В канун дня Красной Армии грузовик с пятью ранеными застрял на мокрой, грязной, с полумертвыми колеями, дороге. Воздух был полон дождя и ветра. До ближайшего хутора далеко.

Раненые, вздохнув, закурили. Санитарка заохала -- надо искать жилье.

-- Стой, не шуми, -- сказал один. -- Ребята, что это?

Откуда-то из-под земли шла тихая песня, перевитая музыкой.

-- Ой, жилье! -- крикнула санитарка и побежала на звук.

-- Вот чорт! Только песню перебьет...

В глубоком блиндаже пели краснофлотцы-артиллеристы. Рядом стояли их пушки. Краснофлотцы пели немудрую песню с прелестной, вдохновенной музыкой, грустной и нежной до слез:

Споемте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдем в предрассветный туман.

Споем веселей! Пусть нам подпоет

Седой боевой капитан...

И с особенной лаской в голосе подхватили вслед за этим припев, действительно чудесный по музыке:

Прощай, любимый город,

Уходим завтра в море.

И ранней порой

Мелькнет за кормой

Знакомый платок голубой...

И допев, начинали снова.

Санитарка вернулась.

-- Есть две хаты; правда, нетопленные, но все-таки крыша.

Но раненые строго крикнули на нее:

-- Тихо, ты!

Они курили, слушали и молчали.

Дождь хлестал по их лицам, по забинтованным рукам и ногам, дождь копошился под их шинелями и ватными брюками, но тепло и по-праздничному дремотно было на их душе.

-- Ты пойди попроси, "Варяга" пусть споют, -- приказали они санитарке.

После "Варяга" выскочили краснофлотцы, стали приглашать к себе в тесный блиндаж, но раненые опять отказались -- не хотелось натруживать раны, слезать с высокой машины и итти в темноте до блиндажа. Они попросили "Катюшу", потом "Ермака". А уезжая, сказали хором:

-- С праздничком, товарищи флотские! Спасибо! Не думали мы праздник справить, а как вышло хорошо!

1943