Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Случайная статья

Влас Михайлович Дорошевич. Карикатуристы


Все авторы -> Влас Михайлович Дорошевич.

Влас Михайлович Дорошевич.
Карикатуристы

Суббота.


Редакционный день "Будильника".


В крошечной комнатке, где повернуться негде, во дворе, в доме Малкиеля, на Тверской, собрались:


-- Московские карикатуристы. Приполз Лавр Лаврович Белянкин. Старик.


Остаток давних лет.


Карикатурист старого "Развлечения", кажется -- еще "Искры". Воспоминание героических времен русской юмористики, -- Курочкиных, Миллера.


Он рисует злющие карикатуры: По любви и по привычке. Он состоятельный человек. Пользуется известностью как художник:


-- Как последний миниатюрист.


Он только что, вместе с П.И. Кичеевым, бросил "Развлечение". Там они занимались такими увеселениями.


П.И. Кичеев встретил своего родственника, работавшего репортером в "Русском курьере".


-- Не слыхали ли, Петр Иванович, чего-нибудь новенького?


-- Да что ж новенького? Про колокол в Страстном монастыре ты, разумеется, знаешь.


-- Что про колокол? Про какой колокол?


-- Как, не слыхал? Вся Москва говорит! В Страстном большой колокол лопнул. Эх, ты, горе-репортер! Ты, может, и про близнецов не слыхал?


-- Петр Иванович! Про каких близнецов?


-- На Бронной одна женщина у акушерки сиамских близнецов родила. Да что ж это ты ничего не знаешь? Выгонит тебя твой кислощейный.


"Кислощейный" -- так звался в Москве издатель "Русского курьера", фабрикант игристых вод Н.П. Ланин.


Репортер побежал к Москворецкому мосту, в "Русский курьер", писать про колокол и близнецов.


А Кичеев пошел на Чистые пруды, в "Развлечение".


"Обрабатывать кислощейного".


Он в стихах, Л.Л. Белянкин в рисунках.


Это случилось во вторник.


В среду "близнецы" и "колокол" появились в газете.


"Развлечение" выходило по четвергам.


И в четверг в "Развлечении" появилась страница карикатур.


Был нарисован лопнувший колокол, какие-то необычайно страшные близнецы, лицом похожие на Ланина.


Ланин сидел в ванне, в которую лили фруктовую воду и из которой летели дикие утки.


Серия карикатур заканчивалась портретом А.Я. Липскерова, издателя "Новостей дня".


По паспорту тогда "мастер пестрядинного цеха", -- Липскеров изображен был со сжатыми кулаками и бешеным лицом.



Зол Пестрядинный, что не он


Пустил о колоколе звон.



Бедного репортера выгнали за вранье.


И он остался без куска хлеба.


Ланин был в отчаянии и хотел прекратить "Русский курьер".


-- Что ж это? Ничего, кроме смеха, на мою голову!


Даже философски ко всему равнодушный А.Я. Липскеров был поражен:


-- Меня-то за что?


Так "развлекались" Кичеев с Белянкиным в "старой Москве". Белянкин привык рисовать еще:


-- "С духом".


Из уст нарисованных вились ленточки, и на ленточках было написано, кто что говорит.


Но это было уж:


-- Совсем других времен.


"Дух" в "Будильнике" пришлось уничтожить, но злость осталась.


Белянкин был остатком тех времен, когда рисовали и писали:


-- Зло.


Под пятою цензуры общественное мнение извивалось в бессильной злобе, как раздавленный червяк.


Но зато уж если кого удавалось коснуться!


Надо было рисовать так, чтобы нарисованный "чувствовал", злился, страдал.


Чтоб ему носа никуда нельзя было показать.


Чудесный портретист-миниатюрист Белянкин удивительно улавливал сходство.



В редакционную "коробку" "Будильника" влетел Чемоданов. "Сам":


-- Михайло Михайлович.


Маленький, с нечесаной бородой, с торчащими в разные стороны вихрами.


Одна из тех фигур, которым в те времена долго-долго смотрел вслед, не мог оторвать глаз околоточный:


-- Не взять ли?


Как раз во время лорис-меликовской "диктатуры сердца"[1], когда положение печати стало чуть-чуть улучшаться, когда после гробовой тишины только "начали говорить", М.М. Чемоданов "прогремел" своей карикатурой в "Свете и тенях".


-- Наши средства для разрешения насущных вопросов. Тогда в цензуру представлялись карандашные наброски. Чемоданов представил цензору эскиз.


Сверху -- указанная надпись. Внизу две чернильницы с гусиными перьями.


Выходило, что "нашими средствами для разрешения насущных вопросов" является:


-- Печать. Цензор подписал.


Чемоданов по разрешенному эскизу сделал рисунок. Слова:


-- Наши средства -- сделал из силуэтов солдат, бьющих в барабан, несущих розги, прицеливающихся из ружей.


Гусиные перья нарисовал так, что их скорее можно принять за бревна. Надпись:


-- Для разрешения насущных вопросов -- написал такой вязью, что ее можно было принять за доску.


Опустил эту надпись на самые перья.


А "хвост" под буквой "у" в слове "насущных" пустил вниз петлей.


Получилась виселица.


"Наши средства для разрешения насущных вопросов" -- солдаты, розги, расстрелы и виселица, поддерживаемая печатью.


Старика-цензора отставили за несколько месяцев до пенсии.


Лучший из сатирических журналов "Свет и тени" закрыли на шесть месяцев, и он кончился навсегда.


В Московском цензурном комитете получили засилье самые отвратительные жабы реакции.


По всей печати пошли строгости давно не виданные.


-- Вот что значит распустить. Русская юмористика была придушена. Везде видели "намеки".


Русская карикатура задушена совсем. "Политика" ей больше и не снилась. Чемоданов:


-- Сделался знаменитостью.


Высланный из Москвы, он сотрудничал в юмористических журналах на юге и вернулся в ореоле:


-- Революционера.


В "Будильнике" он рисовал карикатуры:


-- На либеральные темы.


Все больше изобличал домовладельцев:


-- В антисанитарии. Подчас было тошно смотреть.


Тучному домовладельцу, например, перекачивали в рот содержимое ассенизационной бочки. Но это рисовал:


-- Сам Чемоданов.


И никто не решался возразить.


-- Прослывешь ретроградом. Фантазия у него вообще была мрачная. Псевдоним он себе выбрал тоже мрачный:


-- Червь.


И каждую неделю в "провинциальной страничке" ел провинцию. Потом он забросит все эти "художества", вспомнит, что он врач, откроет зубоврачебный кабинет и займется зубной практикой. Но пока он носил титул:


-- Самого либерального карикатуриста.


В редакционную "коробку" вошел третий карикатурист "Будильника" -- Чичагов.


Весь корректность, весь элегантность.


И синий пиджак, и темно-серые полосатые брюки, как тогда носили, и галстук, -- и даже то, "чего ни у кого нет":


-- Булавка.


Бородка. Бобриком волосы, волосок к волоску. Хочется погладить бобер.


И любезнейшая улыбка.


У него нет ни злобы, ни либерализма.


Он рисует:


-- Модные картинки. Очень красивые рисунки.


Барыня сидит, мужчина стоит. Барыня стоит, мужчина сидит. Барыня на кушетке, мужчина в кресле. Барыня завязывает ботинок, мужчина кусает набалдашник палки.


Всегда -- очень хорошенькая барыня.


Всегда -- очень элегантный мужчина.


Приятно смотреть.


Цензору и публике.


Белянкинский рисунок пройдет в номер один, чемодановских два, чичаговских сколько угодно.


Он тот писатель, он тот карикатурист, который во времена самой свирепой реакции говорит цензуре:


-- Вы думаете нас задушить? Никогда!


Вы придушите мысль, вы задушите слою. Но нас -- никогда.


-- Я извернусь в самую трудную минуту. Смотрите, как "мило" я умею рисовать. Вы принуждены меня пропускать. Нас не убьете!


Это та "преснятина", после которой публика, как голодная, рванется на отпечатки окровавленных рук в "Пулемете", на рисунки иссеченных спин, на "юмористические" картинки, на которых нарисованы горы трупов.


Белянкин, Чемоданов, Чичагов.


Три представителя трех разных эпох.


Здесь, в этой редакционной "коробке", -- это всплески далеких волн.


"Злых" шестидесятых годов, бурных восьмидесятых, покладистых девяностых.


У "Будильника" есть и еще художники, но в "коробке" они не появляются.


Блестящий, талантливый Шехтель забыл уже те времена, когда он стрелялся и взапуски с Николаем Чеховым рисовал такие очаровательные женские силуэты.


Он -- знаменитый архитектор.


-- Строит домики из сторублевых бумажек! -- "шипит" Лавр Лаврович Белянкин.


Но не забыл старых друзей.


И от времени до времени присылает в "Будильник" прелестный рисунок.


Как карточку на Новый год.


-- Жив и помню.


Левитан присылает красивые, художественные рисунки, в которых нет ничего юмористического.


Это "художественная" сторона "Будильника".


"Литературная" набилась в "коробку" так, что коробка стала действительно коробкой сардинок.


Басит Антоша Чехонте.


Грохочет своим чудесным баритоном огромный, жизнерадостный А. В. Амфитеатров.


Умной и тонкой улыбкой улыбается Пассек.


Будущий ректор Юрьевского университета. Будущий страстотерпец[2].


И дерзко смотрит П.А. Сергеенко. Еще ни сахара, ни елея. Будущий толстовец[3], а пока, извините:


-- Эмиль Пуп.


Как всех разбросала судьба!


-- Это невозможно! -- корректно смеется "бог корректности", редактор А.Д. Курепин и громко читает пародию Амфитеатрова на оперу Серовой "Уриель Акоста"[4].



Я евреям донесу, донесу:


Жрет Акоста колбасу, колбасу.



-- А что? Разве не смешно? -- хохочет Амфитеатров.


-- Добрый мой, слишком смешно! -- жалуется издатель, бесконечно милый В.Д. Левинский. -- "Будильник" смеется серьезно!


Я вдруг чувствую, что меня кто-то вместе со стулом поднимает на воздух. И "снизу" раздается голос:


-- Не беспокойтесь! Я вас опять на место поставлю. Мне на минутку к столу!


Это:


-- Гиляй.


Общий друг В.А. Гиляровский.


Он тут же сочиняет "подпись" к карикатуре по поводу последней катастрофы.



Отчего это буксы горят


На железной дороге на нашей?


Инженеры, -- так все говорят, --


Масло съели все будто бы с кашей!



-- Володя!


-- За такие стихи в Петербурге убивают!


-- Не нравится? Ну, не буду. Я сейчас другое. И сейчас же сочиняет другое.


-- Братцы! Кому табачку?


Но вот номер "Будильника" готов.


Злющая страница Белянкина, две либеральных обличительных страницы Чемоданова, красивые рисунки Чичагова. Шехтель, Левитан. Есть рассказ Чехова, пародия Амфитеатрова. Но надо, чтобы все это:


-- Дошло до публики!


Чтобы "он" вынул из кармана двугривенный и кунил номер.


Двугривенный! Подумайте!


Надо его увлечь! Надо соблазнить!


И вот в "коробку" втискивается Антон Иванович[5] Кланг.


-- Наш милый Антон Иванович. Его иначе не зовут.


Его иначе и нельзя назвать.


Все свои.


Но он сконфужен.


Потому что он сама скромность.


-- Здравствуйте, милый Антон Иванович!


-- Ох! Разве я с вами еще не здоровался? Он способный художник.


Но судьба, -- что одно и то же, что нужда, -- забила его в литографию Шацкого.


Он раскрашивает номера "Будильника":


-- В три краски.


Но делает из них семь.


Из желтой и синей зеленую, как-то добивается чего-то вроде оранжевой.


"Через сетку":


-- Пускает тельную[6].


Кладет красную на черную:


-- Пунцовый бархат!


Пускается во все тяжкие.


Это он делает "лицо" "товару": Чехову, Амфитеатрову. Он должен соблазнять публику! Заставлять ее раскошелиться на двугривенный!


Он принес "из машины" готовый номер.


-- Чудесно!


-- Номер очень эффектен!


Он краснеет, конфузится.


-- Можно бы лучше, да...


И, -- чудак, -- начинает изъяснять все недостатки своей работы.


Он художник-рисовальщик и сам.


Он свои "страницы" не носит в редакцию, а подкидывает.


Как незаконных детей.


"Когда никого нет".


Принесет, положит перед Курепиным:


-- Вот я тут...


И поспешит уйти:


-- У меня в литографии там...


Он скромен.


Он скромно жил и скромно умер.


На днях я прочел в газетах несколько строк:


"На Ваганьковском кладбище опущено в землю тело скончавшегося А.И. Кланга, художника и карикатуриста".


И мне показалось, что "милого Антона Ивановича" грешно отпустить в царство вечного покоя без доброго слова.


Я задумался о нем, и теплым туманом меня обволокли воспоминания. Мне показалось, что образы старых "карикатуристов" и журнала, который "тихо смеялся" в дни гробовой тишины, не лишены и общественного интереса.


Если я ошибся, простите, что даром потревожил тени "старой Москвы"[7].



КОММЕНТАРИИ


Впервые: Рус. слово. 1914. 4 марта.



1 "Диктатурой сердца" в обществе назвали либеральную политическую линию главного начальника Верховной распорядительной комиссии по охране государственного порядка и общественного спокойствия (с февраля 1880 г.), министра внутренних дел (с августа 1880 г. по май 1881 г.) М.Т. Лорис-Меликова.


2 Е.В. Пассек отстаивал на ректорском посту университетскую автономию, за что преследовался властями, против него было возбуждено судебное дело (см.: Амфитеатров А. В. Евгений Пассек // Амфитеатров А. В. Собр. соч.: В 10 т. М., 2003. Т. 10, кн. 2).


3 В 1890-х гг. П.А. Сергеенко увлекся толстовскими идеями, вошел в близкое окружение Л.Н. Толстого, выпустил о нем ряд книг: "Как живет и работает граф Л.Н. Толстой" (М., 1898), "Л.Н. Толстой. Жизнь и творчество. 1828-1908" (Вып. 1--3. СПб., 1909--1910; совместно с Н.Г. Молоствовым), "Толстой и его современники: Очерки" (М., 1911).


4 Опера была поставлена в Большом театре в 1885 г.


5 Правильно -- Иван Иванович.


6 Краска телесного цвета.


7 В.А. Гиляровский в очерке "Будильник" приводит иной текст (источник которого не установлен) Дорошевича, рисующий атмосферу в редакции журнала:


"Вспоминаются строки, написанные об этих собраниях В.М. Дорошевичем: "Рассказы в этом журнале писал Антоша Чехонте и по субботам, в редакционный день, гудел баском:


-- Вот буду знаменитостью, -- стану брать по пятнадцать копеек за строчку. Огромный А. В. Амфитеатров пишет пародии -- гомерический хохот стоит в редакции, когда их читают.


Бен-Иохаи поет у него -- в пародии на "Уриеля Акосту", оперу Серовой:



Я евреям донесу,


Донесу!


Жрет Акоста колбасу,


Колбасу!



П.А. Сергеенко -- тот, что теперь вкушает только репу, говорит:


-- Милые, ведь ей не больно! -- и подписывается... сказать страшно: Эмиль Пуп.


Как буря влетает в редакцию Гиляй -- В.А. Гиляровский, -- схватывает стул, на котором сидит сотрудник, и относит в другой угол:


-- Не беспокойся, я тебя опять на место поставлю! -- и сыплет под общий хохот экспромтами.


-- До чего вы только доболтаетесь! -- машет рукой А.Д. Курепин, -- самый корректный, самый интеллигентный из редакторов в мире, мягкой, любезной рукой сдерживающий всю эту ватагу, готовую поднять на смех кого угодно, что угодно.


А милый В.Д. Левинский говорит, возвращая "рукопись" для переделки:


-- Батька, длинно!


-- Владимир Дмитриевич!!! Всего -- четыре строки!


-- Добрый мой, эту мысль можно в трех строках уложить. Сократите! Какай школа!


И среди этой молодой жизнерадостной компании -- Пассек; у него был настоящий юмор -- способность смешить, не улыбаясь"" (Гиляровский В.А. Собр. соч. М., 1960. Т. 2. С. 172-173).



Не пропустите:
Влас Михайлович Дорошевич. Первая жертва
Влас Михайлович Дорошевич. Летний театр
Влас Михайлович Дорошевич. Оперетка
Влас Михайлович Дорошевич. За кулисами
Влас Михайлович Дорошевич. Дело об убийстве Рощина-Инсарова (очерк)


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru