В ней не было ничего из тех качеств, что называют «звездными». Рост метр сорок семь, щуплая фигурка, руки-спички… Манеры просты, порой вульгарны, язык грубоват. За кулисами она каждый раз умирала со страху. Но на эстраде наступало чудесное преображение — перед зрителями появлялась богиня песни, воплощенная душа Франции. Та Эдит Пиаф, о которой до сих пор рассказывают легенды.

Мифами окружена вся жизнь Эдит, начиная с первой страницы. В ее воспоминаниях говорится, что мать, уличная певица Анетта Майяр, родила ее прямо на тротуаре, на плаще ажана, сыгравшего случайно роль повитухи. Что ж, неплохое начало для будущей истории. Хотя, чем черт не шутит, и такое может быть. А запись о ее рождении в парижской больнице Тенон могла быть произведена после того, как новорожденную туда доставили для осмотра. Итак, Эдит Джованна Гассион появилась на свет 19 декабря 1915 года, когда отец малютки Луи Гассион как раз приехал на побывку с фронта. Шла Первая мировая война, и Луи, как большинство мужчин призывного возраста, отправился бить «бошей». В мирной жизни он был бродячим акробатом и кочевал по парижским улицам, с трудом зарабатывая на еду и временный ночлег. Пока он крутил сальто и жонглировал, Анетта пела немудреные песенки и обходила публику с подносом, на который сыпались монеты.

Та же уличная жизнь ждала и малютку Эдит, но она этого еще не знала и мирно агукала в одеяле — в Париже стоял нешуточный холод. Скоро Луи отбыл обратно на фронт, и Анетта занялась своим ремеслом уже в одиночку, оставив младенца на попечение матери. Эмма Майяр, бывшая цирковая наездница, берберка, родом из Марокко, была женщиной доброй, но крепко выпивающей. Говорят, молоко для Эдит она сдабривала «Перно», чтобы та слаще спала и не кричала.

Во время очередного приезда в Париж Луи отыскал дочь и обомлел: она была покрыта коростой и вшами, до предела истощена, ее несоразмерно большая голова болталась на шее, как на веревке. Проклиная все на свете, акробат повез девочку к своей матери в нормандский городок Берне, где мадам Луиза Гассион вела нешуточное хозяйство — публичный дом.

Эдит показалось, что она попала в рай. Бабушка была ей не слишком рада, зато девицы наперебой ласкали «бедную крошку» и закармливали ее конфетами. Ее впервые в жизни отмыли дочиста, и тут выяснилось, что малышка не видит — у нее развилась катаракта. Целых пять лет с миром ее связывали только звуки, а именно фривольные песенки, которые распевали в борделе. «Много лет спустя, — вспоминала Пиаф, — когда мне хотелось, как следует понять, «увидеть» песню, я закрывала глаза». Летом 1922 года мадам Луиза и ее девушки повезли ребенка в город Лизье в храм к святой Терезе, который славился чудесными исцелениями. И, как ни удивительно, Эдит в скором времени в самом деле прозрела. До конца жизни она не забывала благодарить «сестричку из Лизье», хотя не исключено, что к чуду приложил руку доктор из Берне, который провел с ней курс лечения.

Скоро в город приехал почти забытый папаша Луи. «Хватит бездельничать, пора работать!» — подытожил он и увез девочку в Париж. Она была слишком слабой для акробатических номеров, зато ее куплеты нравились зрителям, увеличивая выручку маленькой труппы. Отец как мог заботился о ней. Когда однажды Эдит в восхищении застыла у витрины с нарядной куклой, он без колебаний отдал за игрушку пять франков — все свои наличные. Портили дело только «мачехи», которых любвеобильный Луи менял как перчатки. В пятнадцать лет Эдит ушла из дому. Правда, никакого дома не было, да и сейчас не стало: девушка просто перекочевывала из одной дешевой гостиницы в другую. Сперва она устроилась в молочную лавку, но хозяйка не позволяла ей петь, а без этого, как говорят, Эдит обойтись не могла, и тогда она решила стать, как Анетта, уличной певицей. Но для такого дела была необходима компаньонка, которая собирала бы деньги, пока та поет. На роль таковой подошла 13-летняя Симона Берто по прозвищу Момон, тоже сбежавшая из дому. Много лет спустя она написала мемуары, где представила себя лучшей подругой Эдит и даже ее сестрой по отцу. Все это, мягко говоря, не совсем верно. Но тогда, в 1931-м, девочки и правда были неразлучны. Поселившись вместе, они начали бродить по улицам и петь под аккомпанемент расстроенного банджо. Все заработанное проедали в ближайшем кафе в компаниях бродяг, воров и сутенеров. Здесь же потянулась череда первых возлюбленных: актеры, моряки, солдаты Иностранного легиона. Присутствие мужчины рядом, пусть даже быстротечное, давало Эдит, по ее же словам, ощущение спокойствия, даже если наутро кавалер забирал ее жалкие гроши и исчезал, наградив случайную подругу тумаками.

В семнадцать ей показалось, что она встретила свое счастье: Луи Дюпон по прозвищу Малыш был разносчиком продуктов в магазине. Он первым подарил Эдит скромный букетик фиалок и тем завоевал ее. Скоро она забеременела, и практичный Малыш устроил ее в мастерскую, где делали траурные венки. В феврале 1933 года у них родилась дочь Марсель, и Луи стал всячески отговаривать Эдит от пения: «Баловство это все. Вот венки — дело надежное. Они всегда нужны». Потеряв терпение, молодая жена бросила своего мужа и в сопровождении Симоны вернулась на улицу. Дочку она таскала с собой, пока через два года та не умерла от менингита. Погоревав, певица вновь бросилась в водоворот жизни. Она еще не знала, скольких близких ей суждено потерять.

Малютка Пиаф . Через пару лет на Монмартре малышку Эдит знали все. Она не училась пению, но ее необычный, красивый голос со временем окреп, наполнился болью и нежностью, исходящими из глубины души. Каждую песню она исполняла как в последний раз, не щадя связок. Однажды, когда она пела на улице Труайон, ее заметил один элегантный господин: «Разве можно так кричать? Ты же погубишь голос, а он у тебя очень даже неплох… Знаешь что, приходи-ка на прослушивание в кабаре «Жернис». Попробуем сделать из тебя певицу». Это был сам владелец кабаре Луи Лепле, ставший крестным отцом Эдит в искусстве. Сочтя ее репертуар слишком примитивным, он подобрал ей для первого выступления несколько песен получше. Он же придумал ей псевдоним Пиаф, что на парижском арго значит «воробушек».

«В «Жернис» поет малютка Пиаф! Прямо с улицы — в кабаре!» — кричали афиши, а ее голова шла кругом: «Бывает же такое!» Значит, завтра она не идет «делать улицу» — петь во дворах — стучаться в окна и форточки своими пошленькими куплетами: «Да, мы потерянные, потерянные и нищие, // Которых любят по вечерам где угодно…» Похоже, Эдит Джованна Гассион уходит с улицы, раз завтра поет в кабаре. В чем она выйдет на сцену? О! Об этом лучше не вспоминать. В связанном за ночь черном платье с одним рукавом, таком нелепом, что зал замрет от недоумения: «Плакать над этим привидением с мертвенно-бледным лицом в кровавой помаде или смеяться?»

Так или примерно так началась ее Сцена. Почему примерно? Потому что вариантов описания черного вязаного платья с одним рукавом, равно как и дырявого свитера без рукавов, равно как простыни, платка, шарфа, косынки, накинутых на свитер, — множество, как, собственно, и тех, кто называл себя биографами певицы, близкими друзьями, родственниками, учителями… Иногда рассказы «очевидцев» разнятся до противоположного. С чем это связано? Наверное, с тем, что потом, став Пиаф, Эдит позволяла говорить и писать о себе все что угодно. Она вообще не любила скучать и была прекрасным игроком, умевшим всегда вовремя рассмеяться. Ее смех ставил журналистов в тупик: они не понимали, как расценивать тот или иной эпизод из ее жизни, о котором она сама только что рассказала? Росла в публичном доме? Жила на улице? Была наводчицей у воров? Спала с «баронами»?.. Неужели?

Итак — октябрьский вечер 1935 года. Кабаре «Жернис». На сцене — Эдит. Ей 20 лет. Гадкий утенок. Ничего «женского». А зал, подогретый шампанским, колышется в мехах, духах, шелках. Неужели кому-то есть дело до этого жалкого зрелища? Но вот она допела первую песню, шум стихает. И уже после второй зрители все как один смотрят на сцену. Контраст увиденного и услышанного превзошел все ожидания. Владелец «Жерниса» Луи Лепле доволен. Ведь он сам откопал это «нечто». Как бы это «нечто» правильно назвать: «самородком», «талантом», «находкой»? Луи Лепле — профессионал, он знает толк в своем деле, знает, как развлечь публику! А какая у «нечто» история — уличная, грязная, бесприютная, с пьяными кабаками, казармами, солдатами, «котами», «баронами», легавыми… Если вытащить Эдит из этой отвратительной окрошки — возможно, что-то и получится. И никаких вложений… И вот, дрожа от страха, она допевает:
«А у нас, у девчонок, ни кола ни двора,
У верченых-крученых, эх, в кармане дыра.
Хорошо бы девчонке скоротать вечерок,
Хорошо бы девчонку приголубил дружок...»
— и — буря аплодисментов. Громче всех хлопали знаменитые шансонье Морис Шевалье и Мистингет. Триумф изменил жизнь Эдит — впервые у нее появились деньги, наряды, богатые поклонники. Друг Лепле, писатель Жак Буржа, занялся ее образованием и приохотил к чтению, хотя писать без ошибок она так и не научилась. Сам Лепле работал с ее репертуаром, подбирая песни под созданный для нее образ «уличной девчонки». Он ни разу не попытался соблазнить ее — Эдит далеко не сразу поняла, что патрон предпочитает мужчин.

Белая полоса в ее жизни оборвалась внезапно — 6 апреля 1936 года ее покровитель был убит, причем Пиаф тут же обвинили в соучастии. По одной из версий, Лепле потребовал от нее разрыва с любовником-бандитом, и тот решил отомстить. Доказать это не удалось, но газеты перемыли «преступнице» все кости. Из-за этого Эдит нигде не могла найти работу — ни в одном зале, ни в одном кабаре, и снова покатилась по наклонной. Вино, ночные пирушки, случайные любовники… Спас ее поэт-песенник Раймон Ассо — он единственный отозвался на просьбу о помощи и стал писать для нее песни. А потом бросил жену и переселился к певице. Он стал для нее настоящим Пигмалионом: учил правильно говорить, изящно двигаться, орудовать ножом и вилкой. С необычным для поэта мужеством разогнал ее друзей-сутенеров. Благодаря ему она из «уличной девчонки» превратилась в эстрадную диву. Он же помог ей получить ангажемент в самом знаменитом парижском кабаре «АВС». На другой день после ее выступления «король богемы» Жан Кокто писал в «Фигаро»: «Мадам Пиаф гениальна! Неподражаема! Такой, как она, еще никогда не было и не будет!» Немалая доля успеха причиталась Ассо, который снабдил Эдит новыми песнями. Благодаря ему Пиаф познакомилась со своей бессменной композиторшей Маргерит Монно и аккомпаниатором Пьером Дрейфусом. Но сам Ассо недолго был рядом — постепенно его опека наскучила Эдит, и они расстались. Со многими бывшими возлюбленными Пиаф умудрялась сохранять дружбу, но с ним этого не вышло. Он остался один и до самой смерти в 1968 году продолжал оплакивать утраченную любовь.

Все оттенки голубого . Пиаф была некрасива, но умела покорять мужчин на зависть многим красавицам. Влюбленность требовалась ей как воздух, и первые признаки состояния влюбленности обычно подмечала Симона. «Посмотри, — обращалась к ней Эдит, — какие у Жана голубые глаза! Никогда таких не видела». Вскоре Жан начинал захаживать к певице, а потом и поселялся там. Она обожала, когда в комнате были разбросаны мужские вещи, пахло табаком, а на стуле висел недавно снятый пиджак, еще хранящий тепло тела. Но идиллия продолжалась недолго. В конце концов она говорила: «Знаешь, Момон, а у него глаза не голубые, а какие-то тусклые, серые». Так заканчивались почти все ее романы. На прощание отвергнутые любовники получали стандартный набор, состоявший из пары галстуков, часов с цепочкой и связанного ею самой свитера того же голубого цвета.

Эдит всегда боялась, что ее бросят, и поэтому бросала своих возлюбленных первой. Место Ассо рядом с ней занял актер Поль Мерисс — красивый, безупречно воспитанный и холодный как айсберг. В пылу скандала Пиаф обзывала его «снулой рыбой», била посуду, бросалась на него с кулаками, а он спокойно сидел и читал газету. Потом она выкипала, остывала, он целовал ее, и они отправлялись отмечать примирение в ближайшее кафе. Поль потерял самообладание только раз — в 1940-м, когда немцы вошли в Париж. Он сидел и плакал, глядя, как по их улице катят танки с черными крестами. Эдит не плакала и даже приняла предложение оккупационных властей спеть в Германии. Тем, кто ее критиковал, она отвечала: «Я буду петь для наших ребят в лагерях военнопленных. Представляете, как им нужна поддержка?» И она действительно спела и снялась с пленными на большой фотографии. Вернувшись в Париж, она отдала фото подпольщикам, и те изготовили поддельные паспорта для всех ста пятидесяти пленников. Приехав в лагерь еще раз, Пиаф тайком передала паспорта французам, и часть из них сумели бежать. И это — не миф. Эту историю она рассказала, когда после освобождения от оккупации ее пытались обвинить в коллаборационизме. Защищать ее пришли не только спасенные беглецы, но и друзья-евреи, которым она помогала скрываться от нацистов. В конце разбирательства члены комиссии встали навытяжку и отдали честь этой маленькой женщине. К тому времени она давно рассталась с Мериссом и жила с поэтом Анри Конте. Их долгий роман завершился из-за того, что Анри не захотел бросить жену. Но в то время на горизонте Пиаф уже возник Ив Монтан — молодой итальянский эмигрант, которого по-настоящему звали Иво Ливи. За его обезьяньими ужимками, торчащими ушами и гнусавым марсельским акцентом Эдит сразу распознала талант, но ее привлекло не только это. Ей было уже под тридцать, ему — на пять лет меньше. Рядом с полным жизни Монтаном она тоже чувствовала себя моложе и в благодарность решила сделать из него звезду. К тому времени у нее была уже масса полезных связей, и скоро газеты, еще недавно смеявшиеся над итальянцем, стали называть его «певцом, которого ждали».

Влюбленный Ив звал ее замуж, но она отказалась. Ее отталкивали его мужской шовинизм, привычка во всем быть главным, а еще больше — постоянные измены. В конце концов ревнивая Эдит по своей привычке бросила его первым, сменив на музыканта Жана-Луи Жобера. Ей понравилось зажигать звезды, но преемники Монтана были на редкость бездарны. Единственным исключением оказался маленький паренек с огромным кривым носом и непроизносимой фамилией Азнавурян. Благодаря Пиаф весь мир узнал его как Шарля Азнавура. Для нее он стал всем — секретарем, шофером, сиделкой, психоаналитиком. Всем, кроме возлюбленного. «Эта Мадемуазель Противоречие совмещала черты дворовой девки и святой Терезы, — рассказывал он позже. — Если вы входили в ее круг, то уже не могли выйти из него... Между нами была дружба, граничащая с влюбленностью, было братское взаимопонимание, но никогда не было постели».

Прожив восемь лет рядом с Эдит, Азнавур покинул ее, но не предал. К сожалению, этого нельзя сказать о многочисленных «друзьях», которые шумной чередой проходили через дом Пиаф. Пользуясь ее щедростью, они объедали ее, крали деньги, интриговали, а потом исчезали, чтобы после вывалять певицу в грязи в своих лживых мемуарах. Конечно, были и настоящие друзья — Маргерит Монно, актер Лулу Баррье, великолепная Марлен Дитрих. Их с Эдит объединяли не корысть, не постель, а нечто большее — искусство, которому все они трепетно служили.

Любовь… В октябре 1947 года Эдит впервые пела в Америке. Вначале янки были разочарованы — они ожидали разряженную парижскую диву в кружевах и блестках, а увидели невзрачную и скромно одетую женщину, поющую на непонятном языке. Пиаф специально спела пару песен на английском, но с таким акцентом, что их приняли за итальянские. Но ее обаяние сделало свое дело — выступление она закончила под гром аплодисментов. Американцам особенно понравилась песня «Жизнь в розовом цвете», так называли модное бродвейское кабаре. В Нью-Йорке произошло и еще одно событие: Эдит познакомилась с соотечественником, 30-летним чемпионом по боксу Марселем Серданом. Он оказался не узколобой гориллой, какими часто представляли боксеров, а человеком неглупым и очень добрым. А глаза у него были голубые-голубые…

В Париже между ними вспыхнул роман. Он поселился у нее, забыв, что в провинции его ждут жена и двое сыновей. Газеты торопливо пережевывали сенсацию, обвиняя Пиаф в том, что из-за нее Марсель проиграл несколько поединков. «Пожирательница мужчин лишает Францию спортивной надежды», — кричали заголовки. А им было все равно. Они гуляли по набережным Сены, он носил ее на руках, как ребенка, покупал дорогие подарки. Однажды принес норковое манто и накинул ей на плечи. Зарывшись лицом в дивный мех, она плакала от счастья. А наутро купила ему запонки с бриллиантами от Картье:

«Мой мужчина достоин самого лучшего». Симона, до сих пор жившая с Эдит, изнывала от зависти: почему одним все, а другим ничего? Она попыталась соблазнить Марселя, но он был тверд как скала. Вероломной подруге указали на дверь. Осенью 1949-го Марсель улетел в Америку на очередной поединок. Эдит в Париже не находила себе места, ежедневно звонила ему за океан и требовала быстрее приехать. Единственное, чего боялся чемпион, были воздушные перелеты, но ради любимой он решился. 27 октября самолет «Констеласьон», на борту которого находились Сердан и еще 48 человек, заблудился в тумане и врезался в гору на Азорских островах. Узнав об этом, Эдит словно окаменела от горя, но тем же вечером вышла на сцену кабаре «Версаль». «Я пою в память о Марселе Сердане», — бросила она в притихший зал. Давясь слезами, спела две песни и без сил рухнула на пол…

Она долго приходила в себя. Кто-то из друзей принес ей столик для спиритических сеансов, и она подолгу беседовала с духом Марселя. Ей казалось знаком судьбы, что возлюбленного звали так же, как ее покойную дочь, и она просила прощения у них обоих. Скоро в дом опять проникла Симона, предложившая привычное лекарство — алкоголь. Они напивались так, что вползали домой на четвереньках мимо оторопевшей консьержки, лая при этом по-собачьи. Потом снова начались любовные похождения. Первым после Сердана стал американский певец Эдди Константин, из которого Эдит тоже пыталась сделать звезду — даже сыграла с ним в музыкальном спектакле «Малышка Лили». За ним настала очередь старого знакомого Жака Пиллса. За него Пиаф в 1952 году даже вышла замуж — ироничный и спокойный шансонье показался ей желанной «тихой гаванью». Но за спокойствием скрывалось равнодушие. Не желая выслушивать ее бесконечные исповеди, Пиллс начал все чаще исчезать из дома, а потом и вовсе пропал из ее жизни так же тихо, как появился.

У последней черты. Вся жизнь Пиаф после гибели Марселя была методичным саморазрушением. За пятнадцать лет она пережила четыре автокатастрофы, две клинические смерти и одну попытку самоубийства. Особенно тяжелой стала авария в августе 1952 года, когда один из возлюбленных певицы, велогонщик Андре Пусс, не вписался в поворот на горной дороге. В промежутках между операциями врачи кололи Эдит морфий, и в итоге она пристрастилась к этому наркотику. Усилия всех ее друзей и курсы лечения не дали результата — в лучшем случае она «пересаживалась» с наркотиков на спиртное. Это оказало роковое влияние на ее внешность. Она еще больше похудела, кудри свалялись тусклыми прядями, и в итоге она остригла их. Ее лицо, по отзывам очевидцев, напоминало «череп, обтянутый кожей». И все равно она продолжала притягивать мужчин. Велогонщика сменил музыкант Жак Льебрар, за ним последовали галерист Андре Шеллер и шансонье Жорж Мустаки. Все они были моложе Эдит, которая с грустью говорила: «Популярность имеет свои минусы. Теперь все мужчины, когда спят со мной, ни на минуту не забывают, что имеют дело с самой Пиаф».

Как ни странно, в этот период она спела лучшие свои песни. Боль и горечь соединились в них с отчаянным вызовом судьбе, с желанием по-прежнему жить и любить. Это и «Падам, падам», написанная ее старым другом Анри Конте, и «Милорд», слова которой принадлежат Мустаки. И, конечно, «Я не жалею ни о чем» — этот бессмертный шедевр в сентябре 1960-го принес Пиаф молодой поэт Шарль Дюмон. Через две недели зал «Олимпия» потрясенно слушал, как маленькая женщина поет:

«Non! Rien de rien...
Non! Je ne regrette rien…
Ni le bien qu’on m’a fait,
Ni le mal tout c5 a m’est bien e’gal…»

«Нет! Ничего ни о чем...
Нет! Я не жалею ни о чем —
Ни о добре, которое мне сделали,
Ни о зле, которого не помню».

«Я начинаю жизнь с нуля» — так кончалась песня, после которой громадный зал сотрясли овации. Но сказать это было гораздо проще, чем сделать. Удерживал груз прошлого, тянули назад друзья, твердившие в один голос — все хорошо, менять ничего не надо. На имени Пиаф к тому времени кормились десятки людей, судьбами которых она распоряжалась с бесцеремонностью истинной звезды. Одних прогоняла, как Симону Берто, которая попалась на краже хозяйских драгоценностей. Других возвышала, как 26-летнего греческого парикмахера Теофаниса Ламбукаса, ставшего ее последней любовью. По привычке решив сделать из него звезду эстрады, она придумала ему новую фамилию — Сарапо. Это была единственная известная ей греческая фраза, означавшая «Я тебя люблю».

Незадолго до этого Эдит вернулась из поездки в Америку, где завела роман с художником Дугласом Дэвисом. Вскоре они расстались, два года спустя Дуглас разбился на самолете. Умерла от перитонита и давняя чудесная подруга Эдит — композитор Маргерит Монно. Узнав об этих двух смертях, певица плакала: «Я всем приношу несчастье!» Тео Сарапо утешал ее: «Нет, мне ты принесла счастье. Много счастья!» В октябре 1962 года они поженились. На церемонии все обратили внимание на отекшее лицо и слезящиеся глаза невесты, рядом с которой жених выглядел особенно молодым и цветущим. Но голос Пиаф остался тем же, и она доказала это во время долгого турне по Франции вместе с Тео. Публика тепло принимала ее, еще не зная, что это прощальные гастроли.

В апреле следующего года Эдит в бессознательном состоянии поступила в больницу города Нейи — у нее отказала печень. После экстренных мер она пошла на поправку и уехала на юг, в деревушку Пласкасье близ Граса. Вскоре, однако, стало ясно, что ее нельзя спасти. Она не может есть, мучается страшными болями, ее вес уменьшается до 34 килограммов. Рядом с ней остаются муж, верный Лулу Баррье и сиделка Симона Маргантен. Она умерла в бессознательном состоянии 10 октября, хотя официальной датой смерти стало 11-е, когда тело на специальном самолете доставили в Париж.

14 октября стотысячная толпа провожала «малышку Пиаф» на кладбище Пер-Лашез. Власти никак не откликнулись на событие, церковь запретила отпевать Эдит как «безнравственную особу». Но парижан это ничуть не смутило: они хоронили свою любимицу, своего «воробушка». Тео Сарапо плакал и бросался на гроб, словно пытаясь и после смерти соединиться с любимой. Он ждал недолго — в 1970 году певец, чья известность быстро канула в Лету, погиб в автокатастрофе. А старый друг Пиаф Жан Кокто умер через несколько часов после нее, когда готовил речь, посвященную ее памяти. После Эдит дорогие ей люди один за другим уходили из жизни…

Наверное, она прожила бы дольше, если бы берегла себя и не доходила во всем до конца, до предела, за которым — гибель. Но тогда она не была бы той Эдит Пиаф, которую помнят и любят до сих пор. Ее судьба — плохой пример для подражания…

Но стоит лишь нажать кнопку магнитофона, как тут же все естество слушателя начинает растворяться в силе ее магического голоса, который живет во времени сам по себе, как огромный, сверкающий сгусток энергии, замешанный на безудержной страсти к жизни.