Блез Паскаль, столь много размышлявший о смерти, почувствовал ее приближение в феврале 1659 года, когда здоровье его сильно ухудшилось. Но Бог, в которого он так страстно верил, отпустил ему еще три года жизни. В это время он продолжает свои философские занятия, пытаясь понять место человека во вселенной, тоскуя о трагичности и хрупкости человеческого бытия:
"Я не знаю, кто меня послал в мир, что такое я. Я в ужасном и полнейшем неведении. Я не знаю, что такое мое тело, чувства, душа, что такое та часть моего "я", которая думает то, что я говорю, которая размышляет обо всем и о самой себе и все-таки знает себя не больше, чем все остальное. Я вижу эти ужасающие пространства вселенной, которые заключают меня в себе, я чувствую себя привязанным к одному уголку этого обширного мира, не зная, почему я помещен именно в этом, а не в другом месте, почему-то короткое время, в которое дано мне жить, назначено именно в этой, а не в другой точке целой вечности, предшествовавшей мне и следующей за мной. Я вижу со всех сторон только бесконечности, которые заключают меня в себе, как атом; я как тень, продолжающаяся только мгновение и никогда не возвращающаяся. Все, что я сознаю, это только то, что я должен скоро умереть; но чего я больше всего не знаю, это смерть, которой не умею избежать. Как я не знаю, откуда пришел, так же точно не знаю, куда уйду... Вот мое положение: оно полно ничтожности, слабости, мрака".

Физические недомогания довольно скоро подтвердили правоту Паскаля. В последний год жизни его страшно мучили головные боли и желудочные колики. К этому прибавилась бессонница, усталость... В августе 1662 года Паскаль окончательно слег в постель. Периодически он посылал за местным священником Берье и исповедовался ему, готовясь к смерти. Позднее Берье вспоминал: "Я восхищался терпением, скромностью, милосердием и великим самоотречением, которые замечал у месье Паскаля всякий раз при его посещении в последние шесть недель его болезни и жизни..."

Понимая, что смерть все ближе и ближе подбирается к его постели, Паскаль составил завещание, начинавшееся так:
"Составлено в лице Блеза Паскаля, дворянина, обычно живущего в Париже близ ворот Сент- Мишель, приход Сен-Косм, в настоящее время больного телом и лежащего в постели, в комнате на втором этаже дома, находящегося в Париже на рвах между воротами Сен-Марсель и Сен-Виктор, приход Сен-тьен-дю-Мон... однако в здравом уме, твердой памяти и разуме, как нашли подписавшие нотариусы по его словам, жестам и поведению, и считая, что нет ничего более верного, чем смерть, и более неверного, чем день и час ее, и не желая быть застигнутым ею без завещания, по этим и другим причинам умирающий сделал, продиктовал и назвал подписавшим нотариусам свое завещание и изъявление своей волн следующим образом: Прежде всего, как добрый христианин... он препоручил и препоручает свою душу Богу, моля Бога смилостивиться и... простить ему его грехи и приобщить его душу к числу блаженных, когда он покинет сей мир... Далее хочет и приказывает, чтобы его долги были уплачены, а ущербы, им нанесенные, если таковые имеются, возмещены и исправлены его душеприказчиком..."

Ожидая скорой смерти, Паскаль, по христианскому обычаю, пожелал причаститься, но поскольку причащение положено только умирающему, то врачи, еще верившие в благополучный исход болезни, воспротивились. Между тем колики в животе продолжались, равно как и сильные головные боли, приводившие иногда к обмороку.

Паскаль в последние дни жизни много размышлял о нравственном долге христианина, о милосердии. Широко известно его высказывание о том, что "все тела, небесная твердь, звезды, земля и ее царства не стоят самого ничтожного из умов, ибо он знает все это и самого себя, а тела не знают ничего. Но все тела, вместе взятые, и все, что они сотворили, не стоят единого порыва милосердия...".

В соответствии со своими убеждениями Паскаль призывает к себе сестру Жильберту.
- Прошу тебя,- говорит он,- найди какого-нибудь бедного больного, которому нужны такие же врачебные услуги, как и мне. Мне стыдно оттого, что за мной ухаживают лучшие врачи, а тысячи больных, которым много хуже, чем мае, лишены малейшего участия. Я бы хотел, чтобы рядом со мной был хотя бы один из этих несчастных.

Сестра передает эту просьбу кюре Берье, но тот сообщает, что все больные в приходе в таком состоянии, что об их переносе не может быть и речи.
- Тогда отвези меня в больницу, чтобы я мог умереть среди бедных.
- Но тебя тоже нельзя сейчас перевозить. Когда тебе станет лучше, я выполню твою просьбу.

Головные боли усиливаются, их невозможно вытерпеть. 17 августа Паскаль просит Жильберту позвать врачей для консилиума. Доктора с ученым видом отменяют предписанные ранее минеральные воды и назначают больному пить молочную сыворотку. Все это напоминало бы фарс, если б речь не шла о жизни и смерти. Паскаль с сомнением воспринимает очередной рецепт. Он боится того, что может умереть в любую минуту. Нужно, чтобы рядом с ним находился священник - ведь нельзя же умереть без причащения! Кюре Берье в отлучке, Жильберта приглашает другого священника, а пока готовит все необходимое для этого таинства.

Поздней ночью Паскалю становится совсем плохо. Он не в силах сдержать крики и стоны, все тело сотрясают дикие конвульсии. Обессилев, он застывает на кровати столь неподвижно, что родные и домочадцы принимают его за умершего. Жильберта с болью смотрит на неподвижное лицо брата. Бедняга, он так и не причастился Святых Тайн. Но что это? Паскаль открывает глаза, он в ясном сознании! Очевидно, Бог решил вознаградить его. Ив эту минуту, словно в театральной пьесе, появляется кюре Берье. Он протягивает умирающему причастие.
- Вот тот, к кому вы так стремились.

Паскаль находит в себе силы приподняться и принять святые дары. На вопросы священника а таинствах веры он с глубоким благоговением отвечает:
- Да, месье, я верю всему этому всем своим сердцем.
Перед тем как снова начались конвульсии, Паскаль успевает сказать:
- Да не покинет меня Бог никогда!
После этого он окончательно теряет сознание. Агония длится еще сутки. В ночь с 18 на 19 августа 1662 года мучения Паскаля прекращаются навсегда.