14 июля 1939 года выдалось в Москве знойным и жарким, в каменном мешке не было спасения. Домработница Анисимовна возилась на кухне, дети были в отъезде. Брюсов переулок был пуст: ни одного прохожего, ни одной машины. Сумерки не принесли желанной прохлады, от сумасшедшей жары можно было спрятаться только в ванной. Прохладная вода немного успокоила нервы, расслабила тело. Из полудрёмы её вывели крадущиеся чужие шаги. Она накинула халат, направилась в гостиную, увидела холодные, ничего не выражавшие лица двух незваных гостей и страшно закричала. Но крик застрял в горле: первый удар ножом свалил её с ног, второй задел сонную артерию, третий пришёлся в грудь. На шум прибежала сонная Анисимовна, её ударили стулом по голове. Всё остальное было как в тумане — бегство убийц, суета врачей, склеп "скорой помощи"…

"Скорая" выскочила из лабиринта старых московских переулков и тут же заглохла, попав в глубокую колдобину. От сильного толчка она очнулась, тупая пронзительная боль захлестнула её с головы до ног. Сквозь рассеянную сумеречную пелену с трудом разглядела колеблющийся силуэт человека в белом халате — он хотел сменить ей набухшую повязку. "Оставьте, доктор, я умираю", — с трудом выдохнула она…

Перед погружением в вечную тьму пронзила мысль — 725 раз она умирала на сцене в спектакле "Дама с камелиями", и вот сейчас один и единственный умирает на дне "скорой помощи", в спектакле, именуемом жизнью…

Вдруг на пути к небытию ослепительно вспыхнул луч света, в котором одна за другой начали мелькать картинки из её прошлого, складываясь в причудливый спектакль, где она была и зрителем, и исполнительницей заглавной роли одновременно…

Сергей ухаживал за её подругой Миной Свирской. Алексей ни шагу не отходил от неё, всем говорил, что она — его невеста. Однажды Ганин пригласил всех к себе на родину, в Вологодчину. Мина отказалась, а она согласилась, втроем решили сначала заехать на Соловки, а затем через Архангельск махнуть к родителям Алексея.

Север был тих, светел и ясен, дни стояли длинные, ночи — короткие, монастырь упирался в голубое и бездонное небо, белые облака медленно плыли над синим прозрачным морем. На Соловках пробыли несколько дней, больше не выдержали, сбежали от мошкары и гнуса.

Поезд еле-еле дотащился до Вологды, здесь Сергей неожиданно признался ей в любви и позвал замуж. Она опешила, растерялась, попросила время подумать. Он горячился, настаивал, говорил, что жить без неё не может, она поддалась его силе и напору и уступила. Он расцвёл, Алексей потух, скрывая боль и отчаяние, предложил быть шафером. Решили венчаться здесь же — сейчас и немедленно в храме святых Кирика и Иулиты.

Всё произошло так скоро и быстро, что она даже сразу и не осознала — на Север уезжала невестой Ганина, в Петроград вернулась женой Есенина…

Они поселились на Литейном, в доме царили любовь и согласие. Они были ровесники, почти погодки, но она сразу и бесповоротно признала его верховенство, тайным женским чутьём почувствовала в нём божий дар, приняла избранность и подчинилась беспрекословно.

Поначалу семейная жизнь Сергею нравилась, потом всё пошло кувырком: быт надоел, он запил, стал пропадать из дому. Она плакала и терпела, терпела и плакала. Для неё семья — муж, дети — была опорой в жизни, для него — обременительным грузом, стесняющим свободу. Они расстались, она осталась одна с двумя малыми детьми на руках.

Жить в послереволюционной Москве было холодно и голодно, она мыкалась в поисках угла и работы. Сергей из её жизни исчез, дети росли без отца, она переживала, но никаких попыток вернуть его не предпринимала. Понимала, что попала в тупик, мучительно пыталась из него выбраться, но все усилия разбивались о грубую прозу жизни. Обстоятельства были сильнее её, изменить их она была не в состоянии, мириться с ними дольше не было сил. От всего этого мутился рассудок, и опускались руки.

Помог случай. Однажды посредине Тверской на уродливой тумбе увидела объявление — режиссёр В. С. Мейерхольд набирает слушателей на курсы ГЭКТЭМАСА. Слово было длинным и непонятным. Внизу разглядела мелкими буквами — государственные экспериментальные театральные мастерские, доверилась первому порыву и понятному "режиссёр" и сделала шаг. Поначалу думала — к профессии, а оказалось — судьбе…

Нервный, носатый, широколобый учитель ей не понравился, а он на первом же занятии выделил её из своих учениц и влюбился — мгновенно и бесповоротно. Ухаживал недолго — она сдалась быстро и охотно. Мастер был немолод, знаменит и женат, имел театр и трёх взрослых дочерей. Любовь порождает жестокость: когда Всеволод в1922 году привёл её в дом, Ольга Мунт, с которой он прожил двадцать пять лет, прокляла обоих. В 1939-м — проклятие исполнилось…

