Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Новости

Зиновий Гердт. Объяснение в любви


Паниковский по имени Зяма
Биография
Российские актеры
Девы (по знаку зодиака)
Кто родился в Год Дракона
Знаменитые люди по имени Зиновий
Биографии актеров

Зиновий Ефимович Гердт

Я отважился написать эти заметки о встречах с Зиновием Ефимовичем Гердтом, заведомо зная, что нет у меня для этого достаточных оснований. Мы не были близкими знакомыми, не было у нас продолжительных бесед, но встреч было немало, и в оправдание себе хочу заметить, что личность Гердта оказала но меня большое влияние. Почему? Не могу объяснить конкретно, но думается мне - произошло это под впечатлением от роли Кукушкина, которую гениально исполнил Гердт в фильме Петра Тодоровского "Фокусник". Известно, что Зиновий Ефимович сыграл немало ролей в кино. И убежден - нигде он ток не приблизился к самому себе, как в этой роли.

Однажды в Доме кино я спросил Зиновия Ефимовича, есть ли у него среди сыгранных им ролей в кинематографе самые любимые. Вопрос этот я задал, памятуя, что но киношном счету Гердта десятки ролей, среди них такие заметные, как Паниковский в фильме "Золотой теленок", профессор в "Печках-Лавочках", Цвиколь в "Жизни Бетховена", не говоря уж о его многочисленных характерных эпизодических ролях, которые в любом фильме становились его необходимой, неотъемлемой частью.

Со свойственной ему скромностью Зиновий Ефимович сказал: "Не могу ответить на ваш вопрос. Скажу лишь, что я гораздо чаще отказывался от ролей в кино, чем давал согласие играть. А любимая моя роль? От автора - в роммовском фильме "Девять дней одного года". Поверьте, что за экраном можно сыграть лучше и больше сказать, чем но экране", - и улыбнулся своей неподражаемо-печальной улыбкой, в которой просияло детство.

"За экраном можно сыграть лучше и больше сказать, чем на экране..." Может быть, в этом одно из самых оригинальных черт актера Зиновия Гердта - достаточно вспомнить "Необыкновенный концерт", "Божественную Комедию" в образцовском театре кукол. Что скрывать, когда голос Гердта за сценой "исчез", в этом театре было что-то потеряно - и навсегда.

Узнав о кончине Зиновия Ефимовича Гердта, я, сам не понимая зачем и почему, стал перебирать старые фотографии. Помнил, что есть где-то у меня снимки Зиновия Ефимовича, сделанные в розные годы.

Вот Зиновий Ефимович беседует с Иваном Семеновичем Козловским. Смотрю, на обороте - 9 февраля 1989 года. Роюсь в своих записях. В этот день в Доме кино состоялся вечер памяти Соломона Михоэлса. Вот отрывки из моих записей: "Гердт блистательно читал фрагменты из книги Феликса Канделя "Врата исхода нашего", а когда речь зашла о жестоком аресте Вениамина Львовича Зускина (его, больного, сонного, увез ли из Боткинской больницы в тюрьму), зал замер в напряженной тишине - многие не в силах были сдержать слезы... Гердт вышел за кулисы, аплодисменты еще долго не смолкают.

Зиновий Ефимович подошел к Ивану Семеновичу и сказал: "Знаете, Иван Семенович, у меня никогда не было жажды аплодисментов, но сейчас случай особый - это не мне аплодируют, а Михоэлсу и Зускину. Зависть - вовсе не моя черта. Но вам завидую - вы так долго знали Соломона Михайловича и дружили с ним. Мне посчастливилось видеть его игру но сцене. Он был истинным зеркалом и эпохи, и своего народа..." Козловский задумался, потом сказал: "Хорошо, что мы дожили до сегодняшнего вечера. О Михоэлсе еще будут сделаны фильмы, написаны книги. А вот этот молодой человек, Иван Семенович представил меня, написал монографию "Соломон Михоэлс". Надеюсь, вскоре она выйдет в свет".

Гердт протянул мне руку: "Буду ждать вашей книги..." Это была моя первая встреча с Зиновием Гердтом.

