На диване

Внизу, по обе стороны рельс, врезана лента синего неба: река. И в синем -- глиняно-красные от солнца адамы и кони: бух! -- и брызжет взорванная радуга, водяные верешки сверкают и слепят, и от дерзкого ржанья -- как от кнута -- красный след через все небо.

А мы -- на диване. Удобные, одинаковые люди; удобные диваны; чуть душный, чуть надушенный, удобный воздух.

Господи, если бы свихнулся с рельс поезд, если бы торчмя головой чебурахнулся вниз, к глиняно-красным коням и адамам!

Зверята

Медленно и неуклонно ползут каменные здания, как стадо черепах. Осенний ветер оплетает свои мокрые волосы вокруг решетки с копьями наверху.

А за решеткой -- представление в зверинце. Вертятся фонари, погремушки, морды и лица. За решеткой -- зверята. Жарит музыка плясовую.

-- А ну, как веселые ребята пляшут? А ну, как молодухи зубы скалят?

Пляшут, зубы скалят, веселье.

А когда уйдут все -- просунут зверята меж прутьев морды, смотрят вдаль -- на далекий огонь, и осенний ветер хлещет их мокрыми волосами в глаза.

Трамвай

Сверкает, гремит трамвай, народу полнехонек, едут в театр.

А у самой двери -- сидит мальчишечка, хорошенький такой, голубоглазенький. И у него -- ухо надорвано, кровь из мочки бежит. Нет-нет да и вытрет грязным платком то ухо, то глаза, то опять ухо.

Смирнехонько сидит голубоглазый мальчишка -- так смирно, что никто его и не видит.

И сверкает трамвай, полон народу: едут в театр.

Снег

Всю ночь -- снег с неба. К утру -- земля вылечится. К утру из насквозь процелованной -- снова станет застенчивой синеглазкой с длинной косой, и все -- удивленное, новое, все -- сначала; только дожить до утра.

Утро. Синий снег -- весь изляпан сапожищами.

<1916, 1918>