"Вспоминайте иногда этого скромного кондотьера ХХ века... Вас крепко обнимает блудный и нераскаявшийся сын Эрнесто". Так завершил прощальное письмо своим родителям Эрнесто Гевара де ла Серна, знаменитый команданте Че, один из лидеров кубинской революции.

Он сам назвал себя кондотьером. Наемным воином эпохи ренессанса. Эдаким полевым командиром, формировавшим на свой страх и риск отряд, а затем продававшим по договору услуги своих "боевиков" городу или государю, готовым за них хорошенько заплатить.

Впрочем, понятно, что Че - человек, живший исключительно идеями, а не материальными ценностями, - имел в виду иное. Он служил идее и формировал отряды вне зависимости от того, какой "город" или какой "государь" предъявляли на них спрос. Родившийся в Аргентине, прославившийся на Кубе, пытавшийся пробудить Африку и трагически погибший в Боливии, не дожив даже до сорока лет, Эрнесто Гевара действительно в некотором смысле был кондотьером - человеком, не привязанным к одному определенному месту, а потому ставшим интернациональным символом своего столетия. Как закалялся команданте

Биограф Гевары Юрий Гавриков описывает случай, свидетелем которого он был на Кубе в 1961 г.:

- В детстве Вас тоже звали Че? - поинтересовался у команданте некий советский журналист.

- Нет, в детстве меня звали Тэтэ* или Чанчо** - за то, что я часто бегал чумазым и в испачканной одежде. Что касается слова "че", - уточнил Гевара, - то оно у нас, аргентинцев и уругвайцев, служит междометием, меняющим свою окраску в зависимости от интонации говорящего. За постоянное употребление этого слова мои кубинские соратники прозвали меня Че... Родился он ровно 80 лет назад, 14 июля в 1928 г., в семье, корни которой (по материнской линии) уходили в глубь аргентинской истории. Казалось бы, аристократизм - плохой спутник революции. Однако в случае с Эрнесто Геварой древность рода не стала препятствием для перехода в решительную оппозицию. Причем оппозицию не только политическую. Че всеми своими действиями спорил с тем образом жизни, который вырабатывался складывавшимся после Второй мировой войны обществом всеобщего потребления.

Как-то раз в одном богатом доме юный Эрнесто вступил в политический спор с хозяином. Тот, не найдя ответа по существу, перешел на личности:

- Брюки можно было надеть и поприличнее.

- Брюки как брюки. У меня, кроме этих, еще одни есть, но только более старые.

Порой подобный нонконформизм объективно рождается у золотой молодежи, для которой "дифференциация штанов" - вещь слишком мелкая и непринципиальная. Трудно сказать, в какой степени именно этот фактор породил феномен Че. Главным, бесспорно, стало совсем иное.

С ранних лет он был астматиком и шагу не мог ступить без ингалятора. Ценность жизни как таковой при подобных условиях во многом терялась. Эрнесто, как и всякий нормальный человек, не был абсолютно бесстрашен, но с детства осознанно шел навстречу приключениям. В 11 лет вдруг сбежал из дома. В 22 мотался по всей Аргентине на велосипеде. В 24 прочесал Латинскую Америку на мотоцикле. "Если через месяц не получите от меня вестей, - писал он как-то раз родителям, - значит, сожрали крокодилы или мою голову засушили индейцы хибаро и продали американским туристам".

Жизнь больного человека часто не бывает самоценной. Но вопрос состоит в том, как придать ей все же некую ценность, чтобы имело смысл жить. Перед Геварой эта проблема вставала в полный рост, и неудивительно, что в определенный момент он стал рисковать своим физическим существованием ради высшей цели, оправдывающей переносимые муки.

По своей мирной специальности Эрнесто был врачом. И поначалу медицинское образование играло большую роль в его герилье. Партизанам требовались доктора, разделяющие их ценности и не боящиеся трудностей боевой походной жизни. Но главной формой самореализации для Че, бесспорно, стала революция. В какой-то момент медицина полностью подчинилась ей.

Служить в аргентинской армии он не желал. Чтоб уклониться от призыва, принял ледяную ванну, спровоцировав очередной приступ астмы. Но, получив "белый билет", стал в дальнейшем искать на свою голову таких военных приключений, которые бы наделили его существование смыслом.

