Черный купец сидел до одну сторону стола около чайного прибора и пощелкивал щипчиками, дробя куски сахару на более мелкие части. Рыжий купец помещался по другую сторону стола и просматривал газету, вздетую на палку.

-- Ну, что Кобургский?[1] -- спросил черный купец рыжего.

-- Да ничего сегодня про него не пишут. Второй день уж не пишут. Надо полагать, уж не отменили его. Да и пора. Надоел. Ну что ему мотаться в политическом гарнизоне. Побаловал, да и будет.

-- Да нешто это можно, обы отменить?

-- Отчего же? Бисмарк[2] все может. Погоди, вот конгресс всех нот будет, так и совсем запретят. Из-за чего Бисмарк с Кальноки[3] шушукались-то? Все из-за этого. "Надо, говорят, нам нашего молодца посократить. Достаточно ему мозолить глаза". Довольно. Уж ежели залез, то сиди и пей себе пиво с букивротами, а действовать не смей. Немец немца завсегда послушает.

-- Чего ему! Он теперь при генеральском мундире и при шпорах.

-- А вот конгресс нот порешит, так и шпоры спилят.

-- Уж хоть бы решали скорей. Куда его решат?

-- Да куда решить? Решат, я думаю, в Калугу. Этих всех в Калугу решают. Туда и Шамиль решен был[4]. Баттенберга[5] тоже в Калугу везли, да сбежал он с дороги.

Рыжий купец опять углубился в чтение.

-- Пей чай-то. Чего тут? Остынет. Вон я кусочков сахару нащипал,-- сказал черный купец.

-- А вот сейчас, только про Айвазовского юбилей дочту. Юбилей ему устраивают,-- отвечал рыжий купец.

-- Какой это Айвазовский? Чем он торгует?

-- Живописец он, картины водяные пишет.

-- О-о! А я думал, наш брат купец.

-- Чего ты окаешь-то! Этому стоит юбилей сделать, хоть он и не купец. Главное дело, пятьдесят лет живописного рукомесла день в день выполнил, точка в точку. А это не шутка. Ведь за последнее время у нас все какие юбилеи бывали: семь лет, тринадцать лет, а то так и четыре с половиной. Четырехсполовинойлетний юбилей -- нешто это можно. А тут пятьдесят лет! Говорят, он за это время одного полотна стравил столько, что щеколдинской фабрике в год не сработать.

-- Водяные картины, ты говоришь, он писал?

-- Только водяные. Вода, вода и вода. Вода и небесы -- и ничего больше. И ведь в чем штука: только одну синюю краску и покупал. Разве малость белилами разводил.

-- Ну, водяные-то картины не мудрость. Вот ежели бы портреты.

-- Не мудрость! Нет, ты попробуй-ка пятьдесят лет подряд все одной и той же синей краской. Ведь он ею, может статься, миллион аршин полотна замазал. Да ведь не зря мазал, а надо тоже так, чтобы выходило что-нибудь. А у него было как. Вот поставишь ты его картину к стене, к примеру, а супротив ее утку пустишь, смотришь, утка-то в картину и лезет, на воду, значит, идет. Уток надувал.

-- Т-с... Ну, это действительно. А портретов он не писал?

-- Ни боже мой! Только одна вода да небесы. Да он и не умеет портреты... начал, говорят, раз с одного купца писать портрет, глядь, а вместо купца-то не то облизьяна, не то черт, а из пасти фонтал воды льется.

-- Скажи на милость!

-- Да. Кому уж бог какое упование дал. Другой вот способен только вывески для мелочных лавочек писать, чтобы фрукта была, хлеб, стеариновые свечи, а воду не может. А этот только воду да небесы. Третий и для мелочной лавочки не напишет вывески, а для табачной в лучшем виде. Дай ты ему турку с трубкой написать, либо арапа с цигаркой -- напишет, а заставь воду -- не может. Ты думаешь, воду-то легко, чтобы по-настоящему выходило?

-- Да что говорить!

-- А у Айвазовского как угодно. С мальчишек уж руку набил. И ведь что удивительно-то: надо тебе морскую воду -- он морскую напишет, надо речную -- речная готова. И видишь ты сейчас, что это речная вода, а это морская.

-- И на вкус? -- спросил черный человек.

-- Чудак человек! Как же можно на вкус-то?

-- А ежели лизнуть по картине? Ведь морская вода соленая.

-- Ах, вот это-то! Так. Да кто ж его знает, может статься, в морскую-то воду он и прибавлял соли, только я его картины видеть видел, а лизать не лизал. Да ведь и не допустят до этого на выставке. Ну-ка, коли ежели вся публика начнет лизать картину? Что из этого выйдет? До дыр и пролижешь. А его айвазовские картины дорогие.

-- И фонтал может написать?

-- И фонтал. Глядишь -- ну, вот живой, да и только. Такое уж ему от бога умудрение.

-- А болотную воду?

-- И болотную воду. Одно только -- зельтерской воды он не мог ухитриться написать; сколько ни старался -- не выходит, да и что ты хочешь!

-- Не далось?

-- Не может. Пробовал хоть стаканчик -- не выходит, да и шабаш. Уж он и так и эдак -- нет. Колодезная, ключевая -- всякая выходит, а зельтерскую не может.

-- А кипяток?

-- Кипяток? Кипяток выходит, а самовар не выходит. И так он за пятьдесят лет к этой воде пристрастился, что только о воде и думает, только о воде и разговаривает. Жареного даже ничего не ест, а только варево. Каждый день только уха и уха -- в том его и пища. От воды, говорит, я себе капиталы нажил, так ничего мне теперича кроме воды и не надо.

-- Капиталы?

-- При больших капиталах состоит. В Крыму, в Феодосии, у него большое поместье и тоже стоит на воде. Спереди море, сбоку река, а сзади фонталы ключевой воды бьют. Нынче он городу Феодосии пятьдесят тысяч ведер воды в день на водопровод подарил. "Нате, говорит, пользуйтесь". Гости к нему приедут, а он сейчас водой угощать.

-- Ну, это не больно вкусно.

-- Так-то оно так, но старичка уважают. Пьют. И ничем ты его не утешишь, как ежели из всех его кадок хоть по рюмке воды выпьешь.

-- А у него кадки в доме стоят?

-- Никакой мебели, а только кадки стоят, крышками прикрытые, и это взаместо стульев и столов. На кадках все сидят, на кадке с водой простую уху хлебают -- вот и все угощение. Потом купаться. Сначала в морской воде все выкупаются, потом в речной и, наконец, в ключевой на загладку. Требовает. Коли уж, говорит, в гости пришел, то действуй по-нашему. В чужой монастырь с своим уставом не ходят.

-- И как это его умудрило насчет воды?

-- Видение было в юности. "Напиши ты, говорит, Ноев потоп, чтоб ничего не было видно, а только одна вода и небесы". Написал, и с тех пор вода, вода и вода.

-- Водку-то он пьет ли?

-- А то как нее? Ведь она тоже вода. Ты водку от воды нешто можешь отличить. По виду ни в жизнь. Лизнешь -- ну, дело другое. Водку он пьет. Да ты чего к водке-то подговариваешься? Не хочешь ли уж дербалызнуть? -- спросил рыжий купец.

-- Следовало бы за здоровье старичка. Как его?..

-- Айвазовский.

-- Следовало бы за господина водяного живописца Айвазовского.

-- Ну, вали!

-- Прислужающий! Насыпь-ка нам пару баночек хрустальной! -- крикнул трактирному слуге черный купец.

1 Кобургский, Фердинанд I Кобургский (1861--1948) -- князь Болгарский с 1887 по 1908 г. Способствовал усилению германского влияния в Болгарии.

2 Бисмарк Шенгаузен фон Отто (1815--1898) -- рейхсканцлер Германской империи в 1871--1890 гг.

3 Кальноки Густав (1832--1898) -- министр иностранных дел Австро-Венгрии в 1881--1895 гг. Был сторонником союза с Германией.

4 Шамиль (1797--1871) -- руководитель освободительного движения горцев Дагестана и Чечни против царских колонизаторов, а также местных феодалов. После сдачи в плен в 1859 г. был с семьей поселен в Калуге.

5 Баттенберг Александр (1857--1893) -- князь Болгарский в 1879--1886 гг., ставленник великих держав, глава созданного по решению Берлинского конгресса (1878) Болгарского княжества.