"Эпполет, я сегодня видела дурной сон!» — изрекала с неповторимым прононсом теща бывшего предводителя дворянства Ипполита Воробьянинова в фильме Марка Захарова «12 стульев». В один из этих стульев она когда-то невзначай спрятала бриллианты. Тещу, так смачно говорившую о сне, сыграла актриса Татьяна Пельтцер.

100 лет — это, конечно, не сон. Это возраст. Татьяна Ивановна не дожила до нынешнего июня, когда ей стукнул бы стольник, каких-то 13 лет. Всего ничего.

Наши дети, во всяком случае те из них, кто попродвинутее в кино, знают Пельтцер в лицо. Правда, частенько путают актрису с Риной Зеленой и немного с Фаиной Раневской. Они действительно чем-то похожи. Такие вечные любимые бабушки-старушки, бесконечно острые на язык. В общем, на лицо ужасные, добрые внутри.

Татьяну Ивановну Пельтцер трудно представить молодой. Вернее, представить-то можно, но вот узнаваемой она стала потом, в более солидном возрасте. В «Укротительнице тигров», например, зрители смотрели больше на гладких хищников, в крайнем случае на бесстрашную Касаткину, героического Кадочникова, отрицательно смешного Филиппова и только потом, сильно потом — на Пельтцер.

Удивительно — чем старше становилась Пельтцер, тем стремительнее она молодела. Она бегала по крышам в «Приключениях желтого чемоданчика» (я, тогда маленький, все время прикидывал: а моя бабушка смогла бы так?), развивала бешеную сказочную отрицательную энергию в «Морозко», танцевала от души и пела от этой же самой души в многочисленных спектаклях московского Театра сатиры.

А еще она была первой Марселиной в легендарном сатировском спектакле «Женитьба Фигаро». Тех, кто свято уверен, что Марселина — это исключительно София Михайловна Ротару из новогоднего мюзикла, ждет некоторое разочарование. Пельтцер сыграла Марселину, придуманную Бомарше, задолго «до», в те годы, когда Ротару была совсем юной хуто-хуторянкой. Татьяна Ивановна решительно перевоплощалась в страстную ключницу и, позабыв о возрасте, властно и безоглядно влюблялась в молодого героя Андрея Миронова.

Вообще с Мироновым ее связывали замечательно трогательные отношения не только на сцене и экране, но и в жизни. Они могли запросто, взяв в компанию Марка Захарова, Александра Ширвиндта или Игоря Квашу, рвануть куда глаза глядят, например, в Ленинград, абсолютно просто так, от хорошего настроения… Когда Миронов внезапно умер на гастролях в Риге и «Комсомольская правда» обратилась к Пельтцер за интервью по этому поводу, Татьяна Ивановна сказала, что ее чувства к Андрею сродни материнским и горе такое, что слов подобрать невозможно. Она действительно помнила его совсем крошкой.

А разве мог не ценить такую потрясающую тещу мадам Петухову помешавшийся на 12 стульях зять Воробьянинов, актер того же Театра сатиры Анатолий Папанов? Это в фильме говорится, что Ипполит Матвеевич тещу не любил, а на самом деле Папанов называл Пельцер актрисой Божьей милостью. Хотя характер у нее был отнюдь не ангельский.

Когда-то Пельтцер жила в маленькой комнатушке театрального общежития вместе с отцом, Иваном Романовичем Пельтцером, тоже актером. Личной жизни как таковой у нее не было — только театр и кино. Росла как актриса в спектаклях главного режиссера московского Театра сатиры Валентина Плучека. Играла много, даже очень много, одно время была секретарем партийной организации театра. Что не мешало Плучеку ворчать: дескать, Пельтцер так и осталась провинциальной актрисой, так и не научилась правильно разговаривать на сцене. В более поздний период они крупно поссорились на репетиции, Пельтцер смачно послала худрука на три буквы, и это «послание» по причине включенной радиотрансляции услышал весь многочисленный коллектив Театра сатиры, включая уборщиц и гардеробщиц.

Пельтцер хлопнула дверью и больше не вернулась в свою Сатиру, прикипев душой к Марку Захарову, с которым когда-то и ссорилась, опаздывая на репетиции и обвиняя его в антисоветчине, но больше мирилась и даже дружила.

Марк Анатольевич пригрел ее в Ленкоме. Она снялась у Захарова в нескольких знаменитых телевизионных фильмах. Сыграла в нескольких спектаклях — даже в таком программном, как «Три девушки в голубом» — постановке, которую долго не выпускали к зрителю. Было ли ей так уж легко в этом театре? Не думаю. Все-таки другая эстетика, другое поколение, особая труппа. К тому же ее возраст не способствовал, так сказать, творческому расцвету. В Ленкоме ее считали странноватой бабусей, не всегда оказывали необходимое почтение, но по-крупному не обижали.

Последнюю свою роль она сыграла в спектакле «Поминальная молитва» по Шолом-Алейхему и Горину. Это была Берта — старенькая еврейская мама Менахема-Мендла — А. Абдулова, тихо сходившая с ума. Сын все время одергивал ее: «Мама, сфокусируйте внимания, мы не в поезде».

В конце жизни Татьяна Ивановна тоже испытывала трудности с головой, что поделаешь — преклонный возраст не всегда способствует ясности рассудка. Но попробуйте при этом сохранить способность улыбаться. Мне кажется, она эту способность сохранила. По крайней мере, мы всегда улыбаемся, глядя на экраны, улыбаемся в тот момент, когда играет она.

Я не видел ее на сцене. Зато однажды мы с другом, оказавшись во время студенческих каникул в Москве, дали ей прикурить. Пельтцер в каракулевой шубе до пят с пачкой дефицитного тогда «Мальборо» в руках искала спички или зажигалку — почему-то около Театра им. Моссовета. Видимо, в родном Театре сатиры, находящемся поблизости, огоньку для нее не нашлось.