| |||
Андрей Ефимович Зарин. Perpetuum mobile • Все авторы -> Андрей Ефимович Зарин. Андрей Ефимович Зарин. Perpetuum mobile Было шесть часов утра, когда у дверей зазвонил молочник. Луша, молодая девушка, вскочила с постели, на которой спала полураздетая, потом села и стала с недоумением протирать глаза. Второй, более энергичный, звонок заставил ее совсем очнуться, в темноте найти калоши, заменявшие ей туфли, и поспешить открыть двери. В кухню с бутылкою в руке вошел молодой, краснощекий парень. — Ишь заспалась как! С пушки впору палить. Получайте свое! — сказал он шутливо, ставя бутылку на стол в то время, как Луша, зевая и вздрагивая, зажигала жестяную лампу. — Поработай с мое, и не так заснешь, — отозвалась она, — накось тебе, в третьем часу заснула! — Гости? — спросил парень. — У нас, что ни вечер, то сами в гости, или к нам гости! Заспишься тут! — ответила Луша и схватила со стола самовар. — Счастливо вам! — сказал молочник и вышел, хлопнув дверью. Луша начала ставить самовар. — Заспишься тут, — вполголоса бормотала она, — на тебе, в три легла, в шесть вставай! Она поставила самовар, а затем достала ваксу, щетки и начала чистить сапоги для молодого барина и для старого; самовар скоро начал шуметь. Луша торопливо обулась, схватила плетеную корзинку, заборную книжку, накинула на голову платок и побежала в булочную, заперев за собою дверь. — Газетку! — встретил ее на лестнице газетчик. — Давай сюда! — Луша на ходу сунула свернутую газету в корзинку и сбежала с лестницы. — Лукерье Васильевне! Наше вам! — воскликнул молодой дворник в огромной шубе, загораживая ей дорогу под воротами. — Пусти, леший, ну тя! — сердито отмахнулась Луша, скользнув мимо него. — Вот тебе и наше вам! — с хохотом крикнул денщик, входя под ворота; а Луша уже бежала стремглав по пустынной улице. Вбежав в булочную, она порывисто перевела дух и, поставив корзинку, сказала: — Как всегда! Следом за нею вошла кокетливо одетая горничная. — А, Луша! — воскликнула она, и они поздоровались. — Ну, что у вас? — спросила Луша. Горничная махнула рукой. — Представление целое! Теперь поссорились и сидят по комнатам: он — в кабинете, она у себя, а я им записки таскаю. Только и дела. Зовет барин: «Катя, передайте барыне!», а там барыня: «Катя, передайте барину!» я и бегаю… Луша рассмеялась и подхватила свою корзинку. — До свиданья, пока что! — Луша, здравствуй! — окликнула ее под воротами высокая девушка с корзинкой в руках. Луша поздоровалась и приостановилась. — А у нас Матрена уходит, — сказала девушка. — Да ну? С чего? — Слышь, барыня вчера пилить зачала. Мясо, видишь, жесткое. Уж она зудила, зудила. Матрена дверью хлоп, и ушла. Барыня кричит: «сейчас вон, мерзавка!», а Матрена ей в ответ: «Давайте расчет!» Нынче и уходит. Я стряпать буду. — А я Катю видела. Потеха у них… — и Луша рассказала, что услыхала в булочной. — Ах ты. Господи, — прервала она свой рассказ, — самовар-то, поди, ушел! — Лукерье Васильевне с добрым утром! Морген фри! — выколачивая генеральскую шинель на площадке лестницы, приветствовал Лушу бравый денщик. — Здравствуйте вам! — ответила Луша, быстро подымаясь по лестнице. Самовар шумел, бурлил и выплескивал кипящую воду. Луша быстро сняла трубу, поставила самовар на стол, сдунула с него золу и заварила чай. Потом достала из кухонного ящика масло, яйца, из которых два опустила в самовар, затопила плиту, поставила кипятить молоко и, ухватив сапоги, устремилась в комнаты. В маленькой комнатке с письменным столом, этажеркою и двумя стульями, свесив с подушки лохматую голову и раскрыв рот, храпел на клеенчатом умом диване, заменявшем постель, Борис Подопёнкин, гимназист 7-го класса. — Барин, — подошла к нему Луша, — вставайте! Половина восьмого! Пора! — Мммм… — промычал юноша, встряхнул головою, как лошадь, повернулся на другой бок и захрапел так, словно выругался. — Половина восьмого! — громко произнесла Луша, трогая спящего за плечо, — опять опоздаете, вставайте! — А? Что? — и, тараща глаза, он поднялся и сел. — Вставать пора! Половина восьмого! — повторила Луша, зажигая на столе лампу. — Лушечка, голубушка, — сипло заговорил гимназист, — дай мне сюда чай, пожалуйста! — Опять заснете! — Ей-Богу, нет! — и юноша опустился на подушку. Едва Луша вышла, как до нее донесся его басистый храп. Луша налила стакан чаю, нарезала булки, положила на тарелку два яйца и вернулась в комнату молодого барина, который храпел, уткнувшись носом в подушку. — Нате вам чай! — громко сказала Луша, подвигая стул и ставя стакан и тарелку. — Слышите, барин! Чай пить! Ах, ты, Господи! — ткнула она его в плечо: — уйду вот и будить не стану! — А? Что? Хорошо, хорошо! Я знаю. Не беспокойся, пожалуйста, — проворчал впросонках гимназист, зарываясь головою в подушку. — Вот вам чай. Сейчас восемь будет! — крякнула с нетерпением Луша. — А? Что? — встрепенулся он и испуганно обернулся. — Чай принесла! Восемь часов! — Чай? Спасибо! — он повернулся на бок и протянул руку к стакану. — Выпьете, в стенку стукните! — сказала Луша, выходя из комнаты. Дверь с лестницы резко отворилась, и в кухню, согнувшись под тяжестью вязанки дров, вошел дворник. Он сделал два шага и с грохотом сбросил на пол вязку. — Наше вам почтение! — сказал он добродушно, вытягивая из-под дров веревку, — получай порцию. — Прачешную, Митрий, готовь! Завтра стирать буду! — проговорила Луша. — Что больно скоро? Ишь ты какая, ровно блоха прыгаешь, — усмехнулся дворник. — Попрыгаешь у нас! — отозвалась Луша, принимаясь бросать дрова в ящик, что стоял у двери. — Ладно, устроим! — сказал, уходя, дворник. — Ты чего пришла? — заговорила Луша, увидев скользнувшую в двери кошку. — Нашаталась, подлая! Кошка, осторожно обойдя дрова и совершенно игнорируя Лушу, прошла через кухню и скрылась в коридоре. — Ах ты, Господи! — проворчала Луша: — будет теперь потеха! — и, наскоро перебросав дрова, бросилась в комнаты за кошкой. — Ксс… ксс… — звала она шепотом кошку, которая уже пробиралась в спальную к барыне, но Луша успела перехватить ее. — Я тебя, подлая! Будешь у меня шляться! Иди! — она кинула кошку к кухне и вспомнила о молодом барине. — Спит! Так и есть! — с сокрушением и досадою проговорила она, входя к нему в комнату. — Барин, да что же это? Опять проспали! Глядите, девятый час! Барин! Я вот сейчас барыне скажу! Ей-Богу! — А? Что? — Да что! Будишь, будишь, добудиться сил нет! — Который час? — Девять скоро! Вот который! Юноша сразу очнулся. — Что ж ты меня раньше не разбудила, — сердито заговорил он, — ведь я же просил в половине восьмого! — Добудишься вас! — ответила Луша и тут же добродушно прибавила: — чаю-то подать, или встанете? — Стакан здесь выпью. — Ну, ну; не засните теперь еще! — она вышла, взяв стакан с холодным чаем, налила свежего и вернулась в комнату гимназиста. Он уже ел яйца и курил папиросу. — Теперь не заснете! — сказала Луша. — Почисть брюки. Я вчера их здорово отшлепал, — проговорил гимназист, прожевывая булку. Луша захватила брюки и прошла в кухню. На столе у самовара стояла ее большая чашка с налитым чаем, про который она позабыла. — Ишь, совсем остыл! — пробормотала она, взяв кусок черного хлеба и отхлебывая из чашки, в то же время доставая платяную щетку. Выпив чай и вычистив брюки, она ухватила половую щетку с тряпкой и направилась в комнаты, занеся гимназисту брюки. — Налей еще! — сказал он. — Вставать пора! — проговорила Луша, но взяла стакан, вернулась в кухню, налила чаю и, снеся его гимназисту, прошла в комнаты. В столовой и гостиной было сумрачно и тихо. Серое утро освещало буфет, в беспорядке оставленные стулья, стол, заставленный неубранной посудой, и засоренный пол. Из соседних комнат доносился храп. Луша принялась за уборку. Она осторожно перетаскала всю грязную посуду на кухню, стряхнула скатерть, расставила в столовой стулья и перешла в гостиную. Там она обтерла тряпкою пыль, расставила мебель и начала подметать пол, быстро и ловко сгребая щеткою весь сор в одну кучу. — Луша! Луша! — вдруг раздался резкий окрик самой Подопёнкиной. — Проснулась! — с досадою пробормотала Луша и, бросив щетку, устремилась в спальную барыни. Толстая, рыхлая Подопёнкина, с тоненькой косичкой, завернутой на самой маковке, протирала глава. — Что это ты там, словно Плевну берешь? — сердито встретила она Лушу. — Сколько раз говорила тебе, не убирай гостиной, пока я не проснусь! Никогда мне покоя не дашь! Который час? Принеси чаю! Подыми занавеску!.. Луша подняла занавеску. — Ах, Господи, скоро ты мне чаю дашь! — проговорила Подопёнкина и закричала: — Убери кошку! Опять она в комнатах! — Ксс… ксс… иди сюда! — Луша опустилась на колени, залезла под кровать и вытащила оттуда кошку. Придя в кухню, она стала готовить для барыни чайшку чаю, хлеб, масло, яйла и понесла все это на подносе в спальную. Барыня притронулась к чашке и сердито заговорила: — Что ж ты это нарочно мне холодные помои налила! Разве я могу пить такой!.. — Надо быть, остыл самовар, — сказала Луша. — Надо быть!.. Возьми эту гадость и разогрей сейчас самовар. И где у тебя голова только? Поставить самовар всего и дела, и то не можешь! Ну, шевелись! Луша взяла чашку с чаем, а барыня сердито повернулась на бок, достала со столика начатый ею вчера роман и стала читать. Луша долила самовар и начала раздувать его, когда в кухню вошел гимназист, подошел к раковине и принялся мыться под краном, далеко вокруг себя разбрызгивая воду. — Луша! — послышался тонкий, визгливый голос. — Сейчас, барышня! — отозвалась Луша и побежала по коридору в комнату Лидочки