Мужики стояли целой толпой в усадьбе около сеновала и уже два часа говорили, кричали и спорили по поводу дележа сена...

Сначала условились все делить поровну. Рожь разделили поровну, вышло хорошо. Стали делить телеги, тоже поровну, получалась нескладица: кому пришлась ось, кому колесо. И когда поделили, то оказалось, что инвентаря нет и телег ни у кого нет,-- ездить опять не на чем. Коров решили в таком случае поровну не делить, а дать сначала неимущим. Но, когда начали давать, стало вдруг жалко, и все оказались вдруг неимущими.

-- Дай вот молодые с фронту придут! -- кричали беднейшие, у которых отобрали назад коров.

Теперь с сеном: как ни прикидывали, все-таки оставался кто-нибудь недоволен.

-- Ну, думай, думай, ворочай мозгами,-- сказал прасол в синей поддевке -- надо разделиться, пока молодые с фронту не пришли, а то эта голытьба окаянная заведет тут свои порядки.

-- Вот что! -- крикнул кузнец.-- Клади всем по восьми пудов, а что останется, отдать беднейшим. И нам не обидно, и они в накладе не останутся.

-- Правильно!

-- Теперь можете быть спокойны,-- сказал Сенька беднейшим,-- коров не дали, зато сена вволю получите, давай только подводы.

-- ...Чтобы отвечать, так уж всем...-- сказал сзади неизвестно чей голос.

Это слово было услышано в первый раз за все время.

-- Кто это народ мутит!..-- крикнул сердито прасол, оглядывая задние ряды.

Все тоже оглядывались, и никто не знал, кем это сказано.

-- Ну, вали за подводами.

Все бросились по дворам, остались одни беднейшие, которые не имели подвод, у них были только доставшиеся от дележа оси, оглобли, которые они с досады в первый же день пожгли.

Через полчаса весь двор заставился санями. Кузнец был возбужден больше всех. Он бегал и кричал, как на пожаре. Лавочник и прасол прикатили на двух санях. Огородник был тоже возбужден: он то подбегал к своим саням, у которых стоял его малый в больших сапогах с кнутом, то убегал к сеновалу, как бы проверяя, хватит ли сена.

Прежде всего все захватили по большой охапке подстелить в сани и дать лошади, не в счет.

-- Эй, больше двух охапок не брать! -- крикнул председатель, стоя с вилами у сеновала, так как видел, что иные вместо саней запихивали куда-то за сарай.

-- Мы и две хороши накрутим,-- сказал кузнец, натягивая веревку на огромной вязанке и наседая на нее коленом.

И, правда, накрутил такую, что когда пошел с ней к саням, то самого было не видно, а только двигалась какая-то копна на двух палочках.

Бабы, приехавшие без своих мужиков, выбивались из сил, чтобы побольше захватить в две охапки. Столяриха связала свои вязанки, вцепилась в них, но поднять не смогла. Заплакала с досады и, оглядываясь на сеновал, где со всех сторон мужики, как муравьи, тащили сено, причитала:

-- Господи, батюшка, силы нету.

-- Прямо кишки все себе повыпустят, -- говорили мужики, глядя, как мучаются бабы.

-- Эй, по восьми пудов, больше не брать! -- кричал председатель.

-- Чего стоишь, зеваешь! -- закричал, подбегая к сыну, весь потный огородник, нырявший уже несколько раз за сарай и весь обсыпанный мелким сухим сеном. -- Накладывай.

-- Успеется, не уйдет, -- сказал малый.

-- У дурака успеется, а умный за это время два воза свезет. -- И сам, схватив лошадь за вожжу, оглядываясь на нее и попадая в снег, бегом повел ее к сеновалу.

-- Гони скорей, -- торопливо говорил он сыну, когда тот ехал уже на возу в ворота.-- Сам дома оставайся, скажи, чтобы заместо тебя Митька ехал, да чтоб твою шапку не надевал, чертенок, а то ходите в одной, за десять верст видать, что из одного двора.

Около сеновала шла горячая работа. На самом сеновале работали человек десять дюжих мужиков, сваливая оттуда в несколько вил валом сено на возы, как будто спасая его от пожара. Не попавшее на воз и свалившееся на землю сено мгновенно исчезало куда-то, точно проваливалось сквозь землю.

-- Да ты что же это накручиваешь-то! -- кричал председатель на кузнеца, который наваливал столько сена, что сани у него трещали, и сам он сидел, как на каланче. -- Сколько это у тебя выйдет?

-- Восемь пудов...-- хрипло и не оглядываясь, весь в поту и в мелком сене, отвечал кузнец, подхватывая новую охапку и уминая ее ногами.

А в ворота скакали уже те, кто успел один раз свезти.

-- Глянь! Эти-то, окаянные, опять прискакали...

-- Вы зачем сюда опять заявились?

-- Да мы посмотреть...

-- Братцы, старайтесь, чтоб по совести! -- кричал своим тоненьким голоском Степан.

-- В лучшем виде будет, -- отвечал кузнец, наступая ногой на конец веревки и укручивая воз.

Навившие воза гнали домой лошадей так, что в воротах на раскате, стукнувшись о столб, только гокали и терли потом себе под ложечкой.

Кончили сено, на двор прибежали беднейшие -- Степанида, Захар Алексеич, которые бегали по деревне и просили подводу, так как той же Степаниде при разделе инвентаря достался тележный передок с двумя старыми колесами.

Захар Алексеич, поспешивший, должно быть, первый раз в своей жизни, прибежал в своей большой овчинной шапке на двор с таким видом, с каким прибегает хозяин на пожар своего дома, когда уже все сгорело, он и ахал, и хлопал по полам полушубка руками, и оглядывался -- то на сеновал, то на выезжавшие со двора воза.

-- Иван Никитич, сделай милость, дай сани...

-- Нет у меня саней... -- торопливо сказал Иван Никитич и сейчас же заторопился куда-то.

И к какой кучке беднейших ни подходили, кучка редела, и через минуту они оставались одни и с озлоблением взглядывали друг на друга, так как каждую минуту встречались нос к носу.

-- Да чего вы беспокоитесь-то? Раз сказано -- по восьми пудов... Ай уж в самом деле?

-- По восьми-то по восьми, а ты захватывай скорей!-- сказал какой-то мужичок, только что навивший свой второй возок и торопливо проводивший мимо лошадь.

-- Кончили, что ли? -- крикнул председатель.

-- Кончили.

-- В рабочую пору так не работал, -- сказал кузнец, сдвинув со лба назад шапку и утирая фартуком пыль и пот с лица. -- Восемь пудов, а взопрел так, что полушубок мокрый.

-- А нам-то что же?! -- сказали беднейшие.

-- Остальное все -- ваше, -- отвечал Сенька, -- делите. Старайтесь, чтоб по совести.