Авантюрист и шпион, писатель и журналист, марксист и интеллектуал, завсегдатай борделей и баров

Жизненный путь Рихарда Зорге (1895-1944) в изображениях его современников и потомков, подобно Трое, закрыт столькими слоями (мифологических) напластований и испещрен таким количеством "белых пятен", что без особого метафизического ключа его сегодня невозможно даже просто корректно описать. Сдается, что таким ключом могло бы послужить изречение Мейстера Экхарта из его "Духовных проповедей": "Внутренний и внешний человек различны между собой, как небо и земля". Примерно так же не сходятся ни в чем, кроме имени действующего лица, первое и два других жизнеописания Зорге. Первое - история интеллектуала высшей пробы, наделенного несравненным аналитическим даром и продуктивной способностью стратегического мышления, крупного марксиста, замечательного журналиста и классика геополитики. Красная нить другого жизнеописания - извилистая карьерная тропа участника крупнейших политических событий и коминтерновских интриг 20-30-х годов. И, наконец, это - curriculum vitae необыкновенно удачливого авантюриста большого стиля; яростного женолюба, к тому же - завсегдатая токийского квартала красных фонарей; великовозрастного байкера, в подпитии гоняющего на бешеной скорости по Токио на сверкающем мотоцикле марки "Цундап"; глубоко и убежденно пьющего завсегдатая знаменитых баров Запада и Востока; космополита, или по-старому интернационалиста, промышляющего ремеслом тайного агента.

Внутренний интеллектуал

Первый - внутренний интеллектуал - Зорге, в библиотеке которого было 1000 книг о Японии, помечал в своих исповедальных (почти как у Ельцина) записках в токийской тюрьме "Сугамо": "Получение новых знаний о местах, в которых я бывал, всегда было моей потребностью и доставляло мне удовольствие. Это особенно касалось Японии и Китая. Но я никогда не рассматривал эти исследования как средство для достижения других целей. Если бы я жил в мирных общественных и политических условиях, я, вероятно, стал бы ученым, но, несомненно, не стал бы разведчиком. <…> Мои исследования были очень важны и для того, чтобы утвердиться в положении журналиста. Без такого фона мне было бы очень трудно превзойти даже не слишком высокий уровень начинающего немецкого репортера. Благодаря же фону я был признан в Германии лучшим немецким корреспондентом, аккредитованным в Японии. Газета "Франкфуртер цайтунг", на которую я работал, часто хвалила меня и заявляла, что мои статьи повысили ее международный престиж. <…> Газета и журнал "Геополитик" (Zeitschrift fuer Geopolitik. - С.З.) наседали на меня с предложением как можно быстрее написать книгу о Японии. Я закончил уже триста страниц рукописи, но мои литературные планы с арестом потерпели крах". Рукопись книги погибла при пожаре во время бомбардировки Токио. Точно так же неизвестно куда пропали его марксистский труд, который он диктовал стенографистке-любовнице в номере "Метрополя", и его работа о Китае. Кстати, Зорге опубликовал при жизни три книги: Роза Люксембург. Накопление капитала. Популярное изложение Р.И. Зорге. - Харьков: 1924; И.К. Зорге. План Даусэа и его последствия. - Гамбург: 1925 (нем.); Р.Зонтер (Зорге). Новый немецкий империализм. - Л., 1928. Его журналистское наследие труднообозримо.

Этот Зорге между тем был одним из основателей Франкфуртского института социальных исследований и стоял у истоков "западного марксизма". Вопреки расхожему мнению Зорге окончил не Кильский, а Берлинский университет, который готов был оставить его ассистентом, хотя затем учился и в Киле, а степень доктора государственного права получил в Гамбургском университете, защитив 8 августа 1919 года дежурную для него диссертацию на тему "Имперские тарифы Центрального союза немецких потребительских обществ". Зорге рано познакомился с марксизмом, который, как он отмечал в тюремных записках, "основательно изучил в Берлинском университете, особенно старательно - его теоретический фундамент. Я читал и греческую философию, и оказавшую влияние на марксизм философию Гегеля. Я прочитал Энгельса, а затем и Маркса, что попадало в руки. Я изучал также труды противников Маркса и Энгельса, то есть тех, кто противостоял им в теории, философских и экономических учениях, и обратился к изучению истории рабочего движения в Германии и других странах мира". После защиты докторской диссертации Зорге был в Золингене ассистентом профессора Курта Герлаха, у которого увел жену. Затем он оставил высшую школу и всецело отдался партийно-пропагандистской работе в Аахене, Голландии и Берлине, но при этом хотел закончить образование. "Друзья, - писал Зорге, - выхлопотали для меня должность ассистента на социологическом факультете Франкфуртского университета и одновременно предложили стать там внештатным преподавателем". Зорге согласился, что имело неординарные последствия.

