К 120-летию со дня рождения Михаила Мордкина

В начале ХХ века этот эффектный красавец пленял публику Большого театра в главных партиях балетных спектаклей. Михаил Мордкин славился напористой энергией танца не меньше, чем яркой колоритностью образов и сценическим темпераментом. Ему не было равных в умении органично носить "исторические" театральные костюмы, и не менее органично в них танцевать. "Танцующий актер" - так называли Мордкина после его выступлений. А это были, среди многих других ролей, испанский цирюльник Базиль в "Дон-Кихоте", средневековый капитан Феб в "Дочери Гудулы" (по "Собору Парижской Богоматери" Виктора Гюго) и воин-наемник Мато из древнего Карфагена (балет "Саламбо" по Флоберу). Танцовщик героического амплуа, Мордкин всегда неистово импровизировал на сцене, пересматривал старые балетные партии с принятым в них "торжественным достоинством манер". Михаил Мордкин первым среди московских танцовщиков начал регулярно гастролировать за границей. В предлагаемом отрывке из монографии балетоведа Елизаветы Суриц о Мордкине - рассказ о его выступлениях с великой балериной Анной Павловой.

Они были почти ровесниками - великая петербургская балерина Анна Павлова и "любимец московской публики", премьер Большого театра Михаил Мордкин. Она родилась в феврале 1881 года, он - 9 декабря 1880-го. На родине им почти не довелось вместе выступать. Зато период совместной работы за границей имел для обоих огромное значение.

Первая встреча состоялась в Москве. Хореограф Александр Горский поставил в декабре 1905 года свой вариант балета "Дочь фараона", полностью переработав старинный спектакль Петипа. Анна Павлова, заинтересовавшись этим экспериментом Горского, приехала в Москву, чтобы 15 января 1906 г. выступить в главной роли. Ее партнером стал Михаил Мордкин. В своих воспоминаниях, написанных в 1925 году в США, он рассказал о том огромном впечатлении, которое на него произвела Павлова. Судя по всему, она тоже была довольна партнером.

Следующая возможность танцевать вместе представилась в Париже, где Сергей Дягилев проводил летом 1909 года сезон русской оперы и балета. Мордкин был приглашен на роль "балетного аристократа" Рене де Божанси в спектакле "Павильон Армиды". И несмотря на то что к премьере 19 мая Павлова в Париж не приехала и Мордкин танцевал с другой исполнительницей, их совместное выступление все же состоялось. Павлова, к этому времени уже мировая знаменитость, участвовала в благотворительном концерте на сцене парижской Оперы в пользу жертв землетрясения в Мессине. Не исключено, что она сама выбрала свои партнером Мордкина. В нью-йоркском архиве сохранился любопытный документ - запись Мордкина на парижской программке, сделанная им, вероятно, в 1930-е годы: "Все в жизни момент: десять лет службы в Большом театре - один вечер в Опера... После этого вечера мы получили контракт... Так вот каков ваш московский калач Мордкин... Анна Павлова забыла свой чопорный Петербург, своих кавалеров и уехала с калачом в Америку". Американские гастроли были назначены на весну 1910 года.

В Москве Мордкин выступил в новом балете Горского "Саламбо". Роль Мато в этом спектакле стала одной из лучших в репертуаре артиста. Нам известны как хвалебные пассажи в рецензиях, так и отклики артистов оперы и драмы, восторгавшихся игрой Мордкина, ходивших смотреть, как он проводит эпизод в палатке с Саламбо (Екатериной Гельцер) и особенно сцену смерти Мато. Говорят, в числе их был даже Федор Шаляпин. Однако успех не помешал Мордкину после нескольких первых представлений попросить дирекцию об отпуске.

В Нью-Йорке артисты выступали с начала марта 1910 года на сцене оперного театра "Метрополитен", где имелась своя небольшая балетная труппа, малочисленная и предназначенная почти исключительно для обслуживания оперных спектаклей. Единственным балетом в ее репертуаре была "Коппелия", в ней-то Павловой с Мордкиным и пришлось танцевать. Однако значительно больший интерес вызвали номера, показанные в дивертисментах.

Балет в эти годы был в США развит слабо. И если отдельные балерины, по большей части итальянки, появлялись в Америке чаще всего в представлениях, которые давали увеселительные заведения, то танцовщиков-мужчин здесь до появления Мордкина видели мало и отношение к ним было самое скептическое. Поэтому московский артист произвел фурор. Павлова, со своей стороны, открыла американцам, какие глубины выразительности кроются в классическом танце, в котором они привыкли видеть лишь трюк: не более как умение крутиться и "бегать на пальцах".

Из всех номеров, которые артисты танцевали вместе, наибольшим успехом как в США, так и во время последующих гастролей в Англии пользовалась "Вакханалия" на музыку Александра Глазунова. Сохранилось немало описаний и фотографий спектакля. "Вакханалия" начиналась с того, что Павлова и Мордкин вылетали на сцену в обнимку, прижавшись друг к другу и держа высоко над головой большое, раздувавшееся на ветру полупрозрачное полотнище пламенно-багряного цвета. Он был одет в короткую тунику, густые чуть вьющиеся волосы украшены венком, на ногах открытые сандалии. Она тоже в тунике, но более длинной и с узором, на голове - убор из винограда, листьев и лент, обувь - тоже сандалии. Танец шел в стремительном темпе с отдельными остановками и поддержками дамы кавалером. Она заглядывала ему в лицо, прижималась к нему, млея от восторга, падала ему на руки, как бы в экстазе закидывая назад голову. Артисты казались опьяненными вином и страстью. Он пытался удержать ее в объятиях - она ускользала, дразнила, соглашалась было на поцелуй и снова бежала. В отдельных рецензиях упоминается, что они бросали друг другу охапки цветов. С цветами в руках Павлова снята и на некоторых фотографиях (возможно, детали танца менялись). В финале кавалер отшвыривал даму прочь от себя и она падала. Нередко в зале при этом звучал крик ужаса: "Она ушиблась!" Но Павлова тут же вскакивала.

У Мордкина был тоже свой коронный номер - "Танец с луком и стрелой". Одетый в "восточный", допускающий максимальное обнажение костюм: очень короткая туника, полностью открывающая ноги (без трико) с браслетами на щиколотках; он держал в руках огромный лук, из которого посылал за кулисы стрелу. Вариация состояла из прыжков и "героических" поз, позволяющих любоваться игрой мускулов на мощном, покрытом бронзовым загаром теле. Кстати, позднее, выступая с этим номером в Америке, Мордкин изменил его название на "Танец индейца" и надел на голову огромный убор из перьев, который, по сообщению газет, был им куплен у вождя племени Сиу.

Рецензенты, описывая выступления Мордкина, не уставали называть его "юным греческим богом", гладиатором, сравнивать с античными статуями, постоянно подчеркивали его мужественность и силу. Внешность и танцевальная манера Мордкина нравились не одним зрителям. Они устраивали и Павлову. Рядом с ним она казалась особенно легкой, воздушной. Сильный и ловкий, он великолепно выполнял любую поддержку, с ним можно было не опасаться случайностей. К тому же Мордкин был и по духу ближе Павловой, чем чинные, подчеркнуто галантные петербургские кавалеры. Обоих артистов влекло к темпераментной актерской игре, они обладали даром заражать друг друга, искренно увлекаться на сцене.

Гастроли весной 1910-го продолжились в Лондоне, в "Палас-театре". "Палас" был заведением несколько иного порядка, чем американские театры. Это был мюзик-холл, где русским танцовщикам (кроме Павловой и Мордкина, в маленькой труппе было еще шесть человек) было отдано одно отделение, кроме того, выступали иллюзионист, комик, местный кордебалет, демонстрировались и фильмы. Атмосфера "Паласа" сильно отличалась от той, к какой привыкли артисты русского Императорского балета. Зрители закусывали, и в зале, как рассказывают, всегда пахло апельсиновыми корками, на галерее щелкали орехи, а по рядам ходили продавцы пирожков с мясом. Тем не менее на спектаклях "русских звезд" все чаще стали появляться светские дамы и придворные. 23 апреля, к концу первой недели сезона, представление смотрел принц Уэльский (который вскоре взойдет на трон как король Георг Пятый). Огромный успех выступлений, восторженные рецензии, невиданные гонорары (Мордкин получал за четыре представления в Лондоне столько, сколько в Москве ему причиталось в год за работу артистом и режиссером балета Большого театра), естественно, побудили артистов заключить тут же контракт на новые многомесячные гастроли по Америке и Англии. Однако, чтобы осуществить задуманное, надо было получить годичный отпуск в театре. На этот раз дирекция ответила Мордкину отказом, в результате чего артист подал в отставку и покинул Большой театр в сентябре 1911 года, чтобы встретиться с Павловой в Лондоне, где она к этому времени уже приобрела дом.

