Вы видели скелет в моем кабинете? Это не обыкновенный скелет. Не из тех скелетов, которые студенты-медики покупают в Александровском рынке. Это скелет моего лучшего друга, Ивана Ивановича Иванова.

Да-с, господа, не более месяца назад я с этим самым скелетом (он был тогда облечен мясом и всем, что полагается человеку), с этим самым скелетом я сидел в "Аквариуме". Думал ли я в ту пору, что не пройдет и двух недель, как он будет стоять у меня в кабинете и глазеть на меня своими пустыми впадинами? Думал ли он, что это последняя его котлетка деволяйль? Да не пугайтесь, господа! Иван Иваныч умер не от холеры и не от чумы. Он умер от таможни.

Ну, да, конечно, от белоостровской таможни. От других таможен тоже болеют, но не умирают. Вержболовская таможня опасна для здоровья, но никогда еще вержболовская таможня не была смертельной.

И все это было очень просто. Поехали мы в Гельсингфорс -- развлечься. Туда поехали морем. Назад...

Словно у меня предчувствие какое было, когда стали мы собираться в обратный путь.

Я и говорю:

-- Иван Иваныч, поедем, брат, морем.

Ни за что!

-- Нет, -- говорит, -- ни за какие коврижки! Довольно, -- говорит, -- меня рвало. Едем по железной дороге.

Ну что же было делать? Сели -- поехали. Подъезжаем к Белоострову: на душе у меня кошки скребут.

Дело в том, что у Ивана Ивановича была искусственная нога. В Гельсинки он ее немножко поистрепал (эти искусственные ноги удивительно непрочны: хуже настоящих) и купил себе новую. Ну, действительно, нога была загляденье: что работа, что материал -- первый сорт. За такую ногу в Петербурге, да если еще на Невском, так надо отдать ровно вдвое.

И можете себе представить, предчувствие мое оправдалось. Входят таможенные и прямо, во главе с жандармом, к нам.

-- Бомб у вас нету?

-- Откуда? Какие у нас бомбы? У нас и денег таких нету, чтобы бомбы покупать.

-- Динамиту нет?

-- Ни синь пороха.

-- Я вас не про порох спрашиваю, а про динамит?

-- Ей-ей нету.

-- Браунингов?

-- Нету?

-- Пушек?

-- Нету.

-- Холодного оружия; ятаганов, стилетов?

-- Перочинных ножей -- и тех нету.

Пошарили в чемоданах наших и повернули было дышло, как вдруг один из надсмотрщиков шепнул что-то старшему чиновнику.

Тот подскочил, словно его ужалили, и прямо к Ивану Иванычу:

-- Это у вас что же за нога? Новая? Почему же вы не объявляете, что у вас есть новые вещи? Что вы не знаете, что за новые вещи полагается пошлина?

-- Помилуйте, -- завопил Иван Иваныч, -- разве я на продажу ее везу? Это моя собственная нога. Так сказать приемный член моего собственного тела.

-- Сидорчук, отвинти ему ногу. Тащи ее в таможню.

-- Да ведь она простая, деревянная.

-- А коли деревянная, простая, так и заплатите меньше. Ваше счастье!

-- Я не дам ноги!

-- А! Не дашь! Сидорчук! Тащи его с ногой в таможню! Клади его с ногой на весы!

-- Помилуйте, -- вступился я. -- Как же это можно самого человека с товаром взвешивать? Ведь этак он пять пудов потянет. Это ведь тысячи придется платить.

-- У меня с собой и денег нет, -- сказал Иван Иваныч. -- Бог с вами! Берите ногу.

Отстегнул ногу, отдал надсмотрщику.

-- Ваше скородие, -- сказал досмотрщик, -- у них во рту чтой-то поблескивает.

-- Чего там поблескивает! -- возразил Иван Иваныч. -- Что вы думаете: у меня ювелирный магазин во рту? Искусственная челюсть блестит золотом.

Эти слова его погубили.

-- Золото! -- воскликнул чиновник. -- Иностранное золото воспрещено к ввозу в Россию. Сидорчук, достань-ка у него изо рта золото!

Сидорчук -- верно он раньше служил в конюхах, -- мигом раскрыл Ивану Иванычу рот и достал из него челюсть.

-- Обыскать его самым тщательным образом! -- воскликнул чиновник. -- Он весь нагружен контрабандой. Руку ему попробуй, Сидорчук, не искусственная ли? Глаза ему посмотри, Сидорчук, не фарфоровые ли? За нос его возьми, Сидорчук! Парафиновый у него нос -- об заклад бьюсь, что парафиновый. Волосы, волосы ему дерни, Сидорчук. Парики контрабандой возит! Разними его на части, Сидорчук! На весы его, Сидорчук! Вскрой ему, Сидорчук! живот: у таких ланцеты заграничные в животах бывают. В горло, в горло ему залезь, Сидорчук. Такие серебряные пластинки и трубки в себе перевозят! Разбери его, Сидорчук.

Я не успел опомниться, как Сидорчук, при помощи двух других досмотрщиков, разобрал Ивана Ивановича на составные части. Несчастный оказался сплошь набитым контрабандой. Один глаз у него оказался фарфоровый -- да какого еще фарфора! -- в горле оказалась серебряная трубочка искусственного пищевода, а в брюшной полости -- целый моток шелковых операционных ниток.

Разобранного Ивана Ивановича понесли в таможню и положили на весы. Очень долго спорили, какую применить к нему пошлину; с заграничной кожи (нога), шелка или золота. Решили, кажется, оценить Ивана Иваныча на вес золота, но так как Иван Иваиыч испустил на весах дух и пошлину взыскать стало не с кого, постановили его конфисковать и продать после публикации с аукциона.

Досмотрщик, которому я дал на чай, принес мне в купэ скелет Ивана Иваныча-- единственное, что оказалось у него натуральным, русского происхождения и не подлежащим пошлине.

Вы думаете, меня не задержали со скелетом Ивана Ивановича на петербургской таможне? Какая еще была история! Сначала хотели взять с меня пошлину как за слоновую кость (у Ивана Иваныча, по происхождению дворянина, кость была действительно очень белая). Я торговался и, в конце концов, взяли за скелет Ивана Ивановича как за кости для костеобжигательных заводов...

Бедный Ваня! Ты смотришь на меня своими пустыми впадинами, и мне кажется, что они слезятся... Мир праху твоей контрабанды!..

1911