На днях почитатели таланта Булата Окуджавы отметили его день рождения

В детстве он взял отрывной календарь и из терзающего самолюбия вознамерился выяснить, что еще знаменательного случилось 9 мая. Оказалось, что эта дата в свое время ознаменовалось чем-то типа какой-то Рабоче-крестьянской конференции. «Но в 1945 году мне воздалось», — скажет потом Окуджава, потому что на его день рождения пришелся День Победы, что оказалось весьма символично по отношению к нему — фронтовику, прошедшему всю войну.

НО мы, конечно же, знаем Булата Окуджаву как замечательного поэта и прозаика, автора и исполнителя песен. Первые его стихи появились еще в детстве, и молодое дарование решило во что бы то ни стало их напечатать, причем не просто где-нибудь в газете, а непременно выпустить книгу! И маленький Булат отправился в издательство. Там он встретил человека, который сказал ему, что, мол, книгу напечатать можно, но... нет бумаги. Маленький поэт побежал домой, поделился проблемой с дядей. «А сколько нужно бумаги? — спросил дядя. — Килограмма два-три я смогу найти!..» Книгу тогда не выпустили... А человек в издательстве — это был известный поэт Симон Чиковани.

На войне Окуджава стихов не писал, как он сам говорил: «Не до того было. Мне было 17–18 лет».

А еще через какое-то время судьба подарила Булату Окуджаве встречи с Борисом Пастернаком и Анной Ахматовой. «С Пастернаком и с Ахматовой у меня связаны печальные воспоминания. Потому что к Пастернаку я пробрался однажды в гостиницу в Тбилиси: будучи студентом, очень нагло пролез к нему в номер и заставил бедного Бориса Леонидовича слушать свои шесть стихотворений. Ну, он был очень деликатен, и он меня усадил и слушал... Потом, когда я перестал читать — стихи были очень отвратительные и очень «под него», — он спросил: «А что вас интересует?» Я сказал, что хочу поступать в Литературный институт. И тогда он начал говорить о том, что «Литературный институт — это гениальная ошибка Горького». И когда узнал, что я учусь на филологическом факультете, то сказал: «Чего же вам больше? Учитесь. А все остальное сделает время, если оно будет за вас».

С Анной Андреевной мы познакомились уже тогда, когда я в какой-то степени стал известен и она пригласила меня к себе. Но так как для меня она была живым богом, я никак не мог решиться поехать к ней — я боялся. Боялся год, второй. Она меня приглашала, приглашала, и наконец я поехал к ней в Кемерово. Помню, она вошла, села, очень милая, очень располагающая, стала со мной говорить — о чем, не помню: я был в полуобморочном состоянии. Мы у нее сидели довольно долго. А потом, как-то будучи в Ленинграде, я должен был срочно уезжать в Москву. И вдруг мне позвонил ее друг и секретарь и сказал, что Анна Андреевна очень просит приехать. Я ответил: «Нет, не могу — я сейчас уезжаю! Вот вернусь — и сразу к ней заеду!» Тут она взяла трубку и говорит: «Я прошу вас приехать». Я тогда не понимал, что говорю с царицей — понимаете? — не понимал! Говорю: «Анна Андреевна, понимаете... такие обстоятельства... я должен...» — и засуетился, какую-то чепуху понес. И тогда она повесила трубку. Я потом уже понял, что должен был выкинуть билет и поехать к ней. А вскоре она умерла, и больше мы не виделись. Вот так вот... Как сказал Александр Яшин, «спешите делать добрые дела».

Написание стихов возобновилось после Победы. Окуджава окончил университет и уехал в Калужскую область работать учителем, продолжал писать стихи и посылал их в местную газету, откуда ему приходили ответы с рекомендациями побольше читать Пушкина, Лермонтова и так далее, но стихи не печатали. «Примерно через год, — рассказывал поэт, — я поехал в Калугу и зашел в газету, куда посылал стихи. «Как ваша фамилия?» — «Окуджава». — «О-о! Мы вас знаем, вы же нам присылали стихи! Заходите. Как поживаете? Привезли ли что-нибудь новенькое?» — «Привез», — и дал им старые стихи. Они прочитали и сказали: «Замечательно!» И... напечатали их.

Так как в Калуге других поэтов не было, я считался самым лучшим. Я писал стихи к разным праздникам, ко всем временам года, публиковал их в местной газете, получал маленький гонорар. В Калуге у меня вышла маленькая книжечка стихов».

Была интересная история в одном из книжных магазинов, когда вышла первая книга Окуджавы в Москве. «Надо сказать, — вспоминал поэт, — что первые мои стихи никак не были приняты. Единственная, кто меня похвалила, это была одна редакторша в числе других редакторов, которых я угощал в ресторане «Арагви». Это было в 1956 году. Но так как я их всех угощал в ресторане по поводу выхода книжечки, то эта редакторша вынуждена была меня похвалить. Никто, в общем, не знал моих стихов. Не знали настолько, что когда у меня вышла эта первая книга, называлась она «Острова», и я побежал в книжный магазин с просьбой продать мне несколько экземпляров, то продавцы спросили: «Ваша книга?» Я говорю: «Да, моя!» — «Как ваша фамилия?» — «Окуджава». — «Ах, это вы Окуджава?! А мы думали, что это перевод с японского, и не заказали книги!..»

Сначала в Калужской области, а потом и в самой Калуге Булат Окуджава работал учителем и преподавал русский язык и литературу. В частности, в 9-м классе в школе рабочей молодежи у него была одна девочка, которая не очень хорошо училась, но старалась. «Она мечтала стать актрисой, — вспоминал Булат Шалвович, — но я сомневался в свершении этого. Однако мне не хотелось разрушать ее иллюзии: я был учителем — и она могла мне поверить и развеять свою мечту. А потом, через восемь лет, мы встретились уже в Москве, и она уже была известной киноактрисой. Это Тамара Семина».

Позднее Окуджава заведовал отделом поэзии в «Литературной газете». «Там ко мне очень хорошо относились. В маленькой комнатке на шкафу лежала гитара, и ко мне все время приходили любители. Я закрывал дверь на ключ, звонил секретарше, говорил, что уехал по делам. Значит, мы запирались от графоманов, и я там пел новые песни. Но кончилось тем, что в 1962 году меня пригласил к себе новый редактор Косолапов, замечательный человек, очень смущенный, очень мялся, мялся, а потом говорит: «Вы знаете, мне все время звонят из ЦК и возмущаются, что отделом поэзии заведует гитарист. Как быть?» Я говорю: «Ну, как быть? Я уйду, чтобы вас не подводить». И я ушел из «Литературной газеты». Меня приняли в Союз писателей — и я стал вольным художником».

Поэзия, песни Булата Окуджавы быстро нашли дорогу к сердцам слушателей, но нерадостно воспринимались официозом. «Все, что я делал, начало раздражать некоторых людей: композиторы относились ко мне с недоброжелательством, певцы презирали меня, гитаристы смеялись надо мной. И все это пошло выше — начали печатать фельетоны и решили со мной бороться. Хотя я никому ничего не навязывал — я делал это для себя и для тех, кому это нравилось. В одном очень давнем фельетоне была приблизительно такая мысль: «Вот на эстраду вышел кудрявый молодой человек и начал петь какие-то пошлые песенки. Но за таким поэтом девушки не пойдут — девушки пойдут за Твардовским и Исаковским». Такой странный способ определять качество литературы — за кем пойдут девушки! Потом какие-то лица, связанные с культурой, приглашали меня, проводили со мной беседы: «Вот песня о Леньке Королеве — вы ее напрасно исполняете публично, эта песня не полезная, она неправильно ориентирует нашу молодежь, потому что там у вас есть строки «некому оплакать его жизнь». Как это некому оплакать его жизнь?! Ведь есть комсомол, партия!..» Года через три у меня появилась песня о дураках, и те же люди в том же месте опять беседовали со мной и говорили: «Слушайте, ну у вас же есть замечательная песня про Леньку Королева! Зачем же петь про дураков?!.» И я понял, что многое зависит от времени, а не от людей, и стал относиться спокойнее ко всему происходящему».

Песни Булата Окуджавы посредством магнитофонных записей стали кочевать по другим городам. Ему начали приходить письма. Один рабочий из Кирова писал, что ему особенно понравились десять песен, и называет их. Среди них — ни одной песни Булата. В те времена ему приписывали авторство многих песен, в том числе, кстати, и «Здравствуй, моя Мурка...» А некоторые вообще считали, что Окуджава — это женщина!

Булат Шалвович рассказывал смешную историю, связанную с песней «Виноградную косточку в теплую землю зарою...». Как-то Окуджавы не было в Москве, а ему позвонили то ли из Латвии, то ли из Литвы. Трубку взяла его жена, и вот ей сказали, что, мол, они ставят спектакль и хотят использовать песню «Виноградную косточку...» «Как вы думаете, ваш муж не будет против?» Она отвечает: «Конечно, нет!» — «Ну, тогда у нас есть один вопрос. Вот в песне есть такая фраза: «И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву...» Скажите, Лазо — это кто? Это герой гражданской войны?»

Но до момента появления первой пластинки с песнями Окуджавы прошло довольно много времени, что, впрочем, не редко для таких исполнителей в те времена... Я помню, в какой-то из моих приездов к нему на дачу он показывал мне пластинки, выпущенные за рубежом, причем сделали их довольно-таки быстро. «А у нас, в Советском Союзе, — говорил мне Булат Шалвович, — только через двадцать лет появилась моя первая пластинка. И теперь их «пекут» со страшной силой — уже когда я перестал этим заниматься. Ну, скоро в овощных магазинах будут торговать ими».

Кстати, когда у нас вышла самая первая пластинка, маленькая, всего несколько песен, Окуджава даже не знал об этом. У Булата Шалвовича в голове: «Не может быть!» Он побежал в магазин — действительно продается пластинка, но с каким-то жутким портретом. Разозлившись, он купил ее, принес домой, поставил на проигрыватель и сразу понял, что это переписано с французского диска, который вышел раньше. И Окуджава написал на фирму такое письмо: «Я сначала очень рассердился, когда узнал, что вы выпустили пластинку без моего ведома, но потом понял, что вы решили, что я давно умер. Но все-таки можно было бы посоветоваться с вдовой. Я уже не говорю о том, что на обложке вы поместили портрет... моего двоюродного брата!..» На этой почве Булат Окуджава и фирма-изготовитель пластинок познакомились, и со временем стали выходить новые диски Окуджавы. Причем продолжали они появляться и за рубежом: в Соединенных Штатах, в Англии, Италии, Швеции, Западной Германии, во Франции, Японии.

Книги и пластинки Булата Окуджавы выходят, читаются, слушаются и сегодня. 8 мая 2002 года на Арбате мы открывали памятник Поэту — и вновь он спешит по своей нескончаемой улице, теперь уже навечно. Включишь его песни, поставишь видеопленку с его выступлениями — и вот Булат Окуджава все-таки жив. Хочется верить, что это тоже навечно.