав о новом повышении, выпавшем на долю бюрократа, публицист одолжил у репортера двугривенный на содовую и сел писать уничтожающую статью.

-- Это человек, лишенный гуманности! -- писал он про бюрократа. -- В его груди бьется каменное сердце. Это механический исполнитель приказаний которые ему дают. И как бы ни были бесчеловечны и незаконны эти приказания, он их исполнить без всякого колебания! Это исполнительный автомат, а не человек!

Статья была так хорошо и так горячо написана, что издатель по собственному побуждению накинул публицисту две копейки за строчку, и публицист пошел обедать в "Вену", а из "Вены" поехал в театр Коммиссаржевской и приобрел себе билет в 22 ряду партера на очень литературную пьесу.

Бюрократ же, только он собрался идти на службу, встретился на лестнице с направлявшимся к нему курьером из министерства, державшим в руках огромный пакет.

И нашел в пакете такое высокое назначение, какое только в сказках бывает.

Приехав из театра и узнав о новом назначении бюрократа, публицист потребовал себе бумаги и написал вдохновенную статью.

-- О, родина! -- писал он. -- О, мать! Ты в опасности! На такой великий пост назначен человек, который всей душой ненавидит просвещение, презирает науку, смеется над справедливостью! Человек, которому чужды либеральные идеи нашего века, как чуждо слепорожденному представление о картине Рафаэля.

Публицист написал свою статью с таким вдохновением, что тираж газеты повысился больше, чем на 100 экземпляров, и прибавились два полугодовых подписчика. Публицист не только приобрел себе в "Берлинском базаре" новую, очень модного фасона, пару, но и нанял себе на лето дачку, правда, недорогую, но очень миленькую, в лучшей местности Горячего поля, между парком городского ассенизационного обоза и холерным кладбищем.

А бюрократ тотчас же получил новое повышение.

Приехав с дачи и узнав о новом повышении бюрократа, публицист послал в аптеку за шалфеем так как на даче он схватил ужасный флюс, и сел писать феноменально боевую статью:

-- Назначен бюрократ, -- писал он, -- который не признает закона, для которого еврей не человек, а свобода и конституция -- самые ненавистные слова. Если хотят действительно успокоить родину, пусть уволят его в 24 часа!

Статья так и называлась: "В 24 часа".

Написав эту статью, публицист умер, ибо все публицисты смертны, и оставил после себя большую семью без всяких средств, ибо все публицисты оставляют после себя большие семьи без всяких средств.

А бюрократ, на другой же день после появления последней статьи публициста, получил такое высокое назначение, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

В газете появилась публикация:

Редакционная семья "Гласа Вопиющего"

с глубоким прискорбием извещает

о преждевременной кончине дорогого

собрата

ИВАНА ИВАНОВИЧА ПУБЛИЦИСТА.

И бюрократ, которому чувство благодарности было присуще, как и всем смертным, распорядился, чтобы курьер в статском платье отвез на могилу публициста бисерный венок с надписью на ленте:

От многим обязанного неизвестного.

1911