Глава вторая. СТРОЙКА

К обеду ждали из Петербурга хозяина, Алексея Алексеевича Хованского, и так как погода совсем разгулялась, то накрыли на террасе.

Алексей Алексеевич приехал кислый и сумрачный. Сумрачен он был, положим, всегда. Стоило взглянуть на его длинные, бледные, вялые усы, чтобы понять характер этого человека: тихое уныние. Умелый инженер-архитектор -- он проявлял большую деятельность, но порывами. А потом опять кис, сидел небритый дома по неделям, молча раскладывал пасьянс и с отвращением вспоминал свои работы. Он, впрочем, был мягок, добр, нежен к семье, никогда не ворчал и не сердился. У Хованских было порядочное состояние, и это, к несчастию, позволяло Алексею Алексеевичу месяцами предаваться своему унылому безделью.

Катерина Павловна прошла в спальню, где муж умывался и переодевался с дороги.

-- Гроза тебя где застала? Не здесь?

-- Нет. Ехал от станции -- уже солнце было.

-- А где же тебя так вымочило?

-- Не вымочило. Ефим меня в грязь опрокинул.

Катерина Павловна всплеснула руками.

-- Господи! Да как же это?

-- Да как же. Очень естественно. Дорога хороша: пока до этого скверного лесного острога доберешься, все кости сломаешь.

-- Почему острог,-- обиделась Катерина Павловна,-- сам же строил, сам выдумал и кирпичи эти, и башни довольно нелепые, а теперь бранишься. Мог бы и о дороге позаботиться, хоть о той, что по нашему лесу идет. И всего-то шесть верст...

Алексей Алексеевич молча отвернулся, отыскивая пиджак. Еще дорогу строить! Ему смертельно и так надоела возня с этим глупым имением, которое он с чего-то приобрел года три тому назад. Имение, имение! Просто громадный кусок земли с грязными болотистыми лесами. На берегу небольшого озера Хованский выстроил замысловатый каменный дом, с круглыми башнями, с водопроводом, неудобный и холодный. Расчистили вокруг лес, сделали аллею к озеру.

Пока строилась новая дача -- оба радовались, и Катерина Павловна и Алексей Алексеевич: у нас будет имение. Но вскоре дача надоела Хованскому: нелепая. И глушь, и вся Новгородская губерния какая-то нелепая, сырая, кислая.

Не хотели сгоряча давать название своей даче: долго обдумывали. Называли просто "стройкой". Привыкли незаметно, и так эта дача и осталась навсегда под глупым и нелюбовным именем "Стройка".

Хозяйства на Стройке порядочного не было. Какой же Алексей Алексеевич хозяин? Ближняя деревня, пьяная, убогая,-- в двух верстах. Станция захудалая. И на Стройке жилось, действительно, не очень уютно.

Уныло сказал еще что-то Алексей Алексеевич о Петербурге, об одном деле, которое "ему навязали" и которое он кончал. Пошли обедать.

На террасе влажно и жарко. Невысохшие березы недвижны, и листья ровным светом горят на солнце.

Дети ужасно обрадовались отцу. Мальчик, как подошел, прижался, так и не выпускал отцовской руки.

-- А, Улинька, "сияющее видение"! -- сказал Алексей Алексеевич, целуя в лоб подошедшую к нему белокурую девушку и грустно улыбаясь ей под усами.-- Рад видеть вас в добром здоровье, прелестная моя родственница. Не утонули еще в болотах? Привет от бабушки.

-- Видел графиню? -- спросил Сменцев, который сидел рядом с хозяином. Сменцев был в такой же синей косоворотке, очень, однако, приличной и красиво облегающей широкие его плечи.

-- А ты разве... Да, ты знаешь ее сиятельство. Был, был я на минутку с докладом, вот насчет того, что внучка ее к нам прибыла и находится в вожделенном здравии. Сама графиня доклада потребовала.

-- Могли бы и не трудиться,-- холодно сказала девушка, которую Хованский называл гоголевской Улинькой -- сияющим видением, дети -- просто звали Улей, тетя Катя -- Лилей, а бабушка и отец -- Литтой.

-- Бабушка-графиня вам не нравится, Юлитта Николаевна? -- удивленно сказал Сменцев и поднял длинные, тонкие брови.-- Изумительная она, графиня.

Литта поглядела строго.

-- Что значит "не нравится"? Не понимаю.

И, обратившись к Алексею Алексеевичу, прибавила:

-- Бабушка до сих пор не стесняла меня излишней заботливостью, я и за границу ездила одна. Не понимаю, что это вдруг. К вам нынче едва отпустила.

-- Сильно она переменилась,-- задумчиво сказала тетя Катя,-- не постарела, а скорей помолодела. Я, впрочем, редко у нее бываю. Родня мы дальняя...

Разговор на минуту сник. Литта, скучная, глядела в тарелку. Хованскому было неприятно, что он как будто расстроил девушку, хотя не понимал -- чем.

Был благодарен Сменцеву, когда тот заговорил о постороннем.

Роман Иванович не молчалив. Правда, споров он избегает, но рассказывает охотно и весело.

-- Катерина Павловна,-- говорит он,-- не странно ли, что я Алексея сто лет знаю, а с вами до последнего времени почти не знаком был?

-- Да,-- мечтательно сказала Катя.-- Я помню, какие мне тогда из Петербурга Алексей о вас письма писал. Восторженные. Я ничего понять не могла, но очень жаждала с вами познакомиться. И не вышло. Приехала в Петербург, а вас уже там нет.

-- Да, друг, скоро тебя тогда убрали: я и не опомнился. Девятнадцатилетнего мальчишку, первокурсника...

-- Вы где были в ссылке? -- спросила вдруг Литта.

-- В местах не столь отдаленных. Да я не жалею. Рад, что сразу же, без проволочек это случилось и по пустяшному поводу. Успел без потери времени, на свободе, и продумать нужное и прочувствовать.

Катерина Павловна засмеялась.

-- Это в ссылке-то -- "на свободе"?

-- А еще бы. Чего лучше: одиночество, отсутствие всякой среды,-- среда в юности очень влияет,-- полная самостоятельность (я ведь не в тюрьме сидел) и полное отсутствие денег. Прекрасные условия для того, чтобы выработать характер и научиться думать.

-- Пустяки,-- сказал Алексей Алексеевич и слабо махнул рукой.-- И мы в молодости... второй курс в институте пребуйный у нас был... Меня раза три засаживали... Кое-кого и высылали... Вернувшись, позлобились слегка,-- после так же, как другие, в свое время угомонились...

Роман Иванович резко, неожиданно засмеялся.

-- Да ты понимаешь ли, что говоришь?-- крикнул он, вставая.

Встали все, обед кончился. Шли пить кофе на другой конец террасы, где он был уже приготовлен на плетеном столике.

-- Угомонились! -- продолжал Сменцев.-- На втором курсе пошалили -- и довольно? Вот тут и беда наша, корень бед, что вся интеллигентная Россия только шалит на вторых курсах, а зрелому человеку, видите ли, не до пустяков, он о своем гнезде подумывает, он службу ищет, дело похлебнее, птенцов кормить,-- самому позабавиться, либо попокоиться...

-- Что ты? О чем ты?-- в удивлении сказал Хованский, закуривая сигару.

-- О том, что студент наш смотрит на учение не как на дело, он "пребывает" в университете, потому что это нужно для будущего его самоустроения; и развлекается, от безделья, делами "общественными". Молодость требует развлечения! Но ведь надо же помнить, что это стыдно.

Алексей Алексеевич рассердился, хотел что-то сказать, но Литта подошла близко к Сменцеву и спросила:

-- Что стыдно? И кому?

-- Стыдно прежде всего недорослям, которые хватаются за общественные дела как за временное развлечение. Но стыдно и всем нам... всем зрелым российским обывателям... Ведь благодаря их своевременному "угомону", дела общественные и переданы в ведение недоучкам, как одно из увлекательных занятий для молодежи.

-- Вы резки и грубы,-- сказала Литта.

-- Может быть. Но тут правда.

Сменцев уже был спокоен, легко улыбался.

-- Тут правда,-- повторил он.-- И рад бы я был, если бы другие поняли ее, как я понял. Положим, мои условия исключительные. У меня было счастие по два дня не есть, в мерзлой избе в тифу валяться, а потом кочегаром на паровозе в морозе и в жару ездить... На паровозе-то, под огнем топки, под ветром, срывающим дыханье и таким веселым, свободным, благодатным,-- многое можно понять. Он ведь не сказки мне, ветер, рассказывал; пусть поэты воображают, что ветер небесные песни поет; нет, я голос ветра знаю; я слова его разумею.

-- Скажите, пожалуйста! -- лениво проговорил Алексей Алексеевич.-- Поэтов бранишь, а это ли у тебя не поэзия? Голос ветра...

Маленький Витя устроился на коленях отца. Молчал. И все время, украдкой, не сводил глаз с Романа Ивановича.

-- Улинька, милая,-- продолжал Хованский.-- Вы не сердитесь, коли что, на моего приятеля. Уж у него свои мнения. И он в них тверд. Подумайте, как вернули его из ссылки, пошли времена такие-этакие, самые зажигательные,-- он нет, ничем не соблазнился, в Германию уехал учиться. Отучился,-- домой. Да жаль, дома-то делать уж нечего оказалось.

-- Авось найдется,-- небрежно сказал Сменцев.

-- То-то нашлось. А для чего ты год в духовной академии вольнослушателем проторчал? Нет, как хочешь, я тебя не понимаю. И давно уже понимать перестал.

Роман Иванович ничего не ответил. Отошел от стола, медленно спустился в сад. Там было желто и тихо. Просвечивала желтым мокрая трава. Близко, настойчиво свистела какая-то птица, собираясь спать.

Катерина Павловна давно ушла с бонной и девочкой. На балконе теперь оставались только Алексей Алексеевич с Литтой и Витя, притихший на ступеньках.

-- Скука унылая,-- сказал Алексей Алексеевич.-- И споры -- тоска, и деревья -- тоска... Делать нечего; да и не хочется.

Сменцев, вероятно, не отходил от балкона. Вступил на нижнюю ступеньку и сказал:

-- Тебе, Алеша, влюбиться нужно. Вот что.

-- Влюбиться? Ты бредишь? Или смеешься?..

-- Нет, я серьезно. Для таких тихих нытиков -- это единственное спасение. Влюбиться поздно, несчастно, с препятствиями, с волнениями, непобедимо. Ты, я знаю, жалуешься иногда: ах, если б верить во что-нибудь. Но это вздор. Человек, который в себя самого не верит, вообще на веру неспособен; ему под силу только любовь, и даже не любовь -- влюбление.

Литта засмеялась.

-- Алексей Алексеевич,-- сказала весело,-- а если правда? Наверно, вы не скучали, когда были в Катю влюблены?

-- Глупости, глупости,-- закричал Алексей Алексеевич.-- И вы туда же, Улинька. Что за разговоры!

Литта поглядела на него удивленно. С чего он так рассердился? Простая шутка...

-- Витя! -- обратился вдруг Сменцев к тихонькому, забытому всеми мальчику.-- Что вы тут? Пойдемте гулять. Со мной, в аллею, к часовне...

Но Витя не двигается, смотрит исподлобья, морщит реденькие, светлые брови.

-- Витя! -- сердится Алексей Алексеевич.-- Что же ты, не слышишь? Иди с дядей.

-- Не хочу. Не выйдет, папа.

-- Что такое не выйдет?

-- Да вот не хочу. И к чему это лгать? Какой он мне дядя? Сами же не велите все лгать, а потом "дядя, дядя".

Хованский удивился и с любопытством поглядел на сына.

-- Да зови Романа Ивановича, как хочешь. Но будь вежлив.

-- Я, папа, вежлив. Но я не хочу идти с ним. Вот и все.

Вступился Роман Иванович.

-- Я просто предложил, Витя. Сказали бы, что не расположены.

Витя поглядел на него, открыл рот и молчал. Хотелось, нужно было сказать много, но слова не говорились.

-- Иди тогда к маме,-- сердито сказал отец.

Мальчик сорвался с места, но не пошел в комнаты, а насильственно прыгая, ринулся в сад, в темнеющую березовую аллею.

-- Однако с норовом мальчишка! -- проворчал Алексей Алексеевич.-- Пессимист, и непонятности какие-то в нем.

Литта, все время молчавшая, поднялась со стула и пошла в сад, за Витей. Проходя, бросила короткий взгляд на Сменцева, усмехнулась:

-- Не любит он таки вас, непонятный этот пессимист.

И прошла в глубь сада, под березы. Роман Иванович слышал ее тихие слова, пожал плечами, точно Витя, улыбнулся. "Не любит!" Глупенькая, злая, упрямая девочка. Много ты понимаешь.

Глава вторая. СТРОЙКА

---

Оглавление: • Глава первая. В БУРЕ И ГРОЗЕ • Глава вторая. СТРОЙКА • Глава третья. К ЖЕНИХУ-БОГОМОЛЬЦУ • Глава четвертая. ВРАГ ИЛИ ДРУГ? • Глава пятая. МУДРЫЙ ОБМАН • Глава шестая. МУЖИЧИЙ УНИВЕРСИТЕТ • Глава седьмая. МУЖИЧИЙ БАЛ • Глава восьмая. ОТЕЦ ВАРСИС • Глава девятая. ДОБРЫЙ СТАРИЧОК • Глава десятая. ЧИСТЫЙ • Глава одиннадцатая. ЛЮБОВЬ -- ЗЛА • Глава двенадцатая. БРАТ • Глава тринадцатая. ПРЕДЛОЖЕНИЕ • Глава четырнадцатая. ХУТОР ПЧЕЛИНЫЙ • Глава пятнадцатая. ТАМ И ЗДЕСЬ • Глава шестнадцатая. РАЗНЫЕ БУМАЖКИ • Глава семнадцатая. СТАРИКИ • Глава восемнадцатая. ДАЧА С БАШНЕЙ • Глава девятнадцатая. CALVAIRE {Распятие (фр.).} • Глава двадцатая. ВВЫСЬ • Глава двадцать первая. БЛАЖЕННЫЙ БАЛАГАН • Глава двадцать вторая. СПЕШКА • Глава двадцать третья. ДЕВСТВЕННИКИ • Глава двадцать четвертая. "OUI" • Глава двадцать пятая. КРЕПКИЕ ЛЮДИ • Глава двадцать шестая. "ПОСТРАДАВШИЕ" • Глава двадцать седьмая. СВИДАНИЕ • Глава двадцать восьмая. БАРОН • Глава двадцать девятая. ДВА МОНАРХА • Глава тридцатая. ПЕРЕД СВАДЬБОЙ • Глава тридцать первая. "ОТ КАМЕНИ ЧЕСТНА" • Глава тридцать вторая. ДО ДНА • Глава тридцать третья. ПРОГРЕСС И ЭКСЦЕСС • Глава тридцать четвертая. ЕДИНАЯ ВЛАСТЬ • Глава тридцать пятая. ПОТОМ СКАЖУ • Глава тридцать шестая. ВМЕСТЕ • Глава тридцать седьмая. ЧЕРТ • Глава тридцать восьмая. НАЧАЛО НОВОГО • Глава тридцать девятая. ЗОЛОТЫЕ ЦВЕТЫ • ПРИМЕЧАНИЯ