Подопёнкиной, двадцатилетней девицы, учившейся музыке и пенью. Она приподняла голову, на которой все волосы были завернуты в бумажки и, моргая глазами, пропищала: — Дайте мне чаю, Луша; и, пожалуйста, вычистите мою черную юбку и достаньте красную кофту. Знаете, блузкой которая… — Хорошо, барышня! Гимназист уже оделся. Луша вернулась в кухню и наскоро затерла шваброю наплесканную воду. — А калоши не вычистила, — с упреком сказал гимназист, входя в пальто и шапке в кухню. — И забыла вовсе! — ответила Луша и, взяв сырую тряпку, обтерла на ногах гимназиста калоши. Самовар зашумел. Луша заварила чай и стала готовить для барышни хлеб, масло и яйца; потом налила чай барыне с барышней и понесла в их комнаты. — Не забудьте юбку вычистить, — снова сказала барышня, — я сегодня до завтрака уйду! — Помню, барышня, — ответила Луша. — Ушла и пропала, — ворчливо сказала барыня, — долго ли самовар разогреть! Который час? — Десятый, барыня! — Дура! Если я тебя спрашиваю, ответь точно. Поди посмотри! Луша заглянула в столовую. — Десятого четверть! — Молодой барин ушел? — Ушли. — Ну, чего же ты стоишь, как столб. Или дела нет? Луша вышла из спальной и прошла в гостиную, где снова взялась за щетку. Она вымела сор через переднюю в столовую, когда снова раздался оклик барыни. — Налей еще, да не клади столько сахара! Луша взяла чашку. — Луша! — позвала ее барышня. — Налейте еще, только не так крепко. Да не забудьте юбку и кофточку! И умыться приготовьте. Я сейчас встану! Лидочка Подопёнкина и ее мать мылись теплою водою у себя в комнатах. Луша, обыкновенно, приготовляла воду, приносила в комнату табурет, таз и рукомойник и помогала им умываться. Она прошла в кухню, налила чай, разнесла по комнатам и снова ваялась за щетку подметать столовую. — Луша, вы здесь? — раздался сиплый голос, — принесите мне газету и чай! — Сейчас! — откликнулась Луша и, бросив щетку, устремилась в кухню. Хлеб, масло, яйца, стакан чаю, газета… Она вошла в комнату барина, который спал в своем кабинете на оттомане. — Благодарю вас, — сказал он, — дайте со стола папиросы и спички! Ну, все. Да, подымите шторку! Какова сегодня погода? Холодно? Ну, это хорошо. Подморозило, значит! — Луша! — закричала барыня. — Барин проснулся? — Проснулись. Чай пьют. — Кушают, надо сказать. Тебя учи не учи, как пень! Спроси его, когда Астафьев именинник? Не спутай имени! Луша прошла к барину. — Барыня спрашивает, когда Астафьев именинником будет? — Сеня, когда Иван Степанович именинник? — раздался пронзительный крик самой Подопёнкиной. — 13 ноября! — прокричал в ответ Подопёнкин. — А я думала — 12-го! — Есть Иван 12-го и есть 13-го — и они стали перекрикиваться, а Луша снова взялась за щетку и дотащила сор уже до коридора, когда барышня закричала, выглядывая из двери своей комнаты: — Умыться, Луша! — Сейчас, барышня, — ответила Луша, — домету только! — и на этот раз промела через коридор в кухню, до самой печки, после чего стала приготовлять для барышни воду. — Луша! — загремел голос барина. Она оставила воду и пробежала к барину. — Зовешь вас не дозовешься, — сказал он, — принесите мне еще стакан чаю! Да! Потом возьмите со стола полтинник. Нашли? Отлично! И купите мне 25 папирос. Только сейчас, пожалуйста. Луша вышла. — Луша, — вернул ее барин, — сперва дайте мне чаю. Луша заглянула к барышне. — Вы уж подождите малость. Барин за папиросами посылает! — Только скорее, Луша! — Мигом, барышня! — Луша! — позвала барыня. Луша снесла барину чай и прошла к барыне. — Тебя барин за папиросами посылает, так уж заодно купи, что надо, к завтраку. — Керосину нет. — Ну, и керосину купи. А сахар есть? — Не держи ты ее, пожалуйста, — раздался крик барина, — я без одной папиросы, а она ее не пускает! Барыня поспешно сунула портмоне назад под подушку и сказала: — Беги скорее! За завтраком потом сходишь! Луша прошла на кухню, набросила на голову платок и полетела в лавочку за папиросами. — 25 штук! — сказала она, кидая на прилавок полтинник. — «Пери» прикажете? — с галантной вежливостью спросил лавочник, оборачиваясь к шкафу с папиросами. — Известно, «Пери»! — Еще чего-с? — После приду еще. Давайте сдачу-то! — и захватив деньги и папиросы, она с такой же быстротою пустилась обратно. — Который раз? — спросила у нее на ходу высокая девушка, утром встретившаяся с ней под воротами. — Второй еще только! — ответила Луша. — А я, милая, уже четвертый! Вот тебе и за кухарку. Запыхавшаяся Луша передала барину папиросы и сдачу, а затем побежала помогать барышне умыться. — Лей больше! Довольно! Лей сюда! Полей на шею! — Луша послушно лила воду, и барышня плескалась, как утка, расплескивая кругом целые лужи. — Подотри, Луша, а то ходить нельзя! — сказала она, вытираясь полотенцем. Луша сбегала на кухню, вернулась с тряпкою и, нагнувшись, стала вытирать залитый пол, после чего подхватила таз с мыльной водою, а за ним рукомойник с табуреткою и унесла их на кухню. — Юбку не забудь, Луша! — крикнула вслед барышня, садясь к зеркалу и начиная развертывать папильотки. В красной бумазеевой юбке, в рубашке, спустившейся с одного плеча, в стоптанных туфлях на толстых, как поленья, ногах, с завернутой на макушке косичкой, поднявшаяся с постели Подопёнкина стояла посреди кухни и, едва вошла в нее Луша, заговорила: — A y тебя, милая, как говорится, и конь еще не валялся, — она показала на немытую нагроможденную на столе посуду, — половина одиннадцатого. У добрых людей уж обед готовят, а мы еще и посуды не убрали. — Да где же время-то было, барыня? Кажется, я… — начала Луша. — А ты бы спала меньше! — перебила ее барыня — Скажите! Утром встать, поставить самовар, убрать две комнаты да проводить молодого барина — всего и работы, а у нее времени нет! Тогда, милая, на местах не служи, а иди в барыни… Приготовь мне умыться! — и она зашлепала в свою спальную. Луша покачала головою, махнула рукой и торопливо стала ополаскивать таз и готовить барыне воду. — Луша, юбку и кофточку! — закричала барышня. — Сейчас! — ответила Луша, проносясь к барыне с табуреткой и тазом, а затем с рукомойником. Барыня обнажилась до пояса и начала мыться. Она не жалела воды, сопела, фыркала и все время, не переставая, говорила с Лушей: — Лей, лей! Не бойся! Что барышня кричит там? Юбку и кофту? Вот видишь, даже такого пустяка не приготовила. Стыдно! Нанялась служить, так служи. У нас не Бог весть что за работа. Четыре человека всего, а есть семьи, где восемь душ да ребенок маленький, — и служат! А спать нельзя. На все время, голубушка, есть. Подала вечером самовар, постлала постели и спи!.. Что?.. Воды нет! Ну, беги скорее!.. Луша бросилась в кухню, чтобы снова наполнить рукомойник. Барышня у себя в комнате топала ногою и кричала: — Лушка противная, что ж ты мне юбку с кофточкою! Ведь я опоздаю! — Сейчас, барышня! — пробегая, ответила Луша, — не могу же я разорваться. Коли я барыне мыться даю! Барыня с намыленным лицом и шеей стояла, наклонясь над тазом. — Лей прямо! Вот так! Опять грубость в тебе. Ведь ты с барышней говоришь. Как же это кричать ей: «не разорваться мне!» Эх, придется нам с тобой расстаться! Дай полотенце. — Да я хоть сейчас! — угрюмо сказала Луша. — И сделай милость! — ответила тотчас барыня, — не держу! — и тотчас же обычным тоном заговорила: — Подай барышне, что ей там надо, да подотри здесь. Ишь сколько наплескала. Подать умыться не умеешь. А потом и в лавочку надо. Кофе готовить. Луша унесла таз, рукомойник и табуретку, достала из шкафа барышнины кофту с юбкой и бросилась на лестницу выбивать и чистить ее, а барышня в коротенькой голубой юбке с голыми плечами, руками и грудью, затянутая в корсет, прошла к мамаше и, сев на ее неприбранную постель, заговорила: — Опоздаю я из-за этой Лушки. Чуть проснулась, попросила ее, и вот до сит пор. Подопёнкина застегивала на себе корсет, отчего лицо ее налилось кровью, и глава, как у сумасшедшей, уставились в карниз печки. — Уф! — вздохнула она, когда щелкнула последняя застежка, — рохля она. Не может поспеть. Бестолочь! А ты куда так рано? — К Катриш зайти обещалась. Мы с ней сегодня весь день, а вечером она к нам! — Емельяновы будут! — сказала Подопёнкина. — Слыхала: у Федуловых гувернантка-то с этим Петей-дурачком ушла? — Да что ты, мамаша! — воскликнула Лидочка, и у нее вспыхнули щеки. — Барышня, юбка готова. Я вам положила, — сказала Луша, заглядывая в спальную. — Хорошо! — отмахнулась Лидочка и обратилась к матери. — Как же это? Когда? От кого вы узнали? — А видишь ли… — начала Подопёнкина, надевая верхнюю юбку, и закричала: — Луша! Приди с тряпкой, вытри воду! Ах, все-то ей ткнуть надо!.. Ну, видишь ли… Луша вошла с тряпкой и начала ерзать ею по полу, а Подопёнкина, медленно одеваясь, стала рассказывать дочери скандальную историю побега гувернантки Федуловых с Петей-дурачком. Лидочка всплескивала руками, вскрикивала и весело смеялась. Луша вытерла пол и пошла в кухню, где у крана мылся, брызгая и фыркая, сам Подопёнкин, маленького роста, с плешивой головою, большой рыжей бородою я толстым, неуклюжим, как сапожный каблук, носом. — Принесите-ка мне, Луша, полотенце! — сказал он, фыркая под струей воды. Луша пробежала к барыне, сняла с гвоздя полотенце и вернулась к барину. Подопёнкин стал вытираться и говорить: — У вас и плита еще не топится, а мне на службу торопиться надо! Поспешите с кофеем. — Сейчас, барин, — ответила Луша, — я это скоро! — Луша! — послышался оклик барыни. Луша устремилась в комнаты. Подопёнкина в черном платье, перехваченная корсетом, отчего фигура ее стала похожа на подушку, стянутую