Вторая произошла несколько позже в гостинице "Метрополь" на приеме в честь министра иностранных дел Израиля Шимона Переса. В этот день я подарил Зиновию Ефимовичу свою книгу "Соломон Михоэлс". Он не скрыл своей радости по этому поводу. Поблагодарил, погладил книгу. Обещал позвонить после прочтения и сдержал свое слово. Не буду воспроизводить нашу беседу, тем более - по телефону, замечу лишь, что Зиновий Ефимович сказал: "Знаете, когда я читал в вашей книге страницы о детстве Зускина, мне показалось, что вы писали обо мне. Я в детстве, как и Зускин, разыгрывал своих знакомых, делал это с особым удовольствием и, кажется, достаточно мастерски. Не думал тогда, что стану актером. Не думал, но в глубине души очень хотел этого... И знаете, что еще интересно, - я ведь родился в Себеже. Это недалеко от Витебска и Паневежиса, где прошло детство Шагала и Зускина. Когда-то наш уездный городок Себеж доже числился в Витебской губернии"... Я едва сдержал свое желание подробнее расспросить Зиновия Ефимовича о городе его детства и еще о многом. Но сдержался. Договорились, что обязательно встретимся. "Какие наши годы!" - бодро сказал Зиновий Ефимович.

Очень хотелось мне обстоятельно побеседовать с Зиновием Ефимовичем, но в ту пору его уже так беспощадно терзали журналисты, что я решил стать исключением. Однако собирал материалы о Гердте в печати, готовился к журналистской встрече с ним... Так она и не состоялась. "Какие наши годы!"... Работая над этими импрессионистскими заметками о Гердте, я не позволил себе заглянуть в те материалы. Обращаюсь только к записям и памяти.

Следующая моя "встреча" с Зиновием Ефимовичем была кок бы заочной. Произошла она далеко от Москвы. Осенью 1992 года я ездил по местечкам Украины, собирая фотоматериал для своей книги "Еврейская мозаика". Недавно я нашел запись, связанную с этой поездкой. Местечко, вернее - бывшее местечко, в Подолии. Брожу по улочкам, переулкам и вдруг вижу окно, в котором, как в магазинной витрине, висят фуражки (среди них даже одна военная), кепки какого-то особого покроя. Я, конечно же, остановился, постучал в дверь (то, что в доме живет мастеровой-еврей, у меня сомнений не вызывало). Мой стук, даже настойчивый, ни к чему не привел. Я постучал в окошко. Выглянула пожилая женщина, которая сказала: "Если вам что-то нужно, зайдите в дом". Она открыла дверь и, даже не пригласив меня войти, с порога сообщила, что сегодня суббота и ничего продаваться не будет. "Если вы хотите приобрести себе что-то на голову, приходите вечером или завтра утром. По вашему виду я вижу, что вы не ямпольский и даже не шаргородский, но вы точно еврей. Вокруг осталось так мало евреев, что я знаю всех в лицо. А вы откуда будете?" Я сообщил, что когда-то жил в Бершади, сейчас фотографирую оставшиеся еврейские местечки. Мое сообщение особого впечатления но хозяйку не произвело. "Но в нашем доме вас, наверное, заинтересовали головные уборы? - спросила она, окинув меня внимательным взглядом. - Я вижу, что вы скорее всего из Одессы. Я угадала? Ах, из Москвы! Залман, иди сюда! Здесь пришел интеллигентный покупатель из Москвы. Он что-то хочет".

В комнату вошел старый человек высокого роста с огромными "буденовскими" усами. Не поздоровавшись, он стал говорить: "Вы хотите иметь кепку моей работы. Я вас хорошо понимаю. Я не только последний "шаргородский казак", но и последний шапочник в местечке. Многие уехали в Палестину, кто-то просто умер. Палестина сейчас называется Израиль, но мой папа, мир его праху, называл эту землю Палестиной и очень хотел туда поехать... Э, да я вас заговорю. Если вы что-то можете выбрать из готового товара, пожалуйста. Если нет - приходите завтра утром, я сниму мерку с вашей головы, и пока вы почитаете "Винницкую правду", у вас будет готов замечательный головной убор. Когда вас спросят в Москве, где вы его взяли, скажете, что у Залмана из Шаргорода, но улице Советской. Так вы сами будете из Москвы? В прошлом году у меня был один интересный клиент, тоже еврейский человек из Москвы. Он был такой маленький, что я нагибался вдвое, чтобы с ним говорить. Он был с женой, высокой красивой женщиной. Когда этот человек узнал, что меня зовут Залман, он очень обрадовался и сказал, что в детстве его тоже звали Залман. Я пошил ему такую кепку, что ни в Ямполе, ни в Виннице, ни в Москве нет второй. И денег у него не взял. Вы еще можете подумать, что я богатый человек и мне не нужны деньги? Еще как нужны! Я стал местечковый бедняк.. Бывает, проходят недели, что нет ни одного клиента. Но у этого маленького человека из Москвы я денег взять не мог, потому что он имел большую и умную голову. Когда мы разговорились о жизни, о смерти, он сказал мне такое, что я запомнил как вирш (по-украински, стихотворение. - АВТ.): "Вся жизнь человека проходит в поезде, который везет нас в лучший из миров. И идет этот поезд только в одну сторону. Есть ли жизнь за последней остановкой - я не зною. Не уверен. Но жить надо так, как будто за последней остановкой начнется новая, вечная жизнь, и тогда не страшно умирать..." Ну скажите, после таких умных слов я мог взять деньги за свою роботу? Конечно, нет!"

Почему-то в этом "клиенте" моего нового знакомого мне почудился Зиновий Ефимович Гердт, хотя, как попал он в эти места, зачем и почему, в тот момент я понять не мог. Перечитав свои записи, я позвонил Татьяне Александровне - вдове Зиновия Ефимовича. К моей радости, я оказался прав! Татьяна Александровна рассказала мне, что летом 1991 или 92-го года она с Зиновием Ефимовичем была но съемках фильма "Я Иван, а ты - Абрам". Фильм снимал французский режиссер в местечке Чернивцы, затерявшемся где-то между Ямполем и Шаргородом. От кого-то из местных жителей Зиновий Ефимович узнал об одном еврее, знаменитом мастере по пошиву кепок. В свободный от съемок день Гердт с женой отправились в Шаргород. А остальное было примерно так, как рассказано выше.

Одна из встреч с Зиновием Ефимовичем состоялась у меня 7 мая 1994 года на приеме по случаю Дня независимости Израиля. Было это в ресторане Хаммеровского центра. Случилось так, что в тот вечер мне повезло - я беседовал с Гердтом дольше обычного. Попросил разрешения брать у него интервью "в рассрочку" - по пять минут в течение многих лет". "Вы самый неназойливый журналист из тех, кого я знаю", - пошутил Зиновий Ефимович. Тот вечер был посвящен его детским годам. Родился он в бедной еврейской семье. Фамилия его в детстве была Храпинович. Отца звали Эфраим. "Я не раз вспоминал его, когда играл Арье-Лейба в фильме "Биндюжник и король". Не подумайте, что отец мой чем-то был похож на Арье-Лейбо, вовсе нет. Мой отец был человеком небогатым, но уважаемым всеми. Когда и как я стал Гердтом? Именно с того времени, как пришел на сцену. Не мог же я оставаться Храпиновичем". И еще на этой "пятиминутке" рассказал мне Зиновий Ефимович о том, что в Себеже до революции и некоторое время после нее существовала еврейская гимназия, но его родной язык - русский. Погромов не помнит. Рано уехал из дому... Часто вспоминал красоты вокруг Себежа - дивные озеро, горы, леса. Вместе с Татьяной Александровной они не раз туда ездили. "Жизнь прожил, а красоты такой больше нигде не встречал..." - с грустью в голосе произнес Зиновий Ефимович.

Зимой 1995 года в Доме актера в Калашниковом переулке происходила презентация коллективного российско-израильского сборника "Гостевая виза (29 взглядов на Израиль)". В числе авторов сборника были Нонна Мордюкова, Борис Чичибабин, Евгений Леонов, Лев Разгон, Лидия Либединская, Марк Захаров, Александр Иванов, Борис Жутовский, Зиновий Гердт. В тот вечер наша "пятиминутка" получилась особенно длинной. Среди прочего, Зиновий Ефимович говорил: "Вы знаете, я до конца так и не понимаю слово "национальность". Мне кажется, что слово "одессит" отражает скорее национальность, чем понятие этнографическое. Я не раз бывал в Одессе и обратил внимание, что люди различных национальностей, живущие в этом городе, очень схожи между собой. И дело не только в особом одесском жаргоне и дикции, а в восприятии жизни и отношении к ней. Роман "Двенадцать стульев" написали русский Катаев и еврей Фойнзильберг. Точнее же, это книга рождена двумя одесситами. И, вообще, если человек слишком углубляется в национальный вопрос, недолог путь к национализму. Помню, не раз говорил мне покойный Дезик (Давид Самойлов. - Авт.): "Национализм возникает у людей, потерявших не только уверенность в себе, но и уважение к себе. Национализм не только не синоним слову патриотизм, но скорее антоним". Я по-настоящему люблю Россию, и любовь моя к России - это прекрасная и, как сказано у поэта, "высокая болезнь". Я побывал во многих странах, это были интересные и замечательные путешествия, встречи. Из последних мне больше всего запомнилась поездка в Израиль. Наверное, потому, что сыграл там несколько ролей в Тель-Авиве на сцене театра "Гешер" бабелевского Илью Исааковича. А может быть, еще и потому, что гидом моим был неподражаемый Гарик Губерман. И, наверное, более всего поездка в Израиль запомнилась встречами со старыми друзьями. Поверьте, расставаясь с ними в конце шестидесятых - начале семидесятых, я и не верил в возможность новых встреч. И все же даже в Израиле, этой удивительной стране, я скучал по России. Это - необъяснимо, пожалуй, даже - интимно".

И тут Зиновий Ефимович вспомнил о своей давнишней знакомой поэтессе Сарре Погреб и прочел ее стихотворение, из которого я по памяти воспроизведу следующие строки: "И смотрит вниз сквозь сумрак голубой созвездие, плывущее судьбой. Пустое! Суть в эпохе и стране. И тоненько не рвущейся струне". - "Я люблю Сарру Погреб, - продолжил Зиновий Ефимович, - поэт она настоящий и поняла, в чем суть, уж во всяком случае - не в национальности. А внешность, черты лица - неужто по этому судить о национальной принадлежности того или иного человека?" Стоявшая рядом Лидия Борисовна Либединская со свойственным ей юмором заметила: "Если уж судить о национальной принадлежности по внешности, то ни в Пушкине, ни в Лермонтове нет и оттенка славянской внешности. А Гоголь? Разве он похож на типичного русского? А есть ли более русский писатель, чем Николай Васильевич? О его отношении к евреям говорить не буду, но если уж о внешности - она далеко от русской". Вся наша компания - кроме упомянутых, были Борис Жутовский, Юрий Рост, Александр Иванов - расхохоталась, а Зиновий Ефимович, задрав голову, глядел на Иванова и обращался к окружающим: "Посмотрите, вот Саша Иванов, и по происхождению, и по языку - русский человек и истинно русский поэт. А многие его принимают за еврея: длинный нос, печальные глаза, насмешливый взгляд... А уж за мастерство и умение съехидничать, высмеять - его начисто причислили к евреям, кок будто ирония, насмешливость, юмор свойственны только евреям".

Тут в разговор "вмешался" сам Александр Иванов: "И все же иронизировать над собой, сочинять анекдоты о себе, смеяться во спасение свойственно евреям больше, чем другим народам". Мы с Лидией Борисовной закурили, я предложил сигарету и Зиновию Ефимовичу, он отказался: "Уже накурился, больше шестидесяти лет курил очень много, недавно бросил. Разумеется, инициатива исходила не от меня". Он знал о своей тяжелой неизлечимой болезни, но жил так, словно ничего этого нет, и даже юмор остался прежним. И интеллигентность - тоже.

И еще об одной встрече с Зиновием Ефимовичем. В мэрии Москвы проводилось совещание по подготовке к 50-летию Победы над фашистской Германией. Участниками совещания были крупные чины, военные и гражданские. Собралась вся театральная элита Москвы: Элина Быстрицкая и Сергей Юрский, Марк Захаров и Марлен Хуциев... Где-то между Владимиром Этушем и Григорием Баклановым скромно приютился Зиновий Ефимович Гердт. Все были активны и взволнованны, предлагали различные мероприятия к предстоящему празднику, в большинстве своем интересные.

Зиновий Ефимович скромно и даже как-то застенчиво молчал, а когда "дебаты" уже подходили к завершению, неожиданно попросил слово. Я, к сожалению, не записал эту короткую, но блистательную речь. Не удалось мне найти и протокола этого заседания. Но попытаюсь пересказать ее.

Гердт говорил, что волнение в преддверии такого праздника и столь активное участие в его подготовке московской интеллигенции вполне естественно, иначе быть не могло. Но его, Гердта, сегодня волнует другое: готовясь к празднику Победы над немецким фашизмом, мы как будто не замечаем (может быть, проще не замечать, чем противодействовать?), как гуляет фашизм по Москве (Гердт повернул голову в сторону сидевших во главе стола высоких начальников, военных и гражданских). Он напомнил о недавних выступлениях на телевидении Эдуарда Лимонова и иже с ним, о распространяющейся платно и бесплатно в переходах Москвы литературе фашистского толка. Последние слова воспроизвожу уже по записи:

"Простите меня за то, что моя реплика не совпадает с целью сегодняшнего уважаемого совещания, но я не мог сегодня не сказать об этом - все это волнует меня не меньше, чем память о войне, участником которой я был. Еще раз извините, господа", - с грустной улыбкой закончил свое выступление Зиновий Ефимович.