Сначала Гевара попытался найти их в Гватемале. Затем перебрался в Мексику. Там он познакомился с братьями Кастро, и с этого момента жизнь Че оказалась связана с кубинской революцией. В конце 1956 г. он с группой, которую возглавил Фидель, отправился освобождать таинственный остров.

В качестве опорной базы восстания был избран отдаленный, причем чисто крестьянский, район Кубы. Никаким пробуждающимся пролетариатом, желающим следовать заветам Маркса - Энгельса, там и не пахло. Слабая кубинская коммунистическая партия рассматривала молодых революционеров в качестве авантюристов - ребят с хорошими намерениями, но, увы, обреченных на провал.

Поначалу действительно казалось, что провал неминуем. Если штурм казарм Монкада в 1953 г. стал трагедией, то предпринятая через три года морская десантная операция на яхте "Гранма" обладала всеми признаками фарса.

Для кубинской революционной эмиграции роль своеобразной Швейцарии играла Мексика. А роль "запломбированного вагончика", перевозившего в 1917 г. Ильича, - маленькая яхта, рассчитанная лишь на 8-10 богатых пассажиров. Туда вместе с Фиделем и Че набились, в общей сложности, порядка 80 человек, надеявшихся вскоре сойти на кубинский берег в качестве освободителей.

Выйдя в море и попав в шторм, будущие освободители первым делом переблевались. Если бы трудящиеся массы видели их в тот момент, образ героических бородатых мачо так, пожалуй, никогда бы и не сформировался. Че, ко всему прочему, жутко страдал от астмы. Кстати, в ночь перед отплытием он никак не мог поймать машину, готовую доставить его в порт, а потому чуть не опоздал к началу революции.

Но самые большие неприятности начались, когда "Гранма" "дала течь". Насос для откачки испортился, и вычерпывать непонятно откуда бравшуюся воду пришлось ведрами. Корячились долго. Чтобы удержаться на плаву, даже побросали за борт ящики с консервами. И только потом, осмотрев внимательно яхту, обнаружили, что кто-то просто забыл закрыть кран в гальюне.

Пока штормило, десантники потеряли ориентировку. Дабы оглядеться, один из немногих настоящих моряков, имевшихся в команде, полез на крышу капитанской рубки. Оттуда его моментально смыло волной в море, и в результате пришлось еще долго кружить на месте, разыскивая бедолагу.

К тому времени, когда они были готовы сойти на берег, правительственные войска их засекли. Кроме всего прочего, высадка происходила среди жутких мангровых зарослей - деревьев, торчащих прямо из воды. Петляя между ними, люди Фиделя угодили в болото. А выбравшись из него - под обстрел. Почти половина бойцов погибла, 20 человек угодили в плен.

Казалось бы, результаты были столь же плачевны, но вождь не унывал и первому встречному крестьянину нахально заявил: "Я Фидель Кастро, и мы пришли освободить Кубу".

От Кубы до Боливии

Начался двухлетний героический поход. Трудности наслаивались друг на друга. Опасность гибели в бою была далеко не единственной.

Так, в частности, постоянно не хватало продуктов. Воевать приходилось чуть ли не голодными. Как-то раз на целую группу бойцов оставалась всего лишь одна банка сгущенного молока (кстати, Эрнесто - по-видимому, сладкоежка - очень любил сгущенку и рекомендовал будущим партизанам обязательно запасаться ею в своих походах).

Случилось так, что человек, которому поручили нести "продовольственные запасы", сунул банку в карман продырявленной стороной вниз. И вот, когда все уже предвкушали "торжественный обед" - тюбик из-под витаминов, наполненный этой приторной массой, - выяснилось, что молоко ровным слоем растеклось по одежде незадачливого хранителя.

Спали бойцы в гамаках. В теплом карибском климате достаточно было подвешивать их на деревьях и прикрывать сверху непромокаемой накидкой из нейлона, чтобы обеспечивать себе относительно комфортный ночлег. Лежать на земле - часто сырой и холодной - было опасно для здоровья. Но Гевара из-за астмы не мог пользоваться гамаком из обычной мешковины (ворс раздражал его), и до тех пор, пока личным распоряжением Фиделя Че не был обеспечен брезентовым гамаком, спать приходилось на земле с риском окончательно подорвать здоровье.