посередине ремнем, с напудренным лицом, накладный волосами и с кольцами на пальцах, являлась теперь представительной дамой, как и подобало жене начальника отделения. — На тебе деньги, купи, что надо, и скорее завтрак готовь. Купи сосисок! — сказала она, давая деньги. — А за провизией потом пойдешь! Луша наскоро затопила загасшую плиту, поставила в кастрюле воду, оделась сама, ополоснула лицо, захватила жестянку для керосина и понеслась в мелочную лавку, оттуда в булочную, из булочной — в молочную, из молочной в колбасную и снова домой в четвертый этаж. Подопёнкин уже надел свой вицмундир и пересматривал нужные бумаги. — Что, скоро дашь кофе? — спросил он вошедшую в кабинет жену. — Сейчас. Вот Луша только из лавки вернется. — Можно было пораньше ее послать. — Что же я сделаю с ней? Не поспевает! Вот и твоей комнаты до сих пор не убрала. Безобразие! — Только, пожалуйста, кричи на нее без меня. Терпеть не могу этого содома. — Тогда бы не заводил семьи! — обидчиво ответила Подопёнкина и с шумом вышла из кабинета. Луша вбежала в столовую и суетливо начала накрывать на стол. Она поставила приборы, достала водку, рюмку, принесла посуду и, наконец, внесла горячие сосиски, хлеб и кофейник. — Сеня, иди завтракать! — примирительным голосом позвала Подопёнкина мужа, — Лида, садись! Луша вооружилась щеткой с тряпкою и пошла убирать остальные комнаты, в которых господа спали. Она складывала постельное белье, убирала постели, раскладывала по местам разбросанные вещи, расставляла мебель, вытирала, подтирала и выметала; потом собрала все лампы, подсвечники и пепельницы, чтобы налить лампы керосином, заправить свечи и вычистить испачканные пепельницы. Подопёнкин ушел на службу; Лидочка захватила свой портфель с надписью «Musique» и отправились к подруге; Подопёнкина величественно вплыла в кухню. — Как уберешься, — сказала она, — сейчас иди в лавки. Смотри, уже половина первого, а еще в провизии нет. Когда управишься! Обед нужен непременно к пяти часам! Я уйду. Вернется из гимназии молодой барин, покорми его. Ну, проводи меня! — и она поплыла в прихожую. Луша, вытерев о передник руки, пошла за нею. Она надела на барынины ноги калоши, помогла надеть шубу, нашла муфту и перчатки, после чего барыня двинулась, наконец, к двери. — Если кто придет, скажи, что меня дома нет! — сказала она, выходя на лестницу. — Слушаю! — ответила Луша, запирая дверь, и с облегчением вздохнула. В квартире на время наступила тишина. Луша снова стала возиться с лампами, запев звонким голосом: «Го-рели венчальные свечи…» Потом она разнесла по комнатам заправленные лампы, вернулась и стала одеваться сама. Она старательно умылась под краном, оправила платье и причесала волосы; затем ваяла большую корзину для провизии, спрятала в кошелек деньги, накинула неизменный платок и весело пошла в лавки, заперев за собою квартиру. Через полчаса она вернулась домой, запыхавшаяся под тяжестью, и тотчас принялась за работу. Она обмыла мясо и поставила вариться суп, разнесла по комнатам дрова и затопила печки, после чего принялась за мытье посуды. В плите потрескивали дрова, на плите бурлил кипяток, солнце бросало косые лучи в кухню. Луша перемывала тарелку за тарелкой, а перед нею стояла невысокого роста плотная курносая девушка, зашедшая взять ключ от общего чердака, и вполголоса говорила: — Вот те Христос уйду! Да разве это можно, чтобы никакого покоя! Чуть ночь — и сейчас либо сам, либо сын его… Охальники! Я честная девица; а барыня что твоя пила. Нетто можно жить? Ты сколько получаешь? — Семь на своем горячем! — Ну и я также, а только так никак невозможно! Теперь мне лавочник, Никандр Сафоныч, обещал место… А тебе хорошо? — Распрекрасно, — ответила Луша, — в воскресенье гулять не пустила даже. Ну их ко псам! Где хорошо-то? — Ну, я пойду, а то моя пила спохватится! — девушка взяла ключ и ушла, а Луша окончила мытье посуды, прошла по комнатам, помешала в печках и, вернувшись, села чистить картофель. Суп бурлил и кипел, когда в прихожей раздался оглушительный звонок. Луша бросила ножик и побежала в прихожую, чтобы впустить молодого барина. Он сбросил калоши, пальто и в фуражке направился в свою комнату, говоря: — Есть, есть давай! Вот ты меня не разбудила сегодня, и мне влетело! — Да ежели вы так спите! — А ты за ноги тащи! Ну, давай есть. Дома никого? Луша наскоро поставила ему прибор и подала тарелку супу, а пока гимназист с жадностью уплетал суп, изжарила ему кусок мяса. — Очень хорошо! — сказал младший Подопёнкин, — теперь я ухожу. Спросят, куда, — скажи на каток! — и он ушел; а Луша, заперев за ним дверь, начала рубить для котлет мясо. Подопёнкины, муж в жена, вернулись вместе. — Обед готов? — спросила барыня, входя в переднюю и опускаясь на стул. Луша тотчас нагнулась снимать с нее калоши. — Почти готов, котлеты только… — Накрывай на стол. Барышню ждать не будем. Молодой барин вернулся? Луша объяснила. — Ну, давай обедать. Скорее! Эту корзинку возьми к себе. Для вечера! Луша подхватила с полу корзинку, которую внес барин. — Отчего в комнатах темно? Знаешь, я не выношу этого. Что мне лбом стукаться, что ли? Зажги лампы! И что ты делала все время! Подопёнкина устала, проголодалась, ей было тяжело в корсете, и она чувствовала раздражение. — Опять лук на плите поджаривала! — кричала она из своей комнаты, переодеваясь в капот и снимая корсет, — все комнаты продушила! А печки вытопила? — Вытопила! — отозвалась Луша из столовой. — Закрыла без угара? — Без угара. — Знаю я тебя, без угара! Ну, торопись с обедом! — и, переодевшись, она пошла по комнатам, заглядывал в печки и ища в них неперегоревшие угли. Луша заметалась. Она накрыла на стол, поставила приборы, налила в миску суп и, подав, позвала барыню кушать, а затем торопливо стала готовить и жарить котлеты. После обеда господа пили чай, а Луша убирала со стола, и Подопёнкина ей говорила: — Вечером гости будут. Непременно вычисти самовар, а то он у тебя чуть не зеленью порос! Да сама оденься. Передник перемени! Корзинку открой и все оттуда за окно поставь. Потом, как уберешься, приди ко мне. В лавку сходить надо! Господа отпили чай и пошли, каждый в свою комнату, отдохнуть после обеда. Луша убрала со стола, стряхнула скатерть, вымела комнату и, придя на кухню, сдвинула к краю грязную посуду и села обедать сама. Однако, она не успела сделать несколько глотков, как звякнул звонок, и, бросив ложку, она побежала отворить двери. Вернулась барышня с подругой. — Наши пообедали? — Только что. Спать легли. — Ты покорми нас, Луша, — вполголоса сказала барышня, пока Луша стаскивала с нее и ее подруги калоши. — Катриш, пойдем ко мне! Луша поставила на стол два прибора и подала обед барышне и ее гостье. — Чаю подать? — Да, Луша, ко мне в комнату! Луша снесла две чашки чаю, снова унесла грязную посуду, стряхнула скатерть, подмела комнату и вернулась к своему обеду. Кончив еду, она принялась за мытье посуды, а затем чистку самовара, когда вдруг услышала подле себя голос Подопёнкиной: — Я ей сказала, а она хоть бы что! Когда же ты в лавку пойдешь? А? Луша обернулась. — Вот только вычищу самовар… — Два часа все самовар чистишь! Эх, ты горе-работник! Ну, торопись! — и Подопёнкина еще раз перечислила все, что она должна купить и приготовить к вечеру, и ушла со словами: — Голову причеши себе да чистый передник надень! Луша с ожесточением стала тереть суконкою самовар, вертя его во все стороны. — Пойдешь, Луша, в лавки, — сказал, входя, сам Подопёнкин, — купи папирос 100 штук. Только в табачной, пожалуйста! Он положил рубль и вышел. — Луша, душечка, — вбежала барышня, — пойдешь в лавку, купи, пожалуйста, карамель с гаданьем. Мы гадать будем! Барышня положила кучу медных монет и вышла. Луша накинула на голову платок, ухватила корзину и выбежала из кухни. — Али опять в лавку? — спросила ее на площадке второго этажа толстая, краснолицая кухарка. — Гости у наших. Ужинать будут. — И много? — А шут их знает! — ответила Луша и, не вытерпев, начала жаловаться, — то сами в гости, домой ночью вернутся, чай подавай, раздеваться помогай! То у самих гости до зари. Шныряй, как оглашенная. А днем толчешься, толчешься и все ей мало. — Бранится? — Шпыняет. Ровно в пекле работаю! — Известно, в услужении, — качая головой, сказала кухарка Луше словно полегчало после этой жалобы, и она весело побежала по лавкам: в мелочную, табачную, булочную, мясную, зеленную. У ворот сидел уже дворник в овчинной шубе, когда она возвращалась с покупками. — Приходи покалякать, — сказал он. — Покалякаешь тут! — увертываясь из его объятий, ответила Луша и побежала вверх по лестнице. Не успела она вбежать в кухню, как в двери выглянула сама Подопёнкина и взволнованно сказала: — Звонят! Надень передник и беги отворить! Луша мигом переодела передник и, завязывая на бегу его тесемки, поспешила отворить двери. Звеня коньками, в прихожую вошел младший Подопёнкнн. — Ты?! — с досадой сказала Подопёнкина, — мог бы и с черного хода прийти. Только людей тревожишь. — А зачем я с черного хода пойду! — сбрасывая калоши ответил сын. Луша вернулась в кухню. Кошка, подняв хвост, терлась у ее ног и мяукала. — Ах ты Господи! Тебя-то, я и не накормила! Ну, ну, жри, подлая! — я Луша наскоро набросала ей на плошку остатки мяса. Кошка заурчала и уткнулась в плошку. — Все купила? — спросила, входя, Подопёнкина, снова представляя своей фигурою перетянутую подушку. — Ну, теперь ставь скорее самовар, да накрывай стол для чая. А как сядем пить чай, ты сейчас же картофель ставь, а то не уварится. Хрен свари, а