Мятежники минувших времен. Вот уже свыше четырехсот лет идут споры о том, за что же все-таки сожгли Джордано Бруно. Разногласия вызывает даже то, кем был этот человек и что именно он сделал. Одни доказывают, что идеи Джордано на целые столетия обогнали его время. Другие утверждают, что он не привнес в науку ничего нового.

17 февраля 1600 года в Риме был праздник — 50 кардиналов, толпы паломников со всей Европы съехались в город ко гробу апостолов искать отпущения грехов. Казнь Джордано Бруно почему-то приурочили именно к этому празднику христианской любви и всепрощения. Чтобы не затягивать процедуру, присутствующей на казне публике зачитали приговор, в тексте которого не указывались причины казни. Упоминалось только о восьми пунктах, по которым Джордано был объявлен нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Что это были за пункты, так и осталось загадкой. История сохранила лишь фразу самого Бруно, который, выслушав приговор, заявил девяти кардиналам Рима: «Вероятно, вы с большим страхом произносите приговор, чем я выслушиваю его». Чего же так боялись иерархи Ватикана?

При чем тут Коперник? В школьных учебниках написано, что Джордано Бруно был казнен за то, что пропагандировал гелиоцентрическую теорию Коперника. Это не совсем так. Джордано Бруно действительно посвятил этой теории одну из своих книг, которая называется «Вечеря в первый день Великого поста». Она была написана в 1584 году, когда Бруно подвизался при французском после в Лондоне. Но в этой книге Джордано истолковывает учение Коперника о Солнечной системе совершенно неверно, демонстрируя полное невежество в элементарной геометрии, не говоря уже о геометрической оптике. В сущности, книга представляет собой чудовищное нагромождение бессмыслиц и нелепых ошибок. Если уж на то пошло, то автора, вообще-то, следовало судить не за популяризацию, а за искажение теории Коперника.

Джордано Бруно, строго говоря, вовсе не был ученым. Его идеи нельзя назвать научными не только с позиций сегодняшнего дня, но и по меркам науки XVI века. Он не занимался научными исследованиями, в отличие о тех, кто действительно создавал науку того времени: Коперник, Галилей, а позже Ньютон. Иными словами, Бруно пострадал вовсе не за свои научные взгляды и открытия. Их у него просто не было. Если бы не столь ужасная смерть, то имя Джордано Бруно давно бы стерлось в веках. Кроме того, книга Коперника «Об обращении небесных сфер» была внесена Ватиканом в индекс запрещенных книг лишь через 16 лет (в 1616 году) после казни Джордано.

Если уж говорить о том, кто действительно пострадал за распространение идей Коперника, то это был Галилей. Два монаха-доминиканца в 1633 году не преминули обратить внимание инквизиторов на его книгу «Диалог о двух главнейших системах мира: птолемеевой и коперниковой». Но даже в этом случае подсудимый отделался легким испугом — Галилея приговорили к домашнему аресту, причем римский папа Урбан VIII продолжал выплачивать ему пенсию в прежнем размере.

Между прочим, Галилей вовсе не произносил слова «Eppur si muove» («А все-таки она вертится»), потому что на судебном процессе о таких мелочах никто не упоминал. Инквизиторы знали это не хуже Галилея — еще в 1598 году папа Григорий XIII ввел новый (григорианский) календарь, разработанный астрономом Клавием именно на основе модели Вселенной, предложенной Коперником. Речь шла совсем о другом. Галилей убеждал кардиналов в том, что научные исследования не могут зависеть от того, что записано в Священном Писании, — в конце концов, церковь должна учить людей, как попасть на небо, а не рассказывать, как оно устроено. Кардиналы нехотя с этим согласились, но взамен потребовали, чтобы ученый все же прислушивался к мнению церкви. На том и порешили. Для развития европейской науки это имело огромное значение. Дата 22 июня 1633 года, когда Галилею был объявлен приговор о том, что он прощен, должна быть вписана золотыми буквами в историю цивилизации. А процесс Джордано Бруно не имел к науке никакого отношения.

Пробудитель спящих душ. Так, может быть, инквизиторы преследовали Джордано Бруно как еретика? Они имели на это все основания. В доносе, который поступил в канцелярию святой инквизиции, было написано: «Я, Джованни Мочениго, сын светлейшего Марко Антонио, доношу по долгу совести и по приказанию духовника о том, что много раз слышал от Джордано Бруно Ноланца, когда беседовал с ним в своем доме, что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, как и апостолы, и что у него самого хватило бы духа сделать то же самое и даже гораздо больше, чем они. Он рассказывал о своем намерении стать основателем новой секты под названием «Новая философия». Он говорил, что надо отнять доходы у монахов, ибо они позорят мир; что все они ослы; что все наши мнения являются учением ослов». В своих проповедях Джордано доказывал, что Вселенная оживлена всепроникающей «космической душой», что все в ней связано «вибрациями взаимной симпатии». Кроме того, он всерьез утверждал о возможности переселения душ: «Если душа может существовать без тела или находиться в одном теле, то она может находиться в другом теле так же, как в этом, и переходить из одного тела в другое». И наконец, Джордано был совершенно уверен, что только «героическая любовь» и «героический энтузиазм» проторят людям дорогу к свету, истине и добру. Недаром основатель итальянской компартии Пальмиро Тольятти назвал Джордано одним из предшественников научного коммунизма.

Но Ватикан вряд ли испытывал страх по поводу того, что слова Бруно найдут широкий отклик в сердцах людей. Его буквально отовсюду гнали взашей. В Женеве Джордано даже на две недели выставили на улице у позорного столба в рубище и железном ошейнике. Лишь после этого ему разрешили покаяться, что он, судя по всему, и сделал, так как благополучно покинул этот негостеприимный город. То же самое повторялось и в других городах, если он заблаговременно не убегал от преследователей. Хорошо хоть Бруно не отправился в Россию, где его незамедлительно посадили бы на кол. У этого человека никогда не было ни дома, ни семьи, ни друзей. 16 лет он скитался по Европе, заслужив сомнительную славу пустозвона и смутьяна. Но сам о себе Джордано был исключительно высокого мнения, считая себя едва ли не мессией. Вот как, например, он отрекомендовался ректору и профессорам Оксфордского университета: «Я, Филотей (друг Бога) Иордан Бруно Ноланский, доктор наиболее глубокой теологии, профессор чистейшей и безвредной мудрости, известный в главных академиях Европы, признанный и с почетом принятый философ, чужеземец только среди варваров и бесчестных людей, пробудитель спящих душ, смиритель горделивого и лягающегося невежества. Меня ненавидят распространители глупости и любят честные ученые». После одного из диспутов в Оксфорде он назвал оппонентов «созвездием педантов, которые своим невежеством, самонадеянностью и грубостью вывели бы из терпения самого Иова» (один из наиболее долготерпеливых героев Библии).

Остается только удивляться тому, что Джордано удалось так долго оставаться невредимым. В Италию он вернулся не от хорошей жизни — в Европе Бруно уже всем изрядно надоел. Даже его лекции по мнемонике (искусству памяти), которые поначалу пользовались огромной популярностью, стали собирать лишь считанное число слушателей. Дело в том, что Джордано обладал врожденной феноменальной памятью — он дословно запоминал все, что когда-либо видел, слышал или читал. В юности его даже возили в Ватикан и показывали римскому папе. Но в Европе Бруно делал вид, будто развил память с помощью специальных приемов. Долгое время простодушные европейцы ловились на эту удочку, исправно оплачивая обучение, но в конце концов уразумели, что к чему. Оставшись без средств к существованию, Бруно был вынужден вернуться на родину, где его уже ждали.

«Я умираю мучеником!» . Родившийся в 1548 году Филиппо из городка Нола близ Неаполя в 15-летнем возрасте стал послушником монастыря святого Доминика. В 1566 году он был пострижен в монахи и получил имя Джордано, а через шесть с половиной лет посвящен в сан священника. Вот в этом, видимо, и была причина особо пристрастного отношения инквизиции к этому человеку. Одно дело, когда по Европе гастролирует, проповедуя невесть что, обычный простолюдин, и совсем другое, если этим занимается монах-доминиканец, к тому же священник. Для церкви это действительно представляло большую опасность. Можно предположить, что инквизиция внимательно следила за Джордано с того момента, как в 1576 году он сбежал из Рима. Кстати, этот побег выглядел очень подозрительно — накануне из реки вытащили труп ученого-доминиканца, специально приехавшего в Рим для того, чтобы уличить Бруно в ереси.

Инквизиция наверняка знала, например, то, что в 1579 году некий Филиппо Бруно Ноланц был зачислен студентом знаменитой Женевской академии, а туда принимали лишь тех, кто порвал с католической религией и принял кальвинизм. Конечно, между католиками и протестантами было заключено соглашение о примирении, но это произошло позже. Иными словами, Джордано совершил преступление, которое, с точки зрения инквизиции, было одним из наиболее тяжких — он стал вероотступником. Но Бруно не сразу потащили на костер, а на протяжении восьми лет пытались увещевать. В школьных учебниках можно прочесть, что его даже пытали. Это не так. Джордано был священником, то есть принадлежал к касте неприкасаемых. К тому же его хотели вернуть в лоно церкви, а пытками это нельзя было сделать. Но увещевания и угрозы кары небесной ни к чему не привели. В одном из последних протоколов допроса Джордано было записано: «Брат Джордано Бруно, сын покойного Джованни, Ноланец, священник ордена братьев-проповедников, рукоположенный из монахов, магистр святого богословия, заявил, что не должен и не желает отрекаться, не видит основания для отречения и не знает, от чего отрекаться».

Более того, Бруно откровенно издевался над инквизиторами. Например, на вопрос о том, признает ли он непорочное зачатие Девы Марии, Джордано ответил: «Да поможет мне Бог, я даже считаю, что дева может зачать физически, хотя и придерживаюсь того, что святая дева зачала не физически, а чудесным образом от святого духа». Вслед за этим, как записано в протоколе, Бруно «пустился в рассуждения о том, каким образом дева может физически зачать».

8 февраля 1600 года инквизиционный трибунал в составе девяти кардиналов огласил приговор, который звучал так: «Называем, провозглашаем, осуждаем, объявляем тебя, брата Джордано Бруно, нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. И как такового мы тебя извергаем из всякого великого и малого церковного сана, в каком бы ни находился доныне, согласно установлениям святых канонов. Ты должен быть отлучен, как мы тебя отлучаем от нашего церковного сонма и от нашей святой и непорочной церкви, милосердия которой ты оказался недостойным. Ты должен быть предан светскому суду, и мы предаем тебя суду губернатора Рима, дабы он тебя покарал подобающей казнью».

Вслед за этим был проведен обряд отлучения от церкви. Джордано подвели к алтарю, надев на него все облачения, которые он получал соответственно ступеням посвящения, начиная со стихаря послушника и кончая знаками отличия священника. В руках он держал предметы церковной утвари, которые священники используют при богослужении. Произнеся слова: «Властью всемогущего Бога, Отца и Сына и Святого Духа и властью нашего сана снимаем с тебя облачение священника, низлагаем, отлучаем, извергаем из всякого духовного сана, лишаем всех титулов», епископ сорвал с Бруно облачения священника. Кроме того, острым лезвием епископ срезал кожу с большого и указательного пальцев обеих рук Джордано, символически уничтожая следы миропомазания, совершенного при посвящении в сан.

Формально церковь не имела отношения к костру на Кампо ди Фьори (площади Цветов). Кардиналы даже обратились к губернатору Рима с просьбой смягчить приговор, и он учел их пожелания. Для еретиков в те времена были предусмотрены две формы казни — четвертование раскаленным железом или сожжение, которое происходило «без пролития крови, учитывая посмертную судьбу». Считалось, что после такой гигиенической казни душа несчастного имела некоторые шансы попасть в рай. Последними словами Джордано были: «Я умираю мучеником добровольно!» Он бы, наверное, еще что-нибудь сказал народу в том же духе, но в рот ему предусмотрительно засунули кляп.

Сейчас в Риме на Кампо ди Фьори установлен памятник с надписью: «Джордано Бруно. От предвиденного им столетия, на месте, где был зажжен костер». В этом утверждении, безусловно, есть доля истины — пример Джордано Бруно оказался заразительным: в наши годы вероотступничество и предательство стали уже вполне обыденными явлениями. Вот этого, видимо, и опасались кардиналы XV века.