В зале буквально замерли, а через несколько секунд раздались аплодисменты, которые, конечно же, не входили в ритуал подобных заседаний.

После окончания собрания многие отправились к начальству "решать вопросы", как принято в таких случаях, о Гердт медленно пошел к выходу. Уже в вестибюле я подошел к нему, чтобы пожать руку в знак восхищения и благодарности. И вдруг: "Знаете, Матвей Моисеевич, я всю вашу "Мозаику" не прочел, но рассказ "Иов из Шполы" перечитал дважды. Какая высокая и трагическая судьба у вашего Эзры. Были бы силы, я сыграл бы его в кино или хотя бы прочитал отрывки со сцены. Ваш Эзра близок мне еще и тем, что последние годы его прошли в Шаргороде, незабываемом для меня Шаргороде, где я несколько лет тому назад случайно побывал. Но не в этом дело. Что больше всего запомнилось мне в вашей повести, это фраза вашего героя - извините, если процитирую ее неточно: "Самая великая мысль в еврейском учении - это: истинно добрые дела следует вершить, не думая о вознаграждении". Подумайте, как сказано! У вас там дан ивритский текст - как это звучит?" - "Хесед шел эмет" - сказал я. "Да, эти слово я бы поставил рядом с великими библейскими заповедями", - сказал Зиновий Ефимович.

В тот день он выглядел довольно неплохо. Это была моя последняя встреча с Зиновием Ефимовичем. Впрочем, не совсем так - еще одно беседа с ним состоялась у меня по телефону незадолго до Дня Победы. В одной из газет меня попросили подготовить материал под условным названием "День последний - день первый". Я должен был собрать воспоминания знакомых мне писателей, поэтов, художников, актеров о том, каким запомнился им день 9 мая 1945 года. Материал этот я так и не сделал, но своими воспоминаниями об этом дне со мной поделились художник Борис Ефимов, журналист Давид Ортенберг, беседовал я с Лидией Борисовной Либединской, Ириной Ильиничной Эренбург. Решил поговорить и с Зиновием Ефимовичем.

Я знал, что здоровье его в ту пору было неудовлетворительным. Позвонил Татьяне Александровне и очень осторожно поинтересовался, нельзя ли напроситься к Зиновию Ефимовичу на встречу. Оно попросила меня позвонить вечером, к тому времени будет ясно, можно ли будет соединить меня с Зиновием Ефимовичем. Я позвонил после восьми, он подошел к телефону, голос его был бодрым, можно сказать, оптимистичным. Выяснилось, что на заданную мне тему он уже беседовал с корреспондентом какой-то из газет и ничего нового мне сказать не сможет, да и не так это интересно. Неожиданно Зиновий Ефимович спросил меня, давно ли я читал (или перечитывал) "Казаков" Толстого? "Давно", - ответил я. И вдруг, не зною уж, по памяти или из книги Гердт начал читать мне отрывки из этой повести. В голосе его не чувствовалось никакой усталости, болезни - тем более. Но было мне как-то не по себе, что больной, пожилой актер столь усердно дарит свое искусство единственному слушателю, да еще по телефону.

Несколько раз он прерывал свое чтение словами: "Послушайте, как написано! Это библия! Так писать мог только истинный пророк". Не помню, сколько времени длилось чтение, после какого-то отрывка Зиновий Ефимович произнес свою, ставшую частой в наших разговорах фразу: "Обязательно свидимся. Какие наши годы!", попрощался со мной, и я уж не помню, успел ли я попрощаться с ним. А может, и лучше, если не попрощался.

Уверен, что о замечательном человеке и актере Зиновии Ефимовиче Гердте будет написано еще немало воспоминаний, исследований, книг. Я же не написать эти заметки не мог, не мог не объясниться в любви к Зиновию Ефимовичу, тем более что при жизни его я этого так и не сделал...


Матвей Гейзер
www.sem40.ru


Добавить комментарий к статье




Паниковский по имени Зяма
Биография
Российские актеры
Девы (по знаку зодиака)
Кто родился в Год Дракона
Знаменитые люди по имени Зиновий
Биографии актеров


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru