Максимилиана Александровича Волошина (1877-1932) можно по праву назвать Поэтом с большой буквы. Как Сократ показывал афинянам собственным примером, что значит быть настоящим философом, так и Волошин своей жизнью показал нам, что значит быть поэтом в России. Он превратил ее в поэтическое творение, не менее интересное и захватывающее, чем лучшие его стихи. И в этом не было ничего надуманного и неестественно экстравагантного, в отличие от иных литераторов тех лет, стремившихся к "хулиганской" популярности. Волошин просто жил. И творил как мог. Подобно Сократу он был философом, стремящимся постичь глубинную мистическую суть и связь явлений, "в обыденном явлении жизни постигать вечное" (отсюда его увлечения масонством, антропософией и иными "науками", ищущими скрытое "тайное знание").

В начале ХХ века Волошин часто подолгу останавливался в Париже, где искал "первоисточник" Европейской культуры. Но не забывал посещать очаровавший его свой дикой первозданностью Восточный Крым - "Киммерийский край". Там, в Коктебеле, на берегу живописной бухты у подножья горы Карадаг, Волошин в 1903 году начал строить дачу, которую спроектировал сам. Дача, позднее получившая название "Дом Поэта", чем-то напоминала и средневековый замок, и типичную для Средиземноморья небольшую загородную виллу. В трехэтажном здании, со всех сторон оплетенном лестницами, балкончиками и галереями, должны были быть и просторный зал для приемов, и плоская крыша, с которой темными южными ночами можно было наблюдать звезды, и библиотека, и мастерская художника (с 1902 года Волошин пишет маслом, а десяток лет спустя появляются его замечательные акварели), и, разумеется, комнаты для гостей - друзей, художников и поэтов, и просто интересных собеседников. С апреля 1916 года Волошин живет в Коктебеле постоянно.

Революцию и гражданскую войну он воспринял как некую драму космического масштаба, испытание для всего человечества. В 1926 году он так описал эти годы:

          В те дни мой дом, слепой и запустелый, 
          Хранил права убежища, как храм, 
          И растворялся только беглецам, 
          Скрывавшимся от петли и расстрела. 
          И красный вождь, и белый офицер - 
          Фанатики непримиримых вер - 
          Искали здесь, под кровлею поэта, 
          Убежища, защиты и совета. 
          Я делал всё, чтоб братьям помешать 
          Себя губить, друг друга истреблять.

Советскую диктатуру он принять не смог. В стихах о войне и революции, объединенных в цикле "Неопалимая купина", он проводил параллели между событиями 1917 года и якобинским террором во Франции, "Смутным временем", бунтами Стеньки Разина и Пугачева. В стихотворениях "Бойня", "Террор", "Красная пасха", "Терминология" ("Брали на мушку", "ставили к стенке":) и многих других представители новой власти могли прочитать беспощадный приговор своему режиму. Волошин отважно пишет все, что думает. Однако (и это понятно!) его не печатают. Жизнь обрекает его быть затворником "в глухой провинции у моря". Но затворником ли?

С 1921 года он превращает свой коктебельский "замок" в пристанище, "бесплатный дом для писателей, художников, ученых", своеобразный "дом творчества", "литературно-художественный центр", в котором могли бы жить у моря и работать все желающие. Все беспокойное хозяйство держится на плечах Волошина и его жены Марии Степановны. Только в 1923 году его дом посещают и останавливаются кто на неделю, кто на месяц почти триста человек. В следующем году - четыреста. Гостят в Коктебеле Валерий Брюсов, Андрей Белый, Корней Чуковский, Евгений Замятин, Михаил Булгаков, Александр Грин, Марина Цветаева и многие, многие другие - литераторы, артисты, музыканты, востоковеды, скульпторы, живописцы, ученые. "Киммерийскими Афинами" назовет дом Волошина Г. Шенгели, а Андрей Белый - "одним из культурных центров не только России, но и Европы".

"Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся", - советовал поэтам Волошин. "Толпа" же поэта не понимала и тоже не уважала. "Интеллигентский оазис" в Коктебеле, атмосфера духовной раскрепощенности и свободы воспринимались властями как нечто чуждое. Волошину постоянно досаждали фининспекторы, в сознании которых никак не укладывалось, как можно летом у моря сдавать комнаты приезжим из Ленинграда и Москвы бесплатно! Местный сельсовет не раз пытался отнять у "буржуя" Волошина его пристанище. Оставалось надеяться на заступничество высшей власти, писать бесконечные ходатайства, собирать подписи. Борьба за "Дом Поэта" в конце концов окончательно подорвала здоровье Волошина и приблизила его смерть в 1932 году.

Что придавало силы ему в эти годы? Поэтическое кредо Волошин выразил в стихах, посвященных его детищу - Дому Поэта:

          Я не изгой, а пасынок России. 
          Я в эти дни - немой её укор. 
          Я сам избрал пустынный сей затвор 
          Землею добровольного изгнанья, 
          Чтоб в годы лжи, паденья и разрух 
          В уединеньи выплавить свой дух.  

Максимилиан Александрович Волошин (псевдоним; настоящая фамилия Кириенко-Волошин) (1877-1932), русский поэт, художник, литературный критик, искусствовед. Родился 16 (28) мая 1877 году в Киеве, предки по отцу - запорожские казаки, по матери - обрусевшие в 17 веке немцы. В три года остался без отца, детство и отрочество прошли в Москве. В 1893 году мать приобрела земельный участок в Коктебеле (близ Феодосии), где Волошин в 1897 году окончил гимназию. Поступив на юридический факультет Московского университета, втянулся в революционную деятельность, за причастность к Всероссийской студенческой забастовке (февраль 1900 года), а также за "отрицательное миросозерцание" и "склонность ко всякого рода агитациям" был отстранен от занятий. Во избежание иных последствий, отправился осенью 1900 года рабочим на строительство Ташкентско-Оренбургской железной дороги. Этот период Волошин называл позднее "решающим моментом в моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток, древность, относительность европейской культуры".

Тем не менее именно активное приобщение к достижениям художественной и интеллектуальной культуры Западной Европы становится его жизненной целью начиная с первых путешествий 1899-1900 годов во Францию, Италию, Австро-Венгрию, Германию, Швейцарию, Грецию. Особенно притягивал его Париж, в котором он видел центр европейской и, стало быть, всеобщей духовной жизни. Вернувшись из Азии и опасаясь дальнейших преследований, Волошин решает "уйти на Запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы".

В Париже Волошин живет с апреля 1901 по январь 1903, с декабря 1903 до июня 1906, с мая 1908 по январь 1909, с сентября 1911 по январь 1912 и с января 1915 до апреля 1916. В промежутках странствует "в пределах древнего Средиземноморского мира", наездами бывает в обеих российских столицах и обитает в своем коктебельском "доме поэта", который становится своеобразным культурным центром, пристанищем и местом отдыха писательской элиты, "Киммерийскими Афинами", по выражению поэта и переводчика Г. Шенгели. В разное время там побывали Брюсов, Андрей Белый, Горький, Алексей Толстой, Гумилев, Цветаева, Мандельштам, Г. Иванов, Замятин, В. Ходасевич, Булгаков, Чуковский и многие другие писатели, художники, артисты, ученые.

Волошин дебютировал как литературный критик: в 1899 году журнал "Русская мысль" печатает без подписи его маленькие рецензии, в мае 1900 года там же появляется большая статья "В защиту Гауптмана", подписанная "Макс. Волошин" и представляющая собой один из первых российских манифестов модернистской эстетики. Дальнейшие его статьи (36 о русской литературе, 28 - о французской, 35 - о русском и французском театре, 49 - о событиях культурной жизни Франции) провозглашают и утверждают художественные принципы модернизма, вводят новые явления русской литературы (в особенности творчество "младших" символистов) в контекст современной европейской культуры. "Волошин был необходим эти годы, - вспоминал Андрей Белый, - без него, округлителя острых углов, я не знаю, чем кончилось бы заострение мнений...". "Совопросником века сего" именовал его Федор Сологуб, называли его и "поэтом-отвечателем". Он был литературным агентом, экспертом и ходатаем, антрепренером и консультантом издательств "Скорпион", "Гриф" и братьев Сабашниковых. Сам Волошин называл свою просветительскую миссию следующим образом: "буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия...". Все это воспринималось через призму искусства - особо ценились "поэзия идей и пафос мысли"; поэтому писались "статьи, похожие на стихи, стихи, похожие на статьи" (по замечанию И. Эренбурга, посвятившего Волошину очерк в книге "Портреты современных поэтов" (1923). Стихов поначалу писалось немного, и почти все они были собраны в книге "Стихотворения. 1900-1910" (1910). "Руку настоящего мастера", "ювелира" увидел в ней рецензент В. Брюсов; своими учителями Волошин считал виртуозов стихотворной пластики (в противовес "музыкальному", верленовскому направлению) Готье, Ж. М. Эредиа и других французских поэтов-"парнасцев". Эта самохарактеристика может быть отнесена к первому и второму, неопубликованному (составлен в начале 1920-х годов) сборнику "Selva oscura", включавшему стихотворения 1910-1914 годов: большая их часть вошла в книгу избранного "Иверни" (1916).

С начала Первой мировой войны явственным поэтическим ориентиром Волошина становится Э. Верхарн, брюсовские переводы которого были подвергнуты сокрушительной критике еще в статье "Эмиль Верхарн и Валерий Брюсов" (1907), которого он сам переводил "в разные эпохи и с разных точек зрения" и отношение к которому подытожил в книге "Верхарн. Судьба. Творчество. Переводы" (1919).

Вполне созвучны поэтике Верхарна стихи о войне, составившие сборник "Anno mundi ardentis 1915" (1916). Здесь отрабатывались приемы и образы той стихотворной риторики, которая стала устойчивой характеристикой поэзии Волошина времен революции, гражданской войны и последующих лет. Часть тогдашних стихотворений была опубликована в сборнике "Демоны глухонемые" (1919), часть - под условным объединяющим заглавием "Стихи о терроре" издана в Берлине в 1923 году; но в большинстве своем они остались в рукописи. В 1920-е годы Волошин составил из них книги "Неопалимая Купина. Стихи о войне и революции" и "Путями Каина. Трагедия материальной культуры". Однако в 1923 году началась официальная травля Волошина, имя его было предано забвению и с 1928 по 1961 годы в СССР в печати не появилось ни одной его строчки. Когда в 1961 году Эренбург почтительно упомянул о Волошине в своих мемуарах, это вызвало немедленную отповедь А. Дымшица, указавшего: "М. Волошин был одним из самых незначительных декадентов, к революции он... отнесся отрицательно".

Волошин вернулся в Крым весной 1917 года. "Больше не покидаю его, - писал он в автобиографии (1925), - ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую...". "Не будучи ни с одной из борющихся сторон, - заявлял он ранее, - я живу только Россией и в ней совершающимся... Мне (знаю это) надо пребыть в России до конца". Его дом в Коктебеле оставался странноприимным во все время гражданской войны: в нем находили приют и даже скрывались от преследований "и красный вождь, и белый офицер", как писал он в стихотворении "Дом поэта" (1926). "Красным вождем" был Бела Кун, после разгрома Врангеля заправлявший усмирением Крыма путем террора и организованного голода. По-видимому, в награду за его укрывательство Волошину был при советской власти сохранен дом и обеспечена относительная безопасность. Но ни эти заслуги, ни хлопоты влиятельного В. Вересаева, ни умоляющее и отчасти покаянное обращение к всесильному идеологу Л. Каменеву (1924) не помогли ему пробиться в печать.

"Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей", - писал Волошин. Мысли его устремлялись в двух направлениях: историософском (стихи о судьбах России, нередко принимавшие условно-религиозную окраску) и антиисторическом (проникнутый идеями универсального анархизма цикл "Путями Каина": "там я формулирую почти все мои социальные идеи, большею частью отрицательные. Общий тон - иронический"). Характерная для Волошина несогласованность мыслей нередко приводила к тому, что его стихи воспринимались как высокопарная мелодекламация ("Святая Русь", "Преосуществление", "Ангел времен", "Китеж", "Дикое Поле"), претенциозная стилизация ("Сказание об иноке Епифании", "Святой Серафим", "Протопоп Аввакум", "Дметриус-император") или эстетизированные умствования ("Таноб", "Левиафан", "Космос" и некоторые другие стихотворения из цикла "Путями Каина"). Тем не менее многие стихотворения Волошина революционной поры получили признание как точные и емкие поэтические свидетельства (типологические портреты "Красногвардеец", "Спекулянт", "Буржуй" и т.д., стихотворный дневник красного террора, риторический шедевр "Северовосток" и такие лирические декларации, как "Готовность" и "На дне преисподней").

Деятельность Волошина-искусствоведа после революции прекратилась, однако он успел опубликовать 34 статьи о русском изобразительном искусстве и 37 - о французском. Сохраняет значение его первая монографическая работа о Сурикове. Осталась незавершенной книга "Дух готики", над которой Волошин работал в 1912-1913 годах.

Живописью Волошин занялся, чтобы профессионально судить об изобразительном искусстве, - и оказался даровитым художником, его излюбленным жанром стали акварельные крымские пейзажи со стихотворными надписями.

Умер Максимилиан Александрович Волошин в Коктебеле 11 августа 1932 года.