В новые гастроли Мордкин ехал уже не только в качестве партнера, но также хореографа маленькой труппы. Кроме номеров и возобновленной Мордкиным "Жизели" везли поставленный им балет "Легенда об Азиадэ" на сборную музыку русских и французских композиторов в инструментовке Барго-Дюкудре. В балете излагалась история похищения шахом Рахманом бедуинки Азиадэ (ее партию танцевала Павлова) и ее мщения. Мордкин был живописен, страстен и красиво умирал.

Вторые гастроли по Америке были длинными и трудными. В специальном поезде из семи вагонов на протяжении более двадцати недель труппа объездила Соединенные Штаты и Канаду, закончив поездку в марте. Взаимоотношения между артистами за это время осложнились. Мордкин поощрял рекламу и не стеснялся подчас теснить Павлову. Ей же не могло нравиться, когда в газете появлялась статья, где вслед за восторженным описанием танца Мордкина было написано: "Павлова тоже очаровывает". Просматривая программы гастролей, замечаешь, как постепенно сокращается количество их совместных выступлений, от pas de deux сохраняются лишь отдельные вариации. Однако особой остроты противоречия достигли, когда в апреле 1911 года артисты вновь стали выступать в Лондоне. Поначалу успех был прежним, особенно в "Вакханалии", которой всегда завершался концерт. Но вот на пятый день гастролей - 21 апреля - по окончании этого номера за кулисами раздался звук звонкой пощечины. Это разгневанная Павлова, обвинившая партнера в "грубой поддержке", ударила Мордкина. В последующие дни журналисты имели много развлечений. Каждый вечер они съезжались в театр, чтобы поприсутствовать при скандале, разыгрывавшемся в зрительном зале, когда зрители безуспешно требовали "Вакханалию". "Все это смешно, абсурдно, даже выходит за рамки приличий. Но шикать в театре так увлекательно..." - писал критик газеты "Тэтлер". Наступившее спустя неделю примирение оказалось непрочным. Павлова начала подыскивать другого партнера и сказывалась больной, когда Мордкин в какой-то момент собрался было выступать с Кшесинской. Тем не менее контракт обязывал завершить сезон. По его окончании Павлова и Мордкин разошлись навсегда.

Павлова, обосновавшись в Лондоне, имела в дальнейшем собственную труппу, с которой объездила весь мир, и умерла во время очередных гастролей в Гааге в 1931 году. Мордкин вернулся было в 1912 году в Большой театр, снова уезжал, работал в первые послереволюционные годы, кроме Москвы, также на Украине и в Тифлисе, а в 1924 году окончательно покинул Россию. Последние двадцать лет (до смерти в 1944 году) он жил в Нью-Йорке, где имел школу и дважды организовывал труппу, ставя собственные спектакли и возобновляя русскую классику. Виделся ли он с Павловой (которая в США приезжала) - неизвестно. Но помнил он ее вне всяких сомнений.

Сохранилось много рассказов о классах, которые давал в 1920-1930 гг. Мордкин, о его весьма эксцентричной манере вести урок. Он любил, например, выкрикивать имена великих танцовщиков прошлого - чтобы поощрить ученика, но чаще, чтобы обвинить его в нерадивости. "Аничка, - кричал он, повернувшись к портрету Павловой, - смотри, что они делают! Они же ничего не умеют..." Тогда же, видимо, вспоминая прошлое, первые совместные выступления в Париже, он набросал процитированные выше строки. В своих печатных воспоминаниях Мордкин тоже много места уделяет Павловой, признается, что даже сохранил ленту от букета, подаренного ею в 1906 году, и заканчивает словами благодарности судьбе, которая свела его в свое время с этой великой балериной.