сметану за окно. Луша торопливо выкладывала из корзинки свои покупки. — Папиросы дай мне. Я барину занесу. — Купила карамельки? — спросила, вбегая, барышня. — А таких и нет, — ответила Луша, — спросила в булочной. Всякие есть, а с гаданьем и нет! — Ах, Боже мой! — воскликнула барышня, — да ты во фруктовой спросила бы. Сбегай, пожалуйста! — Некогда ей теперь, — заступилась сама Подопёнкина, — надо самовар ставить и на стол накрывать. Пусть Борька сбегает! — Дудки! Я набегался! — отозвался Подопёнкин младший из своей комнаты. — Я сбегаю, барышня, только вот с самоваром управлюсь, — сказала Луша, — малость подождите! — Пожалуйста! В это время раздался звонок. Луша бросилась в прихожую. Пришли первые гости. Луша помогла им раздеться, повесила их шубы, прибрала платки и шапки, и гости прошли в гостиную. Луша побежала в кухню. Она налила в самовар воды и приготовила растопку, когда раздался снова звонок, и она опять устремилась в переднюю. Наконец, ей удалось поставить самовар. В кухню вошла барыня. — Самовар скорее! Что это как ты копаешься? Пока что, иди на столь накрывай! В комнатах шумели гости. Луша накрыла на стол, поставила все, что надо, подала самовар, и через десять минут барыня позвала ее разносить чай. Она брала на поднос чашки, стаканы и относила их гостям в гостиную, в кабинет, к барышне в комнату; одному приносила лимон, другому сливки, третьему булки, в кабинет — коньяк, а к барышне — конфеты. — Вы, Луша, как управитесь, — сказал барин, снимая с подноса стакан чая, — слетайте нам за картами. Игру, две колоды, 1-го разбора. Поняли? — Слушаю-с! Подопёнкина разливала чай и беседовала с Мошкаровой, вдовой титулярного советника, на неиссякаемую тему о прислугах. — Девушка ничего себе, — говорила Подопёнкина, только с ленцой немного, все поторапливать надо. И готовит неважно. Надо за всем доглядеть. — И то спасибо скажите. Нынче они так избаловались, так распустились, — с азартом отвечала Мошкарова, — прямо сладу нет. Я вот за один месяц пятерых сменила. То ничего не знает, то ленивая, а денежки подай!.. — Вообще нравственность упала, — сказала Подопёнкина. — они теперь все норовят вольничать. Только у меня не больно повадно им… Возьми и скорее долей самовар! — приказала она Луше. Луша подхватила самовар. — А со двора часто ходит? — В две недели раз. И гостей никаких!.. Мошкарова одобрительно кивнула, так что конец кружевной наколки упал ей на нос. Луша снова долила и поставила самовар, после чего побежала в лавку за картами, вспомнив и о барышниных конфетах. — И что это ты летаешь таким соколом! Держать не удержишь! — воскликнул у ворот дворник, обнимая Лушу. — Пусти, черт! — вырвалась Луша, — гости у наших-то вот и гоняют. — А ты плюнь! — Плюнешь, поди! — и Луша полетела по улице. Едва переводя дух от быстрого бега, вернулась она на кухню и тотчас ухватилась за самовар. — Где ты была? — строго спросила ее барыня, — я тебя зову, зову. Там посуду убрать надо, а тебя и на кухне нет! — Коли меня барин за картами посылал! Луша снесла барышне карамель «Гаданье» и барину карты. — Разложите стол! Здесь разложите! — приказал барин. Луша раскрыла ломберный стол, поставила свечи, пепельницы, достала щетки и два крошечных мелка. — Это и все? — воскликнул Подопёнкин. — Ну, как знаете, а бегите за мелками! Да скорее только! Господа, по маленькой! — обратился он к гостям. Луша подошла к барыне. — Барин приказал мелков купить! — А что ж ты думала, когда карты брала? — Разве я знаю? — Снеси сперва чай, а потом пойдешь в лавку — кстати вот деньги разменяешь: на 5 руб. мелочи возьми. И меди! Вы ведь сыграете в лото? — обратилась она к Мошкаровой. Луша снова полетела в лавочку и обратно. — Ну, и носит тебя! — сказал дворник. — И не скажи! — на ходу откликнулась Луша. — Уберешь со стола и ужин готовь! — сказала барыня. Луша стала убирать посуду. Из комнаты барышни раздавались визг, хохот и крикливые голоса; в гостиной чей-то сиплый голос выкрикивал: — Шестнадцать, семьдесят семь, восемь!.. А из кабинета доносилось: — Без козыря, два без козыря, три трефы, пас! Я скажу в червях три!.. Луша загромоздила в кухне весь стол убранной посудой, растопила плиту, начистила картофель и поставила его варить, после чего начала вытаскивать из-за окна бутылки и закуски. Время от времени ее звали в комнаты, и, оставляя работу, она бежала на зов, чтобы подать стакан воды иди достать папиросы, или поднять закатившуюся под диван монету. Потом возвращалась в кухню и принималась за стряпню. Кончив с нею, она стала накрывать на стол, заполняя его приборами, рюмками, стаканчиками, бутылками и приготовленной закускою в жестянках и на тарелках. Гости с шумом и веселым говором двинулись в столовую. — Луша, передай сюда грибы! Открой бутылку! Убери