Сорок дней назад в Москве в Театре эстрады навсегда попрощались с артистом Арлазоровым. На похороны пришло много знаменитостей – Ян, по их признанию, умел дружить. А у гроба, где сидят самые близкие и родные люди, было всего два человека – его старенький отец и младший брат.

И отец, Маер Шмульевич, и брат Алексей – люди, далекие от артистической среды, первый был адвокатом, второй – компьютерщик. Умершая несколько лет назад мама работала врачом. Яна готовили в технари, ведь склонности к «железу» проявлялись у него всегда – он прекрасно разбирался в машинах, сам ремонтировал свою «Ауди», будучи немолодым, лихо управлялся с новомодными гаджетами. Но он заболел театром и начал бегать на спектакли еще учеником старших классов, пытался протиснуться без билета.

Закончив Щукинское, куда он поступил с первого же захода, Арлазоров три года проработал в Центральном детском театре. А потом его взяли в Театр имени Моссовета. Казалось, это предел счастья, вершина, о которой мечтает каждый начинающий артист. В театре тогда блистали Фаина Раневская, Любовь Орлова, Вера Марецкая, Ростислав Плятт, зажглись звезды Георгия Жженова, Леонида Маркова, Сергея Юрского… Позже Арлазоров говорил, что, поработав бок о бок с такими людьми, уж он-то знает, кто артист, а кто – нет.

Грустный клоун

Там же, в театре, с ним познакомился Аркадий Арканов – Арлазоров играл в спектакле по пьесе сербского драматурга Бранислава Нушича «Обэж», переведенной сатириком.

– У него была не главная роль, и уже тогда через его грустный взгляд клоуна проступала ироническая улыбка, а через улыбку – печаль, – рассказал «Собеседнику» Арканов. – И уже в то время он хотел уходить на эстраду. Считал, что управлять залом в одиночку куда интереснее, чем делать это коллективом. Специально обжиться на эстраде я ему не помогал, протекции не составлял, но он прочитал два моих рассказа, не смешных – философских. И я ему за это благодарен.

Но эстрада будет через долгих тридцать лет после их знакомства, а пока Арлазорова мучает недореализованность в театре. Когда в Доме актера придумали новый жанр капустников – антиюбилей, то первым антиюбиляром стал Ростислав Плятт. Вспоминает Федор Чеханков:

– Ян выступил там с пародией на ведущего «Кинопанорамы» Георгия Капралова. Это было остроумно, куражно. Леонид Утесов, посмотрев, сказал ему: «Вам надо на эстраду». Потом мы начали вместе ездить по стране с концертами, тогда еще была жива старая гвардия – Миров, Новицкий (эстрадные артисты, вели парный конферанс. – Авт.), Клавдия Ивановна Шульженко с нами ездила… Ян показывал две-три пародии. И все время спрашивал: «Федька, уходить или не уходить из театра?»

Госпидя!

Поначалу Арлазоров принял компромиссное решение: продолжал понемногу играть и выступал в сборных концертах. А потом порвал с театром совсем. Встал вопрос с репертуаром. Сатирик Семен Альтов рассказывал в одном из интервью: «Сижу дома. Звонок. Неизвестный человек красивым бархатным голосом говорит, что он Арлазоров. Он что-то мое слышал и читал, поэтому очень хотел бы со мной поработать. Я говорю: «Вот мой адрес, будете в Питере – заходите!» Через четыре часа человек уже входил в квартиру – после нашего разговора он помчался в аэропорт. Мы начали работать. Многие вещи вы знаете и помните, например, знаменитую «Кассиршу» с ее «Госпидя!»

«Госпидя!» с интонацией Арлазорова стали тут же повторять везде и по любому поводу – в редакциях и больницах, на зонах и в ЖЭКах, на стадионах и в домах отдыха. Потому что было смешно, а главное – верно. Такими они и были, наши кассирши.

Кто был родителем другого знаменитого персонажа Арлазорова – мужика («Мужик, ты сам понял, чё сказал?»), история и артист умалчивают. Его об этом спрашивали неоднократно, но от ответа Ян Маерович предпочитал уходить. Почему? Может, разошелся с автором монолога во взглядах и вычеркнул его из своей жизни решительно и бесповоротно, как это у него всегда бывало. «Он был очень неблагополучным в личном плане человеком: у него была своя точка зрения на все, и от этого страдало его общение с людьми. И он сам страдал», – говорит Аркадий Арканов.

Жена

Видимо, эта же особенность характера сломала семейную жизнь Арлазорова. Со своей будущей женой Ёлой Санько они познакомились в Щукинском училище. Рассказывают, что уже был назначен день свадьбы, но невеста сбежала из-под венца с режиссером, якобы пообещавшим ей роль в кино. Ян очень ждал ее возвращения. «Если Ян привязывался к человеку, то отдавался ему весь, без остатка», – говорит Лев Лещенко. Вот и Семен Альтов вспоминал, что характер у Арлазорова был, по его выражению, своеобразный – он готов был отдать за того, кого любил, руку, ногу: «И его не смущало, что две руки у тебя уже есть, он все равно предлагает тебе третью – запаску».

Ёла вернулась в дом, двери которого для нее были открыты и днем, и ночью, родилась дочь Алена. В отличие от мужа, Санько сразу начала ярко: играла в хороших фильмах «Здравствуй, это я», «Хроника пикирующего бомбардировщика», «Легенда о Тиле», удачно складывалась ее карьера в театре – сначала имени Пушкина, потом на Малой Бронной. Не хватало одного – мира в семье. Они разошлись.

Дочь

Смерть не кажется такой безысходной и трагичной, если собирает у гроба большой, сплоченный род из детей, внуков, племянников, тетушек… Смотреть на одиноких отца и брата Арлазорова было невыносимо. С дочерью Аленой, выучившейся на юриста, он, судя по всему, иногда виделся. И даже рассказывал о ней коллегам по цеху. «Он говорил, что у него прекрасная дочь», – вспоминает Борис Моисеев. Приходила ли Алена в Театр эстрады проститься с отцом – неизвестно. Я спросила об этом у Лиона Измайлова (он был одним из организаторов похорон, а главные хлопоты взял на себя Иосиф Кобзон). Тот пожал плечами: «Не могу сказать, ее же почти никто не знает в лицо. Но пока он болел, рядом были только отец, брат и Люся (директор Арлазорова Людмила Корчевская. – Авт.). И еще они наняли какую-то женщину – готовить и убирать».

В последние месяцы своей тяжелой болезни Арлазоров оборвал все связи с друзьями и коллегами, отказался от денег, предложенных Владимиром Винокуром на операцию в Израиле. «Почему он закрылся от всех, как вы думаете?» – спрашиваю Бориса Моисеева.

– Такой характер. Он был буря, а буря покоя не ищет, переживает все в себе и живет по своему закону. Он никогда ни перед кем не заискивал, не входил ни в какие корпорации, не был в стае ни у Регины, ни у Петросяна. Мне нравилась эта его черта. Он был сам по себе – одинокий волк.

– Ян был суровым, – подтверждает Федор Чеханков. – Но хорошего артиста и хорошего человека не обижал.