Двумя томами "Albertine disparue" заканчивается тринадцатитомный роман Марселя Пруста: "А la recherche du temps"

Вскоре выйдет из печати завершающая часть -- своего рода эпилог -- "Le temps retrouve", и тогда это необыкновенной сложности построение предстанет перед нами во всей своей законченности. Как часто на протяжении Прустовской эпопеи читатель чувствовал себя растерянным, подавленным, смущенным: бесчисленные дороги разбегались перед ним, скрещивались, переплетались; мельчайшая сеть тропинок перерезывала их во всех направлениях; на каждом повороте открывались новые страны -- неожиданные и невиданные. И непривычное многообразие и богатство этого мира увеличивалось его подвижностью. До Пруста аналитический метод препарировал явления, предварительно их умертвив. "Кусок жизни" (выражение Зола) превращался в распластанную лягушку, и тогда начиналось "клиническое" описание. Пруст анализирует живое, движущееся, изменяющееся. Он уничтожает старую литературную условность: оцепенелый мир "сущностей"; возвращает вещам их измерение во времени. Вместо банки со спиртом -- воздух, вместо восковых фигур -- люди. Глубочайшая правдивость Пруста, опирающаяся на опыт каждого дня, сначала воспринималась, как неоправданная изысканность. Так сильна была привычка к литературе анатомического театра. Теперь его мир кажется нам не только естественным, но и единственным. После Пруста весь прежний натурализм становится "псевдо", во всех установленных жанрах ощущается неполнота и ложь. Праздны рассуждения о национальной традиции Пруста, о связи его прозы с Бальзаком или Сен-Симоном; в литературе следует не подыскивать сходства (всегда случайные), а воспринимать различия. Явление Пруста неизмеримо по значению и художественному воздействию. Через его роман проходит линия, делящая литературу на "старую" и "новую".

Новый мир, самодовлеющий и стройный, при внезапном своем появлении, может показаться хаосом. Знакомясь с ним по частям, бродя ощупью среди его движущегося великолепия, критики смутно гадали о целом. Предчувствовалась глубокая закономерность членений, грандиозность общего замысла. Теперь в "Albertine disparue" мы приближаемся к концу; с каждым словом тайны композиции раскрываются. Бесчисленные нити, уверенно протянутые на тысячах страниц, сходятся и связываются друг с другом. Над своим многоколонным зданием строитель начинает возводить своды и мы видим: в пышном изобилии словесного материала не было ни одной черты, ни одной самой незначительной детали, которая не имела бы архитектонического значения. Каждому мотиву, -- психологическому углублению, философскому размышлению, бытовому штриху, беглому замечанию по поводу, неожиданному отступлению, -- отведено определенное и отмеренное место. Эпизоды, разраставшиеся и множившиеся, казалось, так произвольно, поддерживают друг друга своим упором. В жизненном плане все у Пруста изменчиво и случайно. Все могло бы и не быть или быть иначе.

Нет ни истины, ни души. И вещи, и люди, и события и страсти -- "сон воображения". От прикосновения действительность разлетается пылью мгновений. Но в плане художественном все мгновения закреплены навсегда. Они становятся камнями монументального здания. И бессмысленные случайности жизни складываются в нерасторжимое целое. Единство великого замысла оправдано не только распределением повествовательного элемента, но и стилистическими особенностями каждой фразы. В последнем романе сходятся все "стороны" ("Cote de chez Swann", "Cote de Guermantes", Альбертина и Жильберта). Взаимоотношения: Сванн -- Одетта, автор -- Жильоерта и автор -- Альбертина раскрываются в новом свете. Теперь с высоты свода все построение приобретает иную перспективу. Бегство Альбертнны останавливает движение времени вперед; с этого момента начинается возвращение. Автор идет назад по дорогам, на которых когда то его встречали радости и печали. И вот, -- давно знакомое неузнаваемо. Все это было: жизнь Альбертины и его, его влечение к девушкам на пляже Бальбека, светская жизнь (Guermantes), любовь к Жильберте -- умирает одно за другим. Все было ложью или ошибкой. Жизнь, наполненная двумя любвями -- Жильберта и Альбертина -- оказалась "потерянным временем" -- а обе любви призраками. "Истина и жизнь, -- говорит автор, -- вещи очень трудные, и хотя, в сущности, я их и не знал, у меня осталось от них ощущение печали -- быть может, еще больше усталости".

Вот заключение этой страстной жизни. В "Пленнице" ~~ наивысшее напряжение Прустовского пафоса: жажда жизни и истины. В "Albertine disparue" пересмотр и ликвидация. Страсть в "Альбертине" -- только производное от "жажды". Она -- воплощение неуловимой прельстительной и враждебной жизни; и воплощение случайное. Пруст не помнит ее лица: ее просто не было. Жильберта -- выражение юношеской неразделенной любви. Оно основано на простом недоразумении: в свое время он не понял циничного жеста Жильберты. Он ее создал: ее тоже не было.

Но он сам, соткавший эту жизнь из ничего, его "я"? Беспощадный пересмотр касается не только созданного, но и создателя. Гуляя с Жильбертой в Комбрэ -- он вспоминает о себе равнодушно, как о постороннем. И "его" -- тоже нет. Есть один бесконечный, беспрерывный ток времени, творящий и разрушающий "подобия".

Гениальная эпопея Пруста -- о времени.

Примечания

Впервые: "Звено", No 156 от 24 января 1926.