В табачную лавку в одной из отдаленных от городского центра улиц зашел обойщик, имеющий свою мастерскую по соседству с табачной лавкой. Обойщик был ежедневным покупателем десятка сигар фабрики Крафта в двугривенный за пачку. В табачной лавке сидел уже тоже обычный покупатель крошеного табаку, отставной солдат, занимающийся маклачеством на аукционах. Табачник, пожилой человек в серебряных очках на носу, большой охотник до газетного чтения, читал ему известия об Ахал-Текинской экспедиции. Обойщик молча протянул табачнику руку и стал прислушиваться к чтению и дослушал его до конца.

-- Опять воюем, -- сказал он табачнику, когда тот отложил газету в сторону и в заключение чтения высморкался в красный ситцевый платок так громко, как будто бы сыграл небольшое соло на трубе.

-- Да уж совсем без войны нельзя, иначе какая же это держава?.. -- отвечал табачник, свертывая в трубочку носовой платок и утюжа им под носом. -- Войско есть, набрано, так надо же воевать, чтобы оно не застаивалось.

-- Как держава-то, супротив которой мы идем? -- спросил обойщик.

-- Ахал-Текинская. А город их Геок-Тепе прозывается, -- сказал табачник, заглянув в газету.

-- Да это даже и не держава, -- поправил маклак из отставных солдат. -- Какая это держава! Просто дикая дикость во всей своей своевольности.

-- Ну, Скобелев ее стреножит. Супротив его не много насвоевольничаешь. Пожалуй, к весне и мурзу их главного сюда пленного привезут.

-- Сюда-то не привезут. А прямо в Калугу. Там и сдадут на хранение, -- опять возразил маклак. -- Калуга уж такое место. Туда всех сдают этих самых. Там и Шамиль с Кавказа жил.

-- Все-таки на показ-то простому народу привезут.

-- Ну, на показ-то, может статься, привезут, а потом опять в Калугу. Дадут ему пяток жен -- и лежи с ними на ковре да кури трубку.

-- То-то... А то какая же это война без показа мурзы после замирения.

-- Да это и не война.

-- Как не война, коли нашего генерала ранили, офицеров убили, солдат тоже...

-- Ничего не обозначает. А все-таки это не война, а только усмирение. Большая война кончилась, без неприятелев державе нельзя жить -- вот и пошли на усмирение. И хоть пятьдесят тысяч положат наших и ихних, а все-таки это будет не война, а усмирение. Ежели с азиатами, то войны никогда не бывает, а только усмирение, -- пояснил маклак.

-- Значит, наших тамошних азиатских братьев-славян начали обижать, а мы за них и пошли? -- допытывался обойщик.

-- Сами за себя пошли. Никаких там братьев-славян нет.

-- Супротив кого же взбунтовали эти самые нахал-микинцы, что мы их усмирять пошли?

-- Да они вовсе и не бунтовались, а сидели себе по своей дикости в степи. Ну, мы и пошли усмирять их дикость. Чудак человек, дикого человека нешто без усмирения можно оставить! Он тебе таких вертунов наделает, что и...

-- Не слыхать что-то было прежде про таких нахал-микинцев?

-- Откуда же слыхать-то? Насилу нашли их. Народ дикий, в неизвестности пропадал. Послали спервоначала одного генерала, чтобы их искать. Тот искал, искал -- нет никаких текинцев. Тогда уж послали Скобелева и тот нашел. Увидали его, испугались и побежали. Он за ними. Наконец нагнал. "Сдавайтесь", -- говорит. Ну, они, известно, непокорные -- не сдаются. Тогда сейчас пальба. И вот как город их возьмут, тогда и выйдет усмирение.

-- А город хороший? с морями?

-- Кто ж его знает, коли его никто никогда не видал. Да нам города и не нужно, нам только бы усмирение было. Куда нам города-то? Нам хоть своих отбавляй.

-- Неверные они, эти микинцы?

-- Само собой неверные, мухоеданину своему кланяются. Там уж как в Азию перешагнул -- все неверные, других и нет.