тарелки, подай чистые! Голубушка, принесите мне стакан воды! Луша, принеси пиво! Подыми салфетку! Давай следующее! И Луша металась с одного конца стола к другому, принимала, подавала, убирала, откупоривала бутылки, устремлялась на кухню, возвращалась бегом в столовую, пока барыня не сказала: — Поди, поставь самовар да приготовь чай! Господа, а мы еще сыграем!.. Гости шумно поднялись от стола, а Луша на кухне уже ставила самовар и перемывала стаканы, чашки, чайные ложки и блюдца. В столовой уже не было возможности быстро прибраться, и барыня приказала Луше самой разливать чай на кухне и разносить его желающим. — Этому фанту что делать? — выкрикивал Борис Подопёнкин в комнате сестры, где собрались его приятели и барышни. — Не ходи одна! Вот мы ее цап! — раздавалось из кабинета следом за щелканьем карты, а в гостиной снова кто-то выговаривал глухим басом: — Тридцать два, двадцать четыре, восемь! Луша моталась из стороны в сторону. — Мне, голубушка, еще сахару! Налейте мне стаканчик! Луша, принеси пива! Ополосни этот стакан! Выбрось из пепельницы! И она опять подавала, принимала, убирала и металась из кухни в комнаты и назад. Был уже четвертый час, когда гости все разом поднялись домой. — Луша, помоги одеться! — закричала Подопёнкина. — Милая, а где мое боа! Найдите калоши: буква С.! Мое пальто на зеленой подкладке! Луша искала пальто на вешалке, искала калоши под вешалкой, находила платки, боа, шапки, подавала шубы и надевала калоши, а потом, взяв лампу, проводила гостей до самого низа Возвращаясь наверх, она встряхивала на ладони два двугривенных, которые придали ей бодрости. — Ой, устала я, Луша! — проговорила барыня, едва Луша вошла в прихожую и заперла дверь. — Скорее стели всем кровати, да и спать! Уберешь уже завтра все, — прибавила она милостиво. Луша прошла в кабинет, вынесла из него ломберный стол и стала стлать постель. На письменном столе стояли стаканы и недопитые бутылки, и всюду валялись окурки папирос. Луша прошла к барышне, потом к молодому барину, быстро постилая постели, и, наконец, в спальную барыни. Господа, между тем, сидели в гостиной и жаловались на усталость. Сам Подопёнкин не доспал после обеда, работал, «как лошадь», на службе и завтра должен к 12 часам уже быть в департаменте. — А мне к девяти, и Лушка проспит, наверное! — воскликнул младший Подопёнкин. — Ой, мочи нет, глаза не глядят, — сказала сама Подопёнкина, — до свиданья. Я спать. Натолклась за день! — и она прошла в спальную, где Луша оканчивала уборку. — Ох, смерть моя! Сними мне сапоги! — она плюхнулась на кровать, расстегивая лиф, развязывая тесемки и протянув толстую ногу. Луша опустилась на колени и сняла с нее сапоги. — Ты уж прямо ложись, Луша, — сказала Подопёнкина, — а завтра лучше встань пораньше да белье грязное собери. Я встану и сосчитаем! Она сбросила последнюю юбку и полезла в кровать. — Ну, иди! Погаси лампы и ложись! Луша пошла гасить лампы. В гостиной по полу валялись бумажки от конфет, апельсинные корки, окурки папирос и куски булки; на столах лежали кучи скорлупы от орехов. В столовой весь стол был заставлен грязной посудой, недопитым и недоеденным, а пол был и залит, и замусорен. Луша загасила везде лампы и пошла на кухню. — Не забудь разбудить меня! — крикнул ей младший Подопёнкин. — Ладно! Луша добрались до своей кровати и упала в нее, не раздеваясь. Все вокруг нее заволновалось, всколыхнулось, в она словно поплыла куда-то, чувствуя, как сладостный отдых разливается по всем ее членам. — Луша! А, Луша! — услышала она голос, и кто-то толкал ее в плечо. — А? Что? — она вскочила и села, не понимая, что с ней и где она. Перед нею при свете выгоравшей и чадившей лампы, в одном белье, стоял молодой Подопёнкин и говорил с тревогой: — Так ты смотри, Луша, разбуди меня. В семь часов. Поняла? В семь! — Поняла, — пробормотала Луша и опять упала на подушку, и опять закачало и понесло ее. Как хорошо!.. Жаркое лето, душный день. На деревне храмовой праздник. Парни и девки идут по улице; вон сам старшина, такой ли важный, едет из церкви. Колокольчик под дугой так и громыхает: динь-динь- динь!.. Хорошо Динь, динь, динь! дзззинь! дррр… Луша вскочила, села и спросонья протирает глава. В кухне темно, а звонок так и вздрагивает, так и трезвонит. — Господи, да никак и вправду! — спохватывается Луша и бежит к двери. В кухню входит молочник и сердито говорит: — Уж и здорова же ты спать! Хоть из пушки пали!.. Утро наступило. День начался… «Русское богатство». Том 12, 1908 г. Не пропустите: • Андрей Ефимович Зарин. Тяжёлый хлеб • Андрей Ефимович Зарин. Кошмар • Андрей Ефимович Зарин. Приманка на кровь • Андрей Ефимович Зарин. Вчерашняя быль • Андрей Ефимович Зарин. Наш уважаемый Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |