Глава пятая. ПЛЕННИК

Однако идти назад, на Преображенскую, в Лизочкину квартиру, нельзя: или слишком поздно, или слишком рано. Хотел было взглянуть на часы, да вспомнил, что с ним нет часов. Он обыкновенно оставляет их, потому что они золотые, очень дорогие.

Куда же деваться? Одет он совсем не маскарадно, но все-таки скверное, новое и длинное пальто не по нем, и синий картуз странен на волнистых кудрях. Нельзя поехать туда, где его знают.

Ему было ужасно весело. Нравилась ему и Степанида Егоровна с бонтоном, и Лизочкины цветы, которые он упорно приносил Машке, словно барышне, и очень нравилось некрасивое, свежее Машкино лицо, которое он целовал на кошачьей лестнице.

Забаве своей, случайно выдуманной, он радовался: радовал его бледный паучий свет печальной улицы, и свернувшийся калачом на козлах горький ванька, и уставший, добрый городовой на безлюдном перекрестке; и радовал себя он сам,-- веселый студент, простой, средний человек, так просто и свободно живущий.

Куда бы зайти, однако? Везде хорошо.

Он вспомнил про небольшой, средней руки, трактиришко в переулке с Гороховой. Бывал там, нравилось. Не совсем извозчичий, а так, мелкий люд, всякие попадаются.

В трактире было пустовато. Двое каких-то ели в углу селедку, странно запивая из чайника. Толстый торговец с обеспокоенным лицом, за бутылкой пива, все что-то шептал про себя и заботливо писал на бумажке.

Веселый Машкин обожатель спросил себе чаю, положил картуз на столик, встряхнул по привычке волосами и стал оглядывать комнату.

Но почувствовал, что на него кто-то смотрит, обернулся, и карие с золотом глаза его сразу встретились с другими, синими, тяжелыми.

Кто это? Не вспомнишь сразу. Кто это, в самом деле?

Одет так скромно, что и не поймешь, интеллигент ли бедный или рабочий. Узкое молодое лицо с черной бородкой, бледное. И вот эти синие глаза...

Ага, вспомнил! Стало еще веселее. Хотел встать и подойти, но не встал. Во-первых, старая, бессознательная привычка осторожности, связанная вот с этим синеглазым; во-вторых, соображение: ведь он, синеглазый, ему не нужен. Захочет, узнает,-- а узнать вовсе не трудно,-- сам подойдет.

Человек с черной бородкой встал и, не торопясь, подошел к столику приказчика.

-- Нельзя ли к вам мне подсесть?

Тот встретил его смеющимися глазами и сказал, тоже не повышая голоса:

-- Садись, садись. Чай будешь пить или пиво? От Наташи поклон, если она еще не приехала.

-- Нет еще. Спасибо, я чай буду. Что это ты так?

-- А что?

-- Да здесь... И... Ты ведь студент? От Наташи знаю, вы встретились.

-- Вот и с тобой встретились. Если от Наташи знаешь обо мне, так уж, верно, все знаешь. А это...-- он показал глазами на свой приказчичий картуз,-- это случайно... Шалости... Никакого отношения ни к чему не имеет. Михаил, скажи лучше о себе.

-- Я давно тебя хотел повидать,-- проговорил Михаил, не отвечая на вопрос.-- Да не выходило как-то... К тебе не решался. Рад, что встретил.

-- Значит, я тебе нужен? От Наташи ты должен знать, что я не намеревался искать ни тебя, ни других, что все вы для меня -- только милый, хороший кусочек моего прошлого,-- только!

-- Ты не связан,-- холодно сказал Михаил.

-- Я и не могу быть связан, я говорю это для тебя, чтобы тебе все было ясно. Но от своего прошлого я не отказываюсь; я сказал и Наташе, что не буду бегать от тебя, если ты меня найдешь.

-- Юрий, вот в чем дело... Впрочем, нет. Я лучше приду на Остров, если выяснится необходимость. Ты ведь на Острове теперь живешь? А я вполне могу прийти. Дело не во мне.

-- Все равно. Будь добренький, приходи на Фонтанку. Поверь, там лучше. И скажи теперь же, когда придешь.

-- К графине? Ты и там живешь? Хорошо. Через десять дней приду. Шестого мая. Да! Кнорр у тебя бывает?

-- Кнорра я видел. Так, мельком. Он хотел зайти. Я не знал, что вы с ним продолжаете...

-- Не близко. Ну, так прощай теперь. Яша хотел зайти сюда; поздно, должно быть, не придет.

-- Ах, еще Яша! Ну, этот... Я рад, что не видел его.

Михаил угрюмо промолчал.

-- И ты, помню, с Яшей не дружил.

-- Он мне лично не был симпатичен,-- сказал Михаил.-- Цинизм в нем есть, понятный впрочем, но я не люблю цинизма. Повторяю, это просто мое личное чувство, и я себе никогда не позволял ему поддаваться.

-- Господи, Михаил! Что ты только говоришь. Не поддаваться... личным чувствам... Ну, да оставим.

-- Ты тоже циник...

-- Однако я тебе не был антипатичен никогда. Вспомни.

-- Это опять необъяснимый каприз личности.

-- Нет, Михаил, это просто, пойми: разве мы похожи с Яшей? Вот мне приходит в голову как раз интересная вещь, ты скажешь -- парадокс, но послушай: я откровенно забочусь прежде всего о себе, но мне важно делать это с наименьшим вредом для других; а Якову, который, по-моему, глупее всех глупых людей, важнее всего повредить; он воображает, что это самый верный путь хорошо позаботиться о себе. Может быть, я ошибаюсь, но такое у меня впечатление.

Михаил насупился.

-- Оставим и психологию, и Якова. В сущности, ты так же мало его знаешь, как и я. Я знаю, что в деле Яков незаменим, этого с меня довольно.

Он встал. Юруля не улыбался, лицо потемнело, в глазах была досада.

-- Подожди, Михаил. Еще одно слово о тебе. Сядь, прошу тебя. Не стоило бы, но уж так нашло на меня, хочется сказать.

-- Ну, что? -- нетерпеливо и болезненно сказал Михаил, садясь.

-- Ты мне глубоко неприятен,-- ты несчастен. Зачем это? Пленник мой бедный, заставляешь себя думать о "свободе других", а сам-то? Я понимаю, тяжело признаться, что не веришь в то, чему верил (хотя это тяжесть предрассудка) -- однако есть же разум, есть же свобода, есть же очевидность! Не веришь ты больше никому и ничему! И остаешься, стиснув зубы, все с теми же людьми,-- из-за чего, ради чего? Ради "долга"? Что это за тупость? Весь в веревках,-- да еще в каких-то воображаемых!

-- Оставь, оставь,-- строго сказал Михаил.

-- И оставлю. Ведь я тебя не убеждаю, не к себе зову, мне никого не нужно; я только советую: попробуй опомниться. А это что же такое? Это безобразно. О, идеалисты! Досада, отвращение...-- И вдруг перебил себя: -- Извини, Михаил. Мне ведь все равно. Увидел тебя -- и сказал. Будь себе, каким хочешь. У меня сердце нежное... нет, глаза у меня нежные. Когда смотрю -- жалко.

Они были теперь одни в трактире. Михаил заторопился.

-- Прощай,-- буркнул он.-- Так я приду шестого. А не то через Кнорра дам знать, когда.

Слов Юрия он как будто и не слышал. Сидел задеревенелый.

Юрий сам, выйдя минуты через две из трактира, уже смеялся и удивлялся.

"С чего это я ему? Да ну его совсем! Какое мне дело?"

Пошел пешком на Преображенскую и уже на Невском совершенно забыл неожиданную встречу.

Глава пятая. ПЛЕННИК

---

Оглавление: • Глава первая. ЮРУЛЯ • Глава вторая. ПО-СТУДЕНЧЕСКИ • Глава третья. ШИКАРНЫЕ ЦВЕТЫ • Глава четвертая. НА КОШАЧЬЕЙ ЛЕСТНИЦЕ • Глава пятая. ПЛЕННИК • Глава шестая. РАЗНООБРАЗИЕ ЛЮБВЕЙ • Глава седьмая. СОЛОМА НА БАШМАКЕ • Глава восьмая. БАЙ-БАЙ • Глава девятая. СИМПОЗИОН • Глава десятая. НА ФОНТАНКЕ • Глава одиннадцатая. ФРАНЦУЖЕНКА • Глава двенадцатая. ЗАБАВА • Глава тринадцатая. СВИДАНИЕ • Глава четырнадцатая. В ЧЕМ ГРЕХ • Глава пятнадцатая. САШИНЫ ДЕЛА • Глава шестнадцатая. САМОУБИЙЦА • Глава семнадцатая. ПОРТНИХА • Глава восемнадцатая. ОБЩИЕ МЕСТА • Глава девятнадцатая. ПРИГОВОР • Глава двадцатая. ЧЕРТОВА КУКЛА • Глава двадцать первая. СЛУЧАЙ С ВЫСТРЕЛОМ • Глава двадцать вторая. КОПЫТА ПО КРЫШЕ • Глава двадцать третья. ТРОЕБРАТСТВО • Глава двадцать четвертая. ЧЕРНЫЕ УЛЫБКИ • Глава двадцать пятая. ДЕТСКАЯ ЗАТЕЯ • Глава двадцать шестая. МОЛЧАНИЯ • Глава двадцать седьмая. НЕПОЛУЧЕННОЕ ПИСЬМО • Глава двадцать восьмая. КАЮК • Глава двадцать девятая. МОРЕ СОЛЕНОЕ И МОРЕ ЗЕЛЕНОЕ • Глава тридцатая. ЯВНОЕ И ТАЙНОЕ • Глава тридцать первая. ВОКЗАЛЬНЫЕ ЛЮДИ • Глава тридцать вторая. КРАСНЫЙ ДОМИК • Глава тридцать третья. ЧЕРЕПКИ