-- Верные были бы, так с ними война, а не усмирение, -- поддакнул табачник.

-- А вот турки тоже неверные, однако с ними война была, а не усмирение, -- возразил обойщик.

-- Ну, с ними по старому знакомству. И, наконец, турки все-таки держава, потому в Порте живут и Оттоманская империя у них есть. Кто в Порте, с тем воевать не конфузно, а кто в степи шляется, для тех достаточно и усмирения. Правильно я, Влас Амосыч?.. -- спросил табачник маклака.

-- Само собой. Текинцы это все равно что Кавказ непокорный был. Кавказ у нас был что? Когда у нас войны не было, мы Кавказ усмирять ходили, а теперь, ежели Кавказ усмирен, текинцев разыскали и их усмирять начали.

-- А ежели текинцев усмирим? Тогда за кого примемся?

-- Опять кого-нибудь искать надо. Да там в степи найдутся.

-- Усмирение тоже при пушках производится?

-- При пушках, все как следует. И митральеза есть, и торпеда, но только все это на верблюдах везут, а не на лошадях. Так уж это завсегда при усмирении положено. С верблюда и пальба идет. Вот монитор -- этот берут только на войну.

-- Да уж ежели в степи, так какой же монитор? -- возразил табачник. -- Ведь монитор -- это корабль.

-- Всякий монитор есть. Есть и пешеходные мониторы, а только много чести для усмирения, чтобы их брать с собой, хлопот не стоит. Да генерал Скобелев и не любит.

-- Вот не слыхал я про сухопутные мониторы... -- покачал головой табачник.

-- Торпеда сухопутная есть, так отчего же монитору сухопутному не быть? Запрег в него тысячу верблюдов -- вот он и едет на колесах. По степи свободно. Да можно туда и морской монитор пригнать, потому степи бывают и с морями, а только Скобелев этого не любит.

-- А ловко бы было их монитором попугать! -- воскликнул обойщик. -- Сейчас бы подобрали халаты и пардон...

-- И торпеды c митральезой довольно. Пардон будет.

-- Все-таки бы за их зверства микинские...

-- Да они зверств и не делали. А сидели себе в халатах с женами да трубки курили.

-- Это микинцы-то или текинцы? Как их? Нахал-текинцы...

-- Ну да... Над кем там зверствовать, коли никого нет? Одна степь да около нее море. И самих-то текинцев насилу нашли на китайской дороге, где-то близь Индейского царства. Когда их нашли, они даже удивились. Прислали переводчика. "Чего, -- говорят, -- вам надо?" А наши им отвечают: "Мы вас усмирять пришли в вашей дикости". Ну, те сейчас стрелять. А как узнали, что тут сам генерал Скобелев существует -- сейчас и побежали. Бежали, бежали -- вдруг море, ну и остановились в своем городе. Как город-то?

Табачник опять заглянул в газету и сказал:

-- Геок-Тепе.

-- Уж и название же придумали! Язык сломишь, -- покачал головой обойщик. -- Кто ж у них главнокомандующий паша?

-- У них, у этих самых диких народов, пашей не бывает, да и главнокомандующих никак не называют, а просто мурза.

-- Белой масти народ?

-- Пестрые, -- не задумываясь отвечал маклак. -- По Азии, как тысячу верст от Кавказа отъедешь -- сейчас пестрые народы начинаются, потому от черной бабы и белого мужчины. Ну и выходят иные полосами, иные крапинками.

-- Чудно и усмирять-то такой народ, -- сказал табачник.

-- И не хотели мы, да китайцы нам по трусости на них указали. Хотели мы идти китайцев усмирять, а вот здешние китайские посланники нам и говорят: "Чего вам нас, китайцев, усмирять? Идите вы лучше в азиятскую степь, разыщите там пестрых текинцев и усмиряйте их сколько хотите". Ну, наши подумали: "Действительно, китаец нам человек нужный, потому он чай поставляет, так зачем его тревожить?" Взяли и пошли текинца разыскивать да усмирять.

-- Ну и пускай их усмиряют, а ты дай мне десяток цигарок фабрики Крафта

1881