Постепенно Мейерхольд стал лепить из неё актрису, как скульптор, отсекая всё лишнее, а когда вылепил, выпустил в роли Аксюши в "Лес" Островского. Она очаровала зрителей и покорила знатоков театра, дебют стал триумфом, о чём на следующий день возвестили все газеты. Потом были Стелла в "Великодушном рогоносце" Кроммелинка, "Фосфорическая женщина" в "Бане" Маяковского, донна Анна в "Каменном госте". Её игрой восхищался Пастернак, Белый ходил на каждую премьеру, Олеша писал о её вишнёвых глазах и абсолютной женственности.

Вскоре в театре появился Мариенгоф, ему её игра не понравилась, до неё дошло его пущенное по богемному кругу "еврейская дама с кривыми ногами". В высказывании было пятьдесят процентов неправды — в ней не было ни капли еврейской крови.

Неожиданно на горизонте возник Сергей — знаменитый, известный и усталый после путешествия по Европе и Америке и неудачного брака с Дункан . Улёгшиеся было страсти вспыхнули вновь, всё закружилось, завертелось… Они стали встречаться — тайком, урывками, впопыхах, в комнате её преданной подруги. Сергей притягивал к себе как магнит, с ним она чувствовала себя женщиной — не властной и капризной, как со Всеволодом, а покорной, зависимой, страдающей. Он звал, и она бежала через весь город, через череду слухов и сплетен, через Мейерхольдово знание об этих встречах.

Она разрывалась меж мужем в прошлом и мужем в настоящем, между детьми и работой. Это был замкнутый круг, она понимала, что долго так продолжаться не может, и решила его разомкнуть первой — ушла, почувствовав неимоверное облегчение на душе и сверлящую боль в сердце.

А потом был "Англетер", запруженная народом Москва, занесённое снегом Ваганьково, и — бездна любви и отчаяния разверзлась перед нею. Она рвалась на похороны. Всеволод не пускал, затем сдался, обречённо махнул рукой и поехал с нею.

Сергей лежал в гробу спокойный и умиротворённый, отмаявшийся и отмучившийся. Черты лица заострились, бледная тонкая кожа обтягивала выступившие скулы. На какое-то мгновенье за спинами пришедших проститься почудилась недобрая старуха с косой, ей показалось, что она манит её за собой. Мелькнула мысль — не могли с Сергеем соединиться в жизни, соединятся в смерти, и лежать ей тоже на Ваганьково где-то рядом.

Когда гроб опускали в землю, она не выдержала, впала в истерику, кричала и содрогалась от рыданий. Пришла в себя, когда бывшая свекровь зло бросила в лицо: "Это ты во всём виновата". Изумилась, оцепенела, хотела возразить, но воздуху не хватило. Она задохнулась в праведном гневе, и Всеволод поспешил увести её от греха подальше…

А дальше всё стремительно покатилось вниз — на "Даму с камелиями" пришёл Сталин. Мелодраму из французской буржуазной жизни Всеволод превратил в высокую трагедию, но постановка вождю не понравилась — история трагической любви Маргариты Готье и Армана Дюваля была внесоциальна и потому вечна, она была чужда советскому театру. Он недовольно крутил свой ус, а затем, не дожидаясь окончания спектакля, покинул ложу. Начались нападки на театр, критика обвинила спектакль в эстетстве, в печати замелькали "формализм", "чужой театр", и призрак неминуемой беды поселился в их гостеприимном доме.

В порыве отчаяния она написала дерзкое письмо богу, в котором ему, богу, объясняла, что он не разбирается в искусстве театра, и приглашала его в гости. Небожитель ответил закрытием ГОСТИМА. Она чуть было не сошла с ума, а когда оправилась, на неё обрушилось новое несчастье — 20 июня 1939 года в Ленинграде арестовали Всеволода. Обреченно подумала: первый муж — в могиле, второй — в тюрьме.

Мир, который она с таким упорством и трудом выстраивала, был разрушен окончательно — дети выросли, существование без Всеволода и театра теряло всякий смысл. Когда с обыском нагрянули в московскую квартиру, она вдруг отчётливо, без сердечной боли и душевного содрогания поняла, что её жизненная драма движется к развязке.

А затем наступило 14 июля 1939 года…

Её похоронили в чёрном бархатном платье, в котором она играла Маргариту Готье, на Ваганьковском кладбище неподалёку от могилы Сергея Есенина.

P.S. Всеволода Мейерхольда обвинили в том, что он был троцкистом и агентом английской и японской разведок и расстреляли 2 февраля 1940 года. Место погребения до сих пор неизвестно.