 |
|
||
 |
| ||
|
Стихотворения Владислава Фелициановича Ходасевича • Биография Ходасевича • Слово о Ходасевиче • Печальный Орфей • Смерть Ходасевича • Жизнь и творчество • Русские поэты • Русские поэты-эмигранты • Близнецы (по знаку зодиака) • Биографии поэтов • Знаменитые Владиславы
* * * Я родился в Москве. Я дыма Над польской кровлей не видал, И ладанки с землей родимой Мне мой отец не завещал. России - пасынок, а Польше - Не знаю сам, кто Польше я. Но: восемь томиков, не больше, - И в них вся родина моя. Вам - под ярмо ль подставить выю Иль жить в изгнании, в тоске. А я с собой свою Россию В дорожном уношу мешке. Вам нужен прах отчизны грубый, А я где б ни был - шепчут мне Арапские святые губы О небывалой стороне. 25 апреля 1923 
2-ого ноября Семь дней и семь ночей Москва металась В огне, в бреду. Но грубый лекарь щедро Пускал ей кровь - и, обессилев, к утру Восьмого дня она очнулась. Люди Повыползли из каменных подвалов На улицы. Так, переждав ненастье, На задний двор, к широкой луже, крысы Опасливой выходят вереницей И прочь бегут, когда вблизи на камень Последняя спадает с крыши капля... К полудню стали собираться кучки. Глазели на пробоины в домах, На сбитые верхушки башен; молча Толпились у дымящихся развалин И на стенах следы скользнувших пуль Считали. Длинные хвосты тянулись У лавок. Проволок обрывки висли Над улицами. Битое стекло Хрустело под ногами. Желтым оком Ноябрьское негреющее солнце Смотрело вниз, на постаревших женщин И на мужчин небритых. И не кровью, Но горькой желчью пахло это утро. А между тем уж из конца в конец, От Пресненской заставы до Рогожской И с Балчуга в Лефортово, брели, Теснясь на тротуарах, люди. Шли проведать Родных, знакомых, близких: живы ль, нет ли? Иные узелки несли под мышкой С убогой снедью: так в былые годы На кладбище москвич благочестивый Ходил на Пасхе - красное яичко Съесть на могиле брата или кума... К моим друзьям в тот день пошел и я. Узнал, что живы, целы, дети дома, - Чего ж еще хотеть? Побрел домой. По переулкам ветер, гость залетный, Гонял сухую пыль, окурки, стружки. Домов за пять от дома моего, Сквозь мутное окошко, по привычке Я заглянул в подвал, где мой знакомый Живет столяр. Необычайным делом Он занят был. На верстаке, вверх дном, Лежал продолговатый, узкий ящик С покатыми боками. Толстой кистью Водил столяр по ящику, и доски Под кистью багровели. Мой приятель Заканчивал работу: красный гроб. Я постучал в окно. Он обернулся. И, шляпу сняв, я поклонился низко Петру Иванычу, его работе, гробу, И всей земле, и небу, что в стекле Лазурью отражалось. И столяр Мне тоже покивал, пожал плечами И указал на гроб. И я ушел. А на дворе у нас, вокруг корзины С плетеной дверцей, суетились дети, Крича, толкаясь и тесня друг друга. Сквозь редкие, поломанные прутья Виднелись перья белые. Но вот - Протяжно заскрипев, открылась дверца, И пара голубей, плеща крылами, Взвилась и закружилась: выше, выше, Над тихою Плющихой, над рекой... То падая, то подымаясь, птицы Ныряли, точно белые ладьи В дали морской. Вослед им дети Свистали, хлопали в ладоши... Лишь один, Лет четырех бутуз, в ушастой шапке, Присел на камень, растопырил руки, И вверх смотрел, и тихо улыбался. Но, заглянув ему в глаза, я понял, Что улыбается он самому себе, Той непостижной мысли, что родится Под выпуклым, еще безбровым лбом, И слушает в себе биенье сердца, Движенье соков, рост... Среди Москвы, Страдающей, растерзанной и падшей, Как идол маленький, сидел он, равнодушный, С бессмысленной, священною улыбкой. И мальчику я поклонился тоже. Дома Я выпил чаю, разобрал бумаги, Что на столе скопились за неделю, И сел работать. Но, впервые в жизни, Ни "Моцарт и Сальери", ни "Цыганы" В тот день моей не утолили жажды. 20 мая - 1 июня 1918
Берлинское Что ж? От озноба и простуды - Горячий грог или коньяк. Здесь музыка, и звон посуды, И лиловатый полумрак. А там, за толстым и огромным Отполированным стеклом, Как бы в аквариуме темном, В аквариуме голубом - Многоочитые трамваи Плывут между подводных лип, Как электрические стаи Светящихся ленивых рыб. И там, скользя в ночную гнилость, На толще чуждого стекла В вагонных окнах отразилась Поверхность моего стола, - И проникая в жизнь чужую, Вдруг с отвращеньем узнаю Отрубленную, неживую, Ночную голову мою. 14-24 сентября 1922 Берлин
Из дневника Должно быть, жизнь и хороша, Да что поймешь ты в ней, спеша Между купелию и моргом, Когда мытарится душа То отвращеньем, то восторгом? Непостижимостей свинец Все толще над мечтой понурой, - Вот и дуреешь наконец, Как любознательный кузнец Над просветительной брошюрой. Пора не быть, а пребывать, Пора не бодрствовать, а спать, Как спит зародыш крутолобый, И мягкой вечностью опять Обволокнуться, как утробой. 1-2 сентября 1925 Meudon
Перед зеркалом Nel mezzo del cammin di nostra vita Я, я, я. Что за дикое слово! Неужели вон тот - это я? Разве мама любила такого, Желто-серого, полуседого И всезнающего, как змея? Разве мальчик, в Останкине летом Танцевавший на дачных балах, - Это я, тот, кто каждым ответом Желторотым внушает поэтам Отвращение, злобу и страх? Разве тот, кто в полночные споры Всю мальчишечью вкладывал прыть, - Это я, тот же самый, который На трагические разговоры Научился молчать и шутить? Впрочем - так и всегда на средине Рокового земного пути: От ничтожной причины - к причине, А глядишь - заплутался в пустыне, И своих же следов не найти. Да, меня не пантера прыжками На парижский чердак загнала. И Виргилия нет за плечами, - Только есть одиночество - в раме Говорящего правду стекла. 18 - 23 июля 1924 Nel mezzo del cammin di nostra vita - На середине пути нашей жизни(итал.)
Памятник Во мне конец, во мне начало. Мной совершённое так мало! Но всё ж я прочное звено: Мне это счастие дано. В России новой, но великой, Поставят идол мой двуликий На перекрестке двух дорог, Где время, ветер и песок... 28 января 1928 Париж
* * * Пейте горе полным стаканчиком! Под кладбище (всю) землю размерьте!.. Надо быть китайским болванчиком, Чтоб теперь говорить - не о смерти. Там, на севере, дозрела смородина, Там июльские блещут грозы... Ах, от глупого слова "родина" На глаза навернулись слёзы. 1917 - 1918
* * * Нет, не шотландской королевой Ты умирала для меня: Иного, памятного дня, Иного, близкого напева Ты в сердце оживила след. Он промелькнул, его уж нет. Но за минутное господство Над озаренною душой, За умиление, за сходство - Будь счастлива! Господь с тобой. 20 июня 1937 Париж
* * * Не ямбом ли четырехстопным, Заветным ямбом, допотопным? О чем, как не о нем самом - О благодатном ямбе том? С высот надзвездной Музикии К нам ангелами занесен, Он крепче всех твердынь России, Славнее всех ее знамен. Из памяти изгрызли годы, За что и кто в Хотине пал, Но первый звук Хотинской оды Нам первым криком жизни стал. В тот день на холмы снеговые Камена русская взошла И дивный голос свой впервые Далеким сестрам подала. С тех пор в разнообразье строгом, Как оный славный "Водопад", По четырем его порогам Стихи российские кипят. И чем сильней спадают с кручи, Тем пенистей водоворот, Тем сокровенный лад певучий И выше светлых брызгов взлет - Тех брызгов, где, как сон, повисла, Сияя счастьем высоты, Играя переливом смысла, - Живая радуга мечты. . . . . . . . . . . . . Таинственна его природа, В нем спит спондей, поет пэон, Ему один закон - свобода, В его свободе есть закон. 1938
Добавить комментарий к статье • Биография Ходасевича • Слово о Ходасевиче • Печальный Орфей • Смерть Ходасевича • Жизнь и творчество • Русские поэты • Русские поэты-эмигранты • Близнецы (по знаку зодиака) • Биографии поэтов • Знаменитые Владиславы Ссылка на эту страницу: |
|
||
| ©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru | ||