(В. Маяковский)

Спрашивают: Маяковский хороший поэт или плохой? Не знаю. По-моему, он вообще не поэт, а полководец. Родился "здоровенным, с шагом саженным", "жилистой громадой", "глыбой". Неизвестно "каким Голиафом зачат, такой большой"; так сила по жилочкам и переливается; кажется, встань он на ноги, земля не выдержит. Ему бы порасправить плечи молодецкие, поразмять спину, потешить свое богатырское сердце. Ему бы рубить наотмашь, воевать, драться. А вместо кольчуг и шлема надели на него нелепый пиджак и дали в руки перо. И вот он "громадный горбится в окне" -- обезоруженный витязь, полководец без войска. Не легко писать стихи, когда яростно презираешь все, что похоже на поэтов и поэзию.

Сегодня надо кастетом

Кроиться миру в черепе.

Вообще надо действовать, делать, что то создавать, над чем то работать, а не рифмовать слезы и грезы и стряпать варево из соловьев и роз.

Если не позволено выстроить все человечество в ряд и зашвырять его камнями, если уж суждено действовать не мускулами, а словами, что же, остается чудо. Требуется слова сделать такими же плотными и тяжелыми, как камни и запускать ими в толпу так, чтобы результат был немедленный и решительный. Завыли, разбежались с проломленными головами, значит работа правильная: рука верная и удар без промаха А рассеяв врагов, забрав их крепости и одержав ставные пооеды, петь себе гимны: "Великому воеводе и победителю". Это вот одна сторона творчества: воина и победа, а другая -- постройка. Из оставшихся камней можно что нибудь строить, например великое будущее Р. С. Ф. С. Р. или грядущий земной рай коммунизма. Тут воинственный азарт сменяется пафосом мастера-каменщика. Ведь этот подвиг "труднее божеского втрое". Бог создавал из ничего,

А нам

Не только новое строя

Фантазировать

А еще издинамитить старое.

Маяковский принимает звание поэта только при условии, что оно будет отнято у всех, писавших до него. По армиям искусств отдается лаконический приказ: "упразднить"...

"Это вам / прикрывшимся листиками мистики, / лбы морщинами изрыв -- / футуристики, / имажинистики. / акмеистики, / запутавшиеся в паутине рифм.

Бросьте! / Забудьте, / плюньте / и на рифмы / и на прочие мерехлюндии / из арсеналов искусств... Мастера, а не длинноволосые проповедники / нужