Глава двадцать третья. ДЕВСТВЕННИКИ

Многого еще не рассказал Флорентию Роман Иванович. Тут, за Невской заставой, тоже было не все ладно. У Любовь Антоновны, скромной учительницы, у которой Сменцев был летом, ни с того, ни с сего сделали обыск. Ни у нее, ни у Габриэли (они жили вместе) ничего, конечно, не нашли, их не тронули, но вскоре кое-кто из рабочих, известных Любовь Антоновне, был задержан. Это все неприятно заботило Сменцева. Тем более, что друг его, Алексей Хованский, вернувшись из деревни, то и дело торчал теперь за Невской заставой, у Габриэли. Сменцев туда, конечно, не показывался. Думал поехать к Алексею и предупредить его, но махнул рукой: ничего не выйдет, коли влюблен. И не поймет ничего. Сам запутается -- не беда, только полезно, но ведь тут мало ли что может выплыть раньше времени. Проклятая Габриэль положительно раздражала Сменцева. И Любовь Антоновне она помеха. Заставить слушаться -- можно; только ведь для этого надо прикомандировать к ней отдельного человека, чтобы следил за каждым ее шагом, отдавал приказания каждый час, на каждый данный случай: неизвестно, что может взбрести в голову этой умной дуре.

Куда бы ее сбыть? В Пчелиное? За границу? Потому что не дай Бог арестуют -- она такого наворотит, что и не расхлебаешь. В сущности, девушка ничего себе, а вот какой проклятый темперамент. Истеричка.

Ну, да черт с ней в конце концов. И без нее у Романа Ивановича забот не мало. С Варсисом обошлось отлично. Намутив в Пчелином, он и замазал хорошо. Был в Спасо-Евфимьевском, у Лаврентия. О потайной беседе их не расспрашивал Роман Иванович, а Варсис не рассказывал: мигнул только, весьма довольный,-- поняли друг друга.

Теперь Сменцев ждет момента, чтобы ввести Варсиса к старой графине. Следует, и скорее. В дела за Невской заставой Варсис посвящен, с Любовь Антоновной знаком и действует пока превосходно: с величайшей осторожностью.

На хуторе -- обойдется. Там Флорентий, да и главные ихние люди -- не дураки и послушные. Больше всего тревожили Романа Ивановича,-- если сказать правду,-- личные его сейчас дела и он сам.

Мысль свою жениться на Литте он считал очень важной. Это бесповоротно связывало с ним Михаила, ставило Михаила в зависимость от него. Могло быть очень и очень полезно. Однако Роман Иванович нисколько не скрывал от себя, что в эти соображения вплеталось постороннее чувство,-- нет, не вовсе постороннее, однако независимое, не рожденное соображениями: быть может, соображения родились потом, от него, рядом с ним.

Не любовь. Не влюбленность. Не страсть даже. Злой каприз, удивленность от встретившегося сопротивления. Когда он заметил, что эта девочка (много слышал о ней раньше) сторонится и не доверяет ему, что он, привыкший к другому, ей неприятен,-- показалось, что победить недоверие необходимо. Да и действительно необходимо: она связана с Михаилом. Но тут-то и вкралось другое чувство, личное, о котором думал Роман Иванович, которое заставляло его усиливать борьбу за доверие. Доверия уже было мало: хотелось власти.

Впрочем, все двойственно, все: как без власти добиться доверия? Он, по совести, верил только доверию рабов.

Не скрывал от себя Роман Иванович, что этот шаг,-- женитьба,-- так ли, иначе ли она обернется,-- может для него стать шагом решающим. Принудить его к решению, которого он еще не сделал, и твердо знал, что не хочет делать,-- не время. Кое от чего придется отказаться. Но сохранить все-таки неприкосновенным данное свое положение можно, и к этому сейчас Роман Иванович приложит усилия. От риска он не прочь,-- с умом; но терять не любил ничего, что может пригодиться. Для риска нужен подходящий момент. А пока, точно скупой, собирал, собирал он, хранил, выжидал.

"Если я делаю глупость с этой свадьбой,-- ну что ж!" -- думал он, трясясь на скверном извозчике по скверной мостовой и скверной улице, которая вела к "убогой хижине" преосвященного Евтихия.-- "Мне так хочется. Пусть даже мое "хочется" тут преемствует над соображениями. Великодушно разрешаю себе... глупость. А, может, вовсе это и не глупость".

Роман Иванович издавна "дружил" с блестящим владыкой Евтихием. Знал его назубок, и Евтихий знал, что тот его знает. Поэтому дружба их была нисколько не похожа на ту, которую водил Евтихий с "обещающей молодежью".

Внешне Роман Иванович, где нужно, подчеркивал свое отношение к Евтихию, как "наставнику"; Евтихий держал себя соответственно; однако острые глаза его порой выдавали тревогу и даже злобу. Евтихий не совсем понимал Сменцева.

Вот это непонимание при безукоризненных внешних отношениях, эту смуту и надо было сохранить.

Конечно, Евтихий -- не княгиня Александра. Ну, да зато с ним можно иначе помериться. Тщеславный и грубовластный трус. Поглядим.

"Убогая хижина" оказывалась, в сущности, не очень убогой. Поскользнувшись на крыльце, около которого хмуро шумели в темноте оголенные деревья, Роман Иванович вошел в просторные сени, потом в такую же просторную и светлую прихожую.

Два тонких келейника, похожих на черные былинки, смиренно и предупредительно встретили его. Один, знакомый, тотчас выскользнул из прихожей -- докладывать.

Просят в кабинет. Большая честь: туда допускаются только близкие люди.

По светлому и скользкому, точно лед на солнце, паркету громадных комнат -- приемной, зала, гостиной, столовой -- шел Роман Иванович к архипастырскому кабинету. От льдистости пола комнаты казались еще холоднее и пустыннее, особенно зал. Мебели тут никакой не было. В ряд по стенам висели разные священные портреты, разные -- и немножко одинаковые: все ленты, ордена, звезды и кресты, кресты...

Преосвященный встретил гостя на пороге кабинета.

-- Здравствуйте, здравствуйте. Поджидал. Думал -- полчаса свободных, а освободился-то на весь вечер. Хоть до одиннадцати сидите.

Троекратно поцеловались. Бледное, полное, мучнистое, как разваренная картофель, лицо владыки сияло приветом и любезностью.

-- Мы сюда и чайку спросим,-- говорил Евтихий, усаживая гостя в кресло.-- Что в столовой! Здесь нам уютнее.

В кабинете, точно, было уютнее. Высокие кресла, книги, на полу ковер. Тоненький черненький послушник принес чай и такой гигантский поднос с вареньями и печеньями, что было удивительно, как эта былинка под его тяжестью не переломилась.

За чаем стали болтать. Болтал, впрочем, больше преосвященный, а Сменцев только подавал реплики и усмехался, по-своему, вбок.

Евтихий, напав на любимую тему, не мог с ней расстаться. Тема же была -- женщины, сосуды дьяволовы, пакость их соблазна, и высмеивание духовной братии, сему соблазну подпавшей. Речь преосвященного удивила бы многих роскошью, богатством слов, хотя утонченной назвать ее было никак нельзя. Перебирал по пальцам видных людей с их любовницами. Одного называл Наталием, по имени его "блуда", следующего Марием, а одного окрестил прямо: Аксинья. Впрочем, не стеснялся и менее невинными кличками.

Грязные сплетни, приправленные брезгливыми проклятиями "дьявольским сосудам", так и лились, со вкусом, из уст говорившего.

Роману Ивановичу это надоело. Да и пора было приступать.

-- Мне женщины очень противны,-- сказал он.-- И все же, владыка святый, я намерен жениться. О том и пришел говорить.

Владыка онемел. Даже рот у него раскрылся. Потом вскочил, замахал руками, забегал по комнате.

-- Не поверю. Ушам своим не верю. Жениться! И ведь кто намерен жениться? Кто?

-- Я,-- со спокойной улыбкой подтвердил Сменцев.-- Я женюсь. Сначала выслушайте меня, владыка...

Но тот опять замахал руками и забегал. Когда остановился перед Сменцевым, мучнистое лицо залоснилось. И, видимо, нашло на владыку борение. Сообразил, что если женится Сменцев,-- кое-какие вещи от него уплывают безвозвратно, а ведь он -- черт его разберет -- метил что-то высоко. С другой же стороны -- этот самый Роман, его ученик отчасти, который презрительно, как его учитель, относился к бабью и лишь случайно еще не монах (скольких робких, мягких, менее способных постриг Евтихий!), этот Роман... женится. Смутная политика боролась в сердце владыки с кровным, ясным убеждением. И -- надо отдать ему справедливость -- убеждение победило.

-- Да вы знаете ли, куда идете?-- визжал Евтихий. Голос у него, особенно в минуты волнения, был высокий.-- Не знаете? Не знаете, что такое брак? Я вам скажу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Ну падение, ну это я еще могу понять,-- с неожиданной снисходительностью прибавил он.-- Падение, всякое, наедине или с женщиной,-- блуд мгновенный, грех случайный. Слабый человек может подвергнуться... Но пав,-- он кается, он жаждет восстать и может восстать... А...

-- Владыка,-- вдруг твердо и серьезно прервал его Сменцев, так твердо, что Евтихий невольно сократился.-- Вы напрасно мне все это говорите. Я с вами во всем совершенно согласен... исключаю некоторые крайности мнений. По существу же держусь ваших взглядов.

-- Не понимаю,-- недоуменно произнес Евтихий и сел.-- Женитесь однако. Приспичило, что ли?

Роман Иванович скромно, по-прежнему твердо, с достоинством сказал:

-- Я -- девственник, владыка. И надеюсь до конца пребыть им. Я не имел даже падений. Каковы взгляды, такова и жизнь.

Владыка молчал, все в недоумении. О девственности Романа Ивановича уже говорено было в старые времена не раз, и владыка этой девственности верил.

-- Зачем, почему, какие соображения заставляют меня обвенчаться с девушкой, которая меня не любит и к которой я не имею ни малейшего ни телесного, ни духовного влечения,-- этого я вам, владыка святый, не скажу. Одно: соображения свойства даже не личного, в узком смысле. Зная вашу проницательность, уверен, что вы не усомнитесь в правдивости моей. А дабы вы, владыка, услышав о деле стороною, не составили себе превратного мнения, я поспешил к вам заранее. Слишком дорого мне расположение ваше.

"Ой, врешь! Ой, путаешь"! -- явственно сказали пронзительные очи владыки, но сам он ничего не сказал.

-- Названная невеста моя -- Юлитта Двоекурова, внучка графини,-- как ни в чем не бывало продолжал Сменцев.

Евтихий оживился, поднял голову.

-- Это что с юродом целовалась?

-- Она.

Какие у Романа "соображения", Евтихий себе не уяснял, однако почувствовал, что, может, и не врет он, может, и есть какие-нибудь "соображения". И что он задумал? Через юрода...? Через графиню...? Что бы ни задумал -- промахнется, видимо. Тем лучше.

-- Падешь,-- сокрушенно и как бы про себя сказал владыка.-- Силы много на себя напускаешь.

Но Роман Иванович только улыбнулся.

-- Не напускаю, владыка святый. Мне мои силы известны.

-- Это что княгиню-то Алинку отшил?-- строго взглянув, молвил преосвященный.-- Одно череп лошадиный, а тут девчонка вида соблазнительного. Ладно. Знаем мы вас, молодых кобелей.

Сменцев засмеялся ему в лицо и произнес нагло:

-- Кого знаете, а кого, видно, и нет. Не всякий кобель кобелю брат. Вот мы, владыка, с вами одной масти.

Евтихий не знал, как это принять: дерзость или комплимент? Было похоже и на то и на другое.

А Роман Иваныч уже изменил и лицо и тон, прибавил почтительнейше:

-- С вашей поддержкой, с вашими советами, преосвященный владыка, я твердо надеюсь устоять. Путь мой прям, и Господь да поможет мне не сойти с него.

-- Аминь. Да... Так, так, значит. Будем уповать. Соображения ваши, конечно, ваше личное дело, я и не вхожу. Удивительно, какие соображения могут подвигнуть на столь несвойственный поступок... но умолкаю. Ваше, ваше дело. Я всегда готов, коли понадоблюсь, направить... Брак, значит, не брак?

-- Не брак.

-- И пусть с юродом целуется?

-- Чем больше, тем лучше,-- подмигнул Сменцев.

Евтихий захохотал. Ему показалось, что он что-то начинает понимать.

-- Да ведь юроду этому от утра до вечера всего и времени. Ой, не промахнись, Роман Иванович.

-- Другие будут,-- небрежно и нарочито загадочно промолвил Сменцев, пожимая плечами.

Заговорили об "юроде". И тут, казалось, вполне сошлись во взглядах. Издевательское языкоблудие Евтихия достигло крайних пределов; но мнения, догадки, суждения его были умны и проницательны.

Он не щадил теперь уже никого; внимательно, с удовольствием слушал Роман Иванович, прощая собеседнику все цветы его красноречия.

"Не глупая бестия,-- думал Сменцев.-- Яростен только, ярость оглупит -- и провалится владычка".

Евтихий, в миру Евгений, барин по происхождению, не лишен был и образованности. Любил упоминать о старой дружбе с одним очень известным русским философом, умершим.

-- Впрочем,-- прибавлял он всегда,-- был сей мой друг и блудник и пьяница.

Слушал Роман Иванович,-- и на мгновение позавидовал преосвященному: так определенны были его вожделения. Не добьется он ничего -- ярость оглупит; а добиться бы можно. Цель несоблазнительная? Нет, отчего же. Если он, Роман Иванович, а не яростный и слеповатый, мелко-честолюбивый владыка, пойдет в эту сторону, решит свернуть определенно,-- сама цель преобразится, вырастет.

Задумался. "Замечтался!" -- насмешливо прикрикнул он на себя в душе, опоминаясь. Грубо-едкую, сочувственную реплику подал Евтихию на какое-то его последнее определение петербургских "блаженных" салонов -- и встал.

Было уже поздно. Евтихий тоже поднялся. Злое оживление его не упало, но перешло просто в злость; вспомнил, что Роман женится и в сущности ничего ему так и не сказал,-- для чего, почему. За советом пришел! Как же! На ниточку не открылся.

Роман Иванович заметил мгновенную тень на архиерейском лице и понял ее. Поспешил отвлечь мысли владыки в другую сторону.

-- А еще просьба покорнейшая к вам: не примете ли одного жаждущего ваших наставлений? Иеромонах Варсис, академик. Он здесь опять. Очень просил меня замолвить словечко.

-- Варсис? -- недоуменно поднял брови преосвященный.-- Какой такой Варсис?

И вдруг захохотал:

-- Э, да как же! Братушка. Чернявый, бойкий. Помню, помню. Дрянь, сластена, прихвостень. К епископу Николаю все подъезжал. Откуда еще взялся теперь?

-- Он парень неглупый,-- уклончиво ответил Роман Иванович.-- Вы его, владыка, недолюбливали, он знал это и вас боялся. А очень слушал. И постригся-то рано так не без... не умею выразиться... не без косвенного вашего влияния, что ли.

-- Дружите с ним?

Опять уклончиво пожал Сменцев плечами.

-- Несколько. Он сообразительный. Ну-с, приехал сюда с лета, какую-то работу писать... Об аскезе в древнем христианстве, кажется... Братушки-то надоели ему...

-- Понятное дело. Ведь это, я вам скажу...

Роман Иванович улыбнулся выразительному жесту владыки и настойчиво повторил:

-- Так если вы позволите ему как-нибудь...

-- Пускай приходит, приму, погляжу,-- снисходительно разрешил владыка.-- Помнится, что блудник был,-- погляжу.

-- Я и графине думал его представить. Интересуется он.

Владыка выпятил губы.

-- Что ж? Да пришлите его ко мне пока. Там посмотрим.

Этим Роман Иванович остался доволен. Уже видел, что хитрый монах заинтересовался Варсисом, главное -- дружбой их. Послать скорее Варсиску. Пусть прибеднится, поползает. Да уж он сумеет, как надо. А если Варсиска через Евтихия попадет в салон графини, а не через него, Романа Ивановича, будет гораздо лучше. Несравнимо лучше.

-- Нынче у Лаврентия он был,-- усмехнувшись, сказал Сменцев.

Владыка совсем оживился.

-- Ага. Ну, что ж сказал? Да он и с юродом, пожалуй, знаком? Ездил на поклон? Успел?

-- И не думал. А про Лаврентия, знаете, владыка, что сказал? Я, говорит, сам, будь я поглупее, этаким же Лаврентием мог бы стать, коль не почище, и так же, по-мужицки, по-дурацки, буйную голову бы сложил, как он в скорости сложит.

-- Ишь ты, ишь ты! -- довольно засмеялся преосвященный.-- Да он у вас и во пророцех ходит. По-мужицки, по-дурацки! Именно по-дурацки. И сложит. Еще скорее друга своего, юрода, сложит. Именно. Присылайте братушку, Роман Иванович. А коли дьявол в нем блудный -- повыколотим.

Расстались очень благодушно. С лобызаниями; и чуть не до самой передней проводил гостя пышный иерарх, шелестя шелком лиловой своей рясы.

Глава двадцать третья. ДЕВСТВЕННИКИ

---

Оглавление: • Глава первая. В БУРЕ И ГРОЗЕ • Глава вторая. СТРОЙКА • Глава третья. К ЖЕНИХУ-БОГОМОЛЬЦУ • Глава четвертая. ВРАГ ИЛИ ДРУГ? • Глава пятая. МУДРЫЙ ОБМАН • Глава шестая. МУЖИЧИЙ УНИВЕРСИТЕТ • Глава седьмая. МУЖИЧИЙ БАЛ • Глава восьмая. ОТЕЦ ВАРСИС • Глава девятая. ДОБРЫЙ СТАРИЧОК • Глава десятая. ЧИСТЫЙ • Глава одиннадцатая. ЛЮБОВЬ -- ЗЛА • Глава двенадцатая. БРАТ • Глава тринадцатая. ПРЕДЛОЖЕНИЕ • Глава четырнадцатая. ХУТОР ПЧЕЛИНЫЙ • Глава пятнадцатая. ТАМ И ЗДЕСЬ • Глава шестнадцатая. РАЗНЫЕ БУМАЖКИ • Глава семнадцатая. СТАРИКИ • Глава восемнадцатая. ДАЧА С БАШНЕЙ • Глава девятнадцатая. CALVAIRE {Распятие (фр.).} • Глава двадцатая. ВВЫСЬ • Глава двадцать первая. БЛАЖЕННЫЙ БАЛАГАН • Глава двадцать вторая. СПЕШКА • Глава двадцать третья. ДЕВСТВЕННИКИ • Глава двадцать четвертая. "OUI" • Глава двадцать пятая. КРЕПКИЕ ЛЮДИ • Глава двадцать шестая. "ПОСТРАДАВШИЕ" • Глава двадцать седьмая. СВИДАНИЕ • Глава двадцать восьмая. БАРОН • Глава двадцать девятая. ДВА МОНАРХА • Глава тридцатая. ПЕРЕД СВАДЬБОЙ • Глава тридцать первая. "ОТ КАМЕНИ ЧЕСТНА" • Глава тридцать вторая. ДО ДНА • Глава тридцать третья. ПРОГРЕСС И ЭКСЦЕСС • Глава тридцать четвертая. ЕДИНАЯ ВЛАСТЬ • Глава тридцать пятая. ПОТОМ СКАЖУ • Глава тридцать шестая. ВМЕСТЕ • Глава тридцать седьмая. ЧЕРТ • Глава тридцать восьмая. НАЧАЛО НОВОГО • Глава тридцать девятая. ЗОЛОТЫЕ ЦВЕТЫ • ПРИМЕЧАНИЯ