Даже став партийным функционером, Зорге не потерял контактов с академической средой - разумеется, с ее представителями левого толка. Так, в мае 1922 года (по другим данным, в мае 1923 года) Зорге - наряду с Коршем, Лукачем, Вейлем, Виттфогелем, Фогараши, Массингом, Шмюккером, Франком, Гумперсом, Поллоком, Биханом, Ронингером, Александером, Зюскиндом и Фукумото - принял участие в "Летней академии" ("Первой марксистской рабочей неделе") в Тюрингии (Ильменау). В это время Карл Корш был профессором Иенского университета и, в 1923 году, министром юстиции в правительстве Тюрингии, что облегчило организацию встречи марксистов. Ее главным организатором, судя по всему, был Рихард Зорге: "Единственным документальным свидетельством о ее проведении остается приглашение на "Марскистскую рабочую неделю", отправленное из Франкфурта Рихардом Зорге в адрес Гертруды Александер 9 мая 1923 года" (Александр Дмитриев. Марксизм без пролетариата: Георг Лукач и ранняя Франкфуртская школа (1920-1930-е гг.) - СПб.-М., 2004). В Ильменау было решено коллективными усилиями создать в Германии центр марксистских исследований. Финансовую поддержку этому проекту оказал отец участника встречи Феликса Вейля, владелец транснациональной компании "Братья Вейль and Co". "Летняя академия" в Ильменау стала колыбелью Франкфуртского института социальных исследований и вместе с тем - всего "западного марксизма". Первым директором института в 1923 году стал историк австромарксистской школы Карл Грюнберг (1861-1940). Официальное открытие института состоялось через год. В его штат входили как социал-демократы, так и коммунисты. Он поддерживал тесные связи с Институтом Маркса-Энгельса в Москве и готовил совместное издание полного собрания сочинений Маркса и Энгельса, первый том которого вышел в 1927 году. В тюремных записках Зорге сообщил о таком факте: "Я должен рассказать о встрече в 1923 году с делегацией Московского научно-исследовательского института Маркса-Энгельса, возглавлявшегося известным ученым Рязановым. <…> Рязанов пригласил меня в этот институт в Москву, но руководители КПГ тогда не отпустили меня". Зорге так и не суждено было поработать вместе с Рязановым, зато после переезда в Москву в Институте Маркса-Энгельса числилась младшим научным сотрудником и библиотекарем его жена Кристина.

Теоретик Коминтерна

Политическая карьера другого - внешнего - Зорге изобиловала необъяснимыми странностями и непостижимыми поворотами. Внучатый племянник соратника Маркса и Энгельса Адольфа Зорге, рожденный от немецкого отца Густава Зорге в 1895 году в России, на станции Сабунчи под Баку, русской матерью Ниной Кобелевой, которая была то ли нищей сиротой из приюта, то ли дочерью киевского капиталиста Семена Кобелева с солидным приданым, отправляется добровольцем на русский фронт, храбро сражается, имеет три ранения, одно из которых делает его навсегда хромым, получает за доблесть "Железный крест", а во время лечения в лазарете благодаря отзывчивой сестре милосердия теряет невинность - не только физиологическую, но и политическую. Рихард вместе с пилюлями и ласками усваивает левые убеждения, становится последователем Розы Люксембург и Карла Либкнехта, вспоминает о своей коммунистической родословной и штудирует труды Маркса и Энгельса. 22-летний Зорге участвует в конце 1918 года в восстании матросов в Киле, пытается спасти Розу и Карла в Берлине, заключается под стражу сторонниками "кровавой собаки Носке" и отпускается на волю за отсутствием при себе оружия, обретается партийным функционером в Гамбурге под крылом Эрнста Тельмана, становится членом Независимой СДП, а потом КПГ, автором и редактором коммунистических изданий в Аахене, Золингене и Франкфурте-на-Майне, а затем ввязывается во все провалившиеся путчи и неудачные революции в Германии начала 20-х годов. Помимо этого Зорге проявляет активность в тогдашних внутренних распрях немецких коммунистов, несколько раз целиком менявших "слева направо и обратно" под давлением Москвы партийное руководство, пока в 1925 году председателем КПГ не стал Эрнст Тельман.

Но в это время Зорге уже в Москве и в ВКП(б), работает в Исполнительном комитете Коминтерна, дружит с его руководителями Куусиненом, Пятницким и Лозовским, сотрудничает с Бухариным и лично знакомится со Сталиным, выполняет ответственные поручения ИККИ в Скандинавии и Великобритании, попадает под подозрение в "правом уклоне" и вычищается из кадров Коминтерна, по рекомендации резидента РУ ГШ РККА в Германии Басова и Осипа Пятницкого нанимается к Берзину в военную разведку. При этом Рихард Зорге постоянно ходит по лезвию ножа: он не успел еще толком вжиться в коммунистическое амплуа, а к нему самолично является лидер социал-демократов и глава германского правительства в 1918 году Филипп Шейдеманн с предложением попробоваться на роль эрц-теоретика СДПГ. Но Зорге предпочитает стать теоретиком Коминтерна, модифицирует теории империализма Люксембург и Ленина, дает точный прогноз сползания веймарской Германии к нацистской диктатуре, вместе с Бухариным вносит весомый вклад в подготовку новой программы III Интернационала, принятой на VI Конгрессе КИ в 1928 году. В 1933 году, готовясь к командировке по линии РУ в Японию в качестве резидента военной разведки, Зорге нагло появляется в мае в Германии под своим настоящим именем, устанавливает связи в партийно-идеологических верхах Германии, становится сотрудником и зарубежным корреспондентом Zeitschrift fuer Geopolitik главного в ту пору идеолога нацизма Карла Хаусхоффера, а министр пропаганды Третьего рейха Йозеф Геббельс лично благословляет Зорге перед отъездом на Восток на прощальном ужине для избранных. Внимательными читателями корреспонденций (и шифровок) Зорге из Токио в СССР были руководители РУ ГШ от Берзина до Голикова, члены президиума ИККИ, Радек (который перепечатывал его статьи из немецких газет в "Известиях"), Тухачевский и Ворошилов, члены Политбюро и Сталин; в Германии - Канарис, Шелленберг, Гейдрих, Гиммлер, Риббентроп и Гитлер; в Японии - руководство Генштаба и ВС, министр иностранных дел Мацуока и премьер-министр Каноэ. В 1935 году, во время последнего 14-дневного пребывания в Москве, Зорге читает лекцию о международном положении для членов Политбюро ЦК ВКП(б), на которой присутствует Сталин. В 1937 году имеет место дотоле беспрецедентный обмен шифртелеграммами между тайным агентом Зорге и Генеральным секретарем Сталиным. Который после ареста Зорге в октябре 1941-го в ответ на переданные ему предложения официальных инстанций Японии обменять его на захваченных японских разведчиков, однако же, говорит свои знаменитые слова: "Нэ знаю такого человека".