Поначалу Че не относился к числу лидеров партизанского движения. Он выполнял функции врача, практически не отрываясь от винтовки и порой мучительно выбирая, что спасать в условиях быстрого отступления: сумку с лекарствами или ящик с боеприпасами. Ему приходилось и раны перебинтовывать, и даже зубы лечить. Обезболивающих средств не имелось, и Гевара, по собственному своему выражению, прибегал обычно к "психологической анестезии", используя крепкое словцо по отношению к пациентам, слишком уж проявлявшим свое беспокойство.

Удивительно, что в таких условиях они все же победили. Во многом, конечно, благодаря исключительному мужеству и фанатичной преданности делу. Че, например, вообще творил невозможное, сражаясь буквально без отрыва от шприца и ингалятора, спасавших его от астмы. Не меньшее значение имело, наверное, и то, что американцы сдали правителя Батисту, перестав довольствоваться "сукиным сыном" (пусть даже своим) и настояв на свободных выборах. Как только диктатор перестал получать оружие из США, он быстро скис.

Но главным фактором успеха была, пожалуй, стратегия правительственных войск, не нашедших иного способа подавления сопротивления, кроме проведения регулярных зачисток в селах глухой, но свободолюбивой провинции Ориенте, во многом населенной потомками беглых рабов.

Место, которое выбрал для начала своей герильи Фидель, в каком-то смысле походило на наши казачьи регионы. Зачистки вызывали озлобление крестьян, и они начинали активно пополнять отряды освободителей. Фидель внимательно следил за тем, чтобы его бойцы не конфликтовали с местным населением и платили за приобретаемые продукты. Контраст с действиями правительственных войск был очевидным, а потому движение ширилось.

Батиста был нелегитимен. После переворота, осуществленного еще в 1933 г., он некоторое время правил вполне законно, а затем передал власть вновь избранному президенту. И вдруг в 1952 г. устроил очередной переворот под предлогом спасения страны от коррупции. Однако в одну воду нельзя войти дважды. Куба ждала нового спасителя, и им оказался Фидель. 1 января 1959 г. он вместе со своими соратниками стал полным хозяином страны.

К этому времени бывший врач Че Гевара уже командовал колонной революционных войск в ранге команданте (майора). Таком же, кстати, ранге, как у самого Фиделя. Неудивительно, что и в мирной жизни он должен был обрести высокий статус. В 1960 г. Че Гевара становится главой Национального банка, а вскоре получает пост министра промышленности.

В экономике он не разбирался совершенно. Читать размышления Гевары на эту тему еще скучнее, чем советский учебник политэкономии социализма 60-70-х гг. Полная чушь, основанная на благих пожеланиях, без малейшего признака знаний или хотя бы здравого смысла. Даже для советских советников, понимавших, что такое хозрасчет, Че был безнадежным леваком. В итоге Куба с такими руководителями быстро дошла до серьезного кризиса.

Впрочем, команданте был отнюдь не дурак. Та ахинея, которую он нес, определялась, скорее всего, тем, что экономика, в сравнении с революционной борьбой, оказалась для него немыслимо скучна. Отдать ей свой талант и свои душевные силы Че никак не мог. Вместо того, чтобы разбираться в насущных проблемах, он каждое воскресенье лично убирал сахарный тростник или разгружал с докерами сухогрузы.

Долго выдерживать такое бессмысленное существование было невозможно, и в итоге команданте с Кубы "сбежал". В 1965 г. он вновь взялся за свое любимое революционное дело.

Фидель отпустил этого неисправимого романтика, и Че под чужим именем отправился в Африку. Впрочем, там он сильно не задержался. Серьезных возможностей для революции в Конго не открылось, и команданте отправился в Европу. К тому времени на Кубе уже было обнародовано его прощальное письмо, что отрезало обратный путь, даже если бы Че хотел вновь вернуться к мирной бюрократической жизни.

Первую половину 1966 г. Гевара проводит в Праге. Это таинственный период его жизни. Что он там делает? Готовится к очередной герилье? Осмысливает прожитое? Изучает реальный социализм? Если последнее, то итоги его трудов должны были быть неутешительны. Чехия быстрыми шагами шла к Пражской весне, отказываясь хотя и не от социализма, но от всей той альтруистической романтики, которой пропитывались действия революционеров на Кубе. Понял ли Че, что в Латинской Америке он отстал от Европы на целое поколение?

Если и понял, то ничего в своей жизни не изменил. Да и можно ли изменить столь яркую жизнь? Жизнь, ставшую уже не средством, а целью. Жизнь, ставшую в каком-то смысле произведением искусства, чистейшим образцом, пригодным для копирования романтиками, которым трудно вписаться в унылые будни размеренного обывательского существования.

Поздней осенью 1966 г. Гевара прибыл в Боливию. Шли дожди. Холодало. Подступала зима. Москиты атаковали затерянный в горах лагерь с упорством, которому могли позавидовать правительственные войска и полиция. Впрочем, и партизанам упорства было не занимать. Ведь отсюда начинался очередной освободительный поход. Отсюда пожар революционной войны должен был перекинуться в родную для Че Аргентину.

Увы, Боливия стала закатом его революционной карьеры. Провал очередного начинания Че был неизбежен. Даже если бы Геваре удалось выйти живым из этого боевого похода, печальный конец герильи никак не удалось бы предотвратить. Хотя нам мало известно о том, как прошел последний год жизни команданте, страницы его скупого боливийского дневника сохранили настроение грусти, вот-вот способной перейти в отчаяние.

Здесь нет уже той оптимистической самоиронии, которой наполнены были страницы, описывающие героический поход в горах Сьерра-Маэстра. Кубинская эпопея прошла в ожидании победы, боливийская - в предчувствии трагического конца. Полгода кратких, лаконичных записей... И вот итог: "1) ...в нашей группе осталось лишь 25 человек... 2) полное отсутствие притока крестьян..." Это май 1967 г. А вот июнь: "1) ...нас осталось лишь 24... 2) крестьяне по-прежнему не присоединяются к нам..." Июль: "1) полное отсутствие контактов; 2) крестьяне по-прежнему не вступают в отряд. Хотя имеются некоторые ободряющие признаки..."

В августе этих признаков он уже не ищет: "Потеря двух бойцов и последовавшие за ней трудные переходы деморализовали людей... Моя болезнь также посеяла среди многих неуверенность... Крестьяне по-прежнему не присоединяются к нам... В отряде наблюдается упадок духа".

Позднее он напишет: "...крестьянская масса ни в чем нам не помогает, крестьяне становятся предателями". И вот 26 сентября: "Разгром". 28-е: "День, полный горечи. Несколько раз нам даже казалось, что это наш последний день". На самом деле последним оказалось 8 октября. Отряд окружили. Гевару ранили и взяли в плен. Держали в нем, впрочем, недолго. На следующий же день расстреляли. Без суда и следствия.

Символ эпохи

Дело, которому Эрнесто Гевара отдал свою жизнь, погибло. Но команданте Че - живее всех живых. Во второй половине 90-х гг. ХХ века он стал одним из главных икон столетия. Идея революции во всем мире у по-настоящему широких людских масс ассоциируется прежде всего с ликом бородатого аргентинца в берете, а не с ленинской жилеткой, не с буденовкой Троцкого и не с маоцзэдуновским коварным раскосом глаз. Миллионы людей "молятся" на Че Гевару.

Не парадокс ли это? Ведь сей человек так ничего толком и не создал, тогда как творения российских и китайских коммунистов раскололи человечество на две системы, остро враждовавшие в ХХ веке.

Если говорить о реальном вкладе в формирование иного мира, то Эрнесто Гевара, конечно, не сможет даже приблизиться к Владимиру Ленину. Однако люди живут не только реалиями, но и иллюзиями, не только свершениями, но и мечтами, не только доходами, но и символами. ХХ век оставил в наследство ХХI столетию мечту о том, что справедливое устройство общества все же возможно. Он оставил символ борьбы за лучшее будущее человечества. И этим символом стал Че. Почему же именно он? Можно, наверное, выделить ряд причин.

Главная состоит в том, что к концу ХХ века советский и китайский социализмы себя окончательно дискредитировали. Первый вообще погиб под ударом горбачевской перестройки, второй же качественным образом переродился, ни у кого в мире практически не оставив иллюзий относительно истинных целей сегодняшних китайских коммунистов.

Настоящие левые романтики не видят ныне особых различий между бюрократическим социализмом и капитализмом транснациональных корпораций. Поэтому наследие Ленина и Мао Цзэдуна резко теряет в цене, а сами отцы-основатели советской и китайской моделей, скорее, тянут на не слишком почетное звание диктаторов века, нежели на право стать символом будущих революционных перемен. Можно, правда, сказать (при большой любви к левой идеологии), что плохие людишки исказили истинный социализм, в чем Ленин и Троцкий никак не были виноваты. У российских шестидесятников Ильич по этой причине долгое время оставался в цене. Однако для молодого поколения, не воспитанного на ленинском примере, старые кумиры мало пригодны. В их жизни не хватает героики настоящей борьбы. Не хватает романтики партизанских троп, опасностей стычек с врагами. Не хватает той героической кончины, которой отмечено завершение поистине яркой жизни Эрнесто Гевары.

Даже в Советском Союзе образ изредка сходившего к народу Ленина приходилось дополнять образами лихого рубаки Чапая, юного командира Аркадия Гайдара и Щорса с повязанной, как пелось в культовой песне, головой. Но международным левым конца ХХ века Чапая в комплекте с Лениным никак не предъявишь. А у кубинского команданте все всегда с собой - и лихость рядового бойца, и ярко выраженное лидерство вождя, ведущего за собой народы.

Более того, команданте Че даже среди кубинских партизан больше всего, пожалуй, подходил на роль революционного символа. Он единственный не превратился в бюрократа даже тогда, когда борющаяся с государством герилья объективно переросла в систему государственного управления и от новых правителей потребовалось сменить просторные леса Сьерры-Маэстры на тесные кабинеты столичной Гаваны. Че единственный отказался от благополучной бюрократической карьеры и вновь ушел в герилью, ушел в поиск лучшего будущего для всего мира, а не только для Кубы. Соответственно, именно он должен был стать поистине интернациональным революционным символом, и даже способность харизматичного Фиделя произносить пламенные многочасовые речи не могла этому помешать.

Впрочем, и с точки зрения личной харизмы, Эрнесто Гевара, пожалуй, превосходит Фиделя Кастро. В нем есть не только величие, но и легкость, не только напор, но и человечность, не только железобетонная твердость, но и юмор, свойственный человеку, знающему личные слабости. Гевара - интеллигент... хотя и занимавшийся отнюдь не интеллигентной работой. Конечно, при выстраивании системы символов по принципу символической властной вертикали команданте Че, склонный к импульсивным поступкам, не мог бы претендовать на лидерство. Но ведь символом его сделала не властная вертикаль, а некое аморфное международное интеллектуальное сообщество, у которого нет ни заматеревших начальников, ни хорошо проплаченных политтехнологов.

Че был всегда ярок, харизматичен и привлекателен внешне, но при этом каждый, кто изучал его биографию, знал, насколько слаб и зависим от лекарства был этот несчастный астматик. "Я помню, каких трудов стоило гуахиро Креспо заставить меня идти, - описывает Гевара случай очередного обострения своей болезни. - Когда мне делалось совсем невмоготу и я просил оставить меня, гуахиро, перейдя на язык нашего лексикона, говорил мне: "Аргентинец, ты будешь идти или тебя надо лупить прикладом?" Браня меня, он тащил свое тучное тело, да и мое в придачу, вместе с вещмешком по трудной горной тропе и под проливным дождем". Знали читатели "Эпизодов революционной войны" и этот, совсем не красящий команданте, пассаж: "Тотчас по мне открыли огонь несколько человек. Я, петляя, побежал за своими бойцами, и вдогонку мне неслись презрительные крики... В этот миг у меня было только одно желание - бежать дальше... в этот день я чувствовал себя трусом".

Интеллигентный молодой человек конца ХХ века, желающий идентифицироваться с героем, знает свои слабости, знает, как хочется ему совместить любовь к жизни с любовью к бессмертию, возможному лишь тогда, когда подчиняешь свою жизнь чему-то высшему. Именно в образе Че Гевары находит он того, кто обладал талантом подобного совмещения.

-----

* - Уменьшительное от Эрнесто
** - Поросенок.