Бабник и байкер

О выходках и авантюрах внешнего человека Зорге в ипостаси тайного агента, который не брезговал никакими средствами добывания информации, досужие биографы, мемуаристы, романисты и кинематографисты повествовали и все еще повествуют наотмашь и взахлеб. Чарльз Уайтон: "Была у Зорге еще одна страсть - скорость. Он был бесшабашно смелым за рулем машины и мотоцикла, который очень любил водить. И однажды, когда Зорге ехал к Клаузену (радисту. - С.З.) из бара "Империал" с секретными сообщениями для передачи в Москву, он попал в серьезную аварию. Его доставили в госпиталь, куда Клаузен смог попасть лишь через какое-то время, однако успел достать из кармана брюк Зорге зашифрованные сообщения до того, как появилась Кэмпэйтай" (японская военная жандармерия. - С.З.). Но не зря все-таки Гегель говорил, что ничто великое в мире не делается без страсти. Любовь к скорости однажды в Китае сослужила тайному агенту отменную службу. Сергей Голяков и Михаил Ильинский: "Чан Кайши был азартным автомобилистом. Он создал автомобильный клуб Китая. Рихард, страстный любитель автоспорта, вступил в этот клуб, стал принимать участие в состязаниях. Однажды во время одной из гонок он сумел выжать из своей скромной спортивной машины все, на что она была способна, и, приближаясь к финишу, обогнал роскошный американский автомобиль президента клуба. Лицо Чан Кайши исказилось от гнева - он всегда выходил победителем. Да и кто бы осмелился обогнать генералиссимуса! Рихард гнал свою машину на полкузова впереди Чан Кайши. Лишь у самого финиша он смирил азарт спортсмена - сбросил газ. Машина Чан Кайши первой пересекла заветную линию. Генералиссимус сиял. Он подошел к Зорге, пожал руку достойному сопернику, поинтересовался, кто он и откуда. Отныне Зорге мог надеяться на благосклонность Чан Кайши. Его непременно приглашали в загородные резиденции. С ним охотно беседовали генералы из окружения правителя страны".

Притчей во языцех стала неукротимая любвеобильность тайного агента Зорге. Еще в Коминтерне и параллельно в Институте Маркса-Энгельса он, по его словам, крутил любовь "по-марксистски" со всеми симпатичными сотрудницами, которые были в зоне досягаемости. А позже разделял постель и информацию одновременно и с женой, и с секретаршей, и с любовницей германского посла в Токио Ойгена Отта. Историки, опираясь на донесения японских и нацистских спецслужб, утверждают, что Зорге, который был женат три раза (на немке Кристине, русской Екатерине и японке Исии, она же Мияке), в Японии "поддерживал устойчивые контакты" с 52 женщинами. Мощным оружием тайного агента Зорге стали беспрестанные застолья с нужными люди, которых он уверенно перепивал и потом выкачивал из них важные для Центра сведения. Хотя безнаказанным ему остаться так и не удалось: по воспоминаниям приятеля Зорге князя Альбрехта Эберхарда Карла Геро фон Ураха, корреспондента, а затем редактора центрального органа нацистской партии Der foelkische Beobachter, "выпивая, он проходил все состояния пьяницы: экзальтированность, слезливую униженность, агрессивность, паранойю и мегаломанию, делириум, ступор и серое одиночество похмелья, которое можно было развеять лишь новой порцией алкоголя".

Японцами, а не нашими соотечественниками, был впервые радикально поставлен главный вопрос, который ставит перед уважающими себя зорговедами его сложная жизнь: был ли Рихард Зорге в строгом смысле термина "советским шпионом"? Признавая в своих показаниях во время следствия, что он передавал аналитическую информацию военной разведке СССР и через нее - его политическому руководству, Зорге отверг свою квалификацию следствием в качестве советского шпиона. За ним последовали в этом и японские юристы. Как сообщил Борис Шлаен в статье "Продолжение легенды или ее разоблачение?" (Вестник. 1997. # 24), почти 10 лет 10 адвокатов из Иокогамы потратили на тщательное изучение дела Зорге. Результатом их труда стал многостраничный доклад, авторы которого пришли к выводу: Рихарда Зорге повесили 1 ноября 1944 года на основании ошибочного приговора. Конкретно журналиста обвинили в том, что он раздобыл информацию о секретном заседании Императорской конференции, на которой было принято решение повернуть военную машину не против Советского Союза, а против Индокитая. По мнению адвокатов, ни одно из этих обвинений нельзя назвать обоснованным. После нескольких лет внимательного изучения процесса и протоколов допросов юристы заключили, что Рихард Зорге занимался лишь анализом информации, которую он получал от других, причем эти сведения зачастую противоречили друг другу. Журналист Зорге интерпретировал их точно так же, как это сделал бы и любой другой человек на его месте". По мнению иокогамских юристов, ни о каком шпионаже в данном случае говорить не приходится, поскольку здесь не было ни государственной тайны, ни шпионской деятельности.

Разумеется, суть проблемы состоит не в юридической квалификации информационной деятельности Зорге в Японии самой по себе, хотя она крайне важна. Суть в том, какому делу он присягал и служил, и как он его понимал. Понятно, что главными биографами Иисусов, как правило, выступают Иуды. Хотя Зорге не годится в Учители праведности, но это произошло после смерти и с ним.

Аналитик с даром предвидения

О том, что Рихард Зорге на самом деле был "двойным", хотя и асимметрично двойным, агентом, не осталось особых сомнений после содержательной публикации Владимира Малеванного в "НГ" (НВО, 27.10.2000). Шеф абвера Вильгельм Канарис, а с 1941 г. шеф разведки СД Вальтер Шелленберг являлись потребителями информации, исходившей от Зорге. Однако, согласно автору, в мемуарах "главного гитлеровского шпиона", изданных в 1956 г. уже после смерти Шелленберга, суть дела искажена. Берлин не знал, что агент абвера в Японии Рихард Зорге работал на Москву. В Москве же были осведомлены о "двойной роли" разведчика.

В его статье проводилась любопытная мысль о том, что "источники, которые использовал корреспондент "Франкфуртер цайтунг" и Немецкого информационного бюро в Токио Рихард Зорге, не предоставляли ему японских секретных документов. Другое дело, что его аналитические способности оказались выше, чем у других журналистов и дипломатов, работавших тогда в Японии". Но если Зорге не использовал секретной информации о Японии, а его донесения столь высоко ценились компетентными органами СССР и Германии, то в чем состояла, используя привычный для него термин, "прибавочная ценность" этих донесений, так решающая аналитическая добавка, которую привносил Зорге в имевшуюся у него несекретную информацию? Ответ подсказывает Шелленберг, который в своих мемуарах констатирует: "Информация Зорге приобретала для нас все большее значение, так как в 1941 году мы хотели знать как можно больше о планах Японии в отношении США. Зорге уже тогда предсказывал, что пакт трех держав (Германии, Японии и Италии. - С.З.) не будет иметь для Германии большого значения (военного, главным образом). И уже после того как мы начали кампанию в России, он предупреждал нас, что ни при каких обстоятельствах Япония не денонсирует свой мирный договор с Советским Союзом... "

В своих тюремных записках Зорге немного наивно заявлял, что своими интеллектуальными успехами он всецело обязан марксистскому методу. Но марксизм без глубочайших внутренних трансформаций, затрагивающих его сердцевину (например, учение об экономическом базисе и идеологической надстройке) попросту неприменим к обществам типа японского, где отношение между экономикой и государственно-идеологической системой попросту перевернуто: ведущим началом является последняя. Точно так же марксизм в чистом виде неприменим к рассмотрению советского общества эпохи сталинской классики.

Но тогда чему или кому обязан Зорге своей аналитической форой? Если попытаться вычленить summa summarum всего корпуса работ Зорге: его марксистских исследований, его геополитически ориентированной журналистики и его информационных донесений в Центр, то напрашивается одно несколько странное заключение: о чем бы ни писал Зорге, его, в сущности, интересовала только одна вещь - тайна власти в двойном значении мощи и владычества. Так, сквозь цикл его трудов по послевоенному империализму 20-х годов красной нитью проходит один сюжет: механизм формирования, расцвета и гибели новых империй - Германии, Японии и, за горизонтом словесного, "красной империи", замаскированной под аббревиатурой "СССР". Такие его абсолютно новаторские, признаваемые знатоками лучшими в своем роде, статьи и мини-монографии, которые Зорге направлял из Токио во "Франкфуртер алльгемайне" и Zeitschrift fuer Geopolitik, как "Японские вооруженные силы", "Политическое руководство Японии", "Японская экспансия" и др., также отличает монотемье: они посвящены прояснению источников, роли, явного и скрытого распределения, экспансионистских протуберанцев власти в закрытых обществах. Огромное число корреспонденций и донесений Зорге концентрируется на рассмотрении политико-идеологической надстройки, ее демиургов в Японии (божественный статус императора, идеология "японизма". - С.З.)и ее определяющего влияние на государственный курс Страны восходящего солнца. Кто-то может вякнуть: какая ограниченность! Неглупый Спиноза как-то обмолвился: всякое определение есть ограничение. А жизнь требовала от Рихарда Зорге определенности. И в этой определенности он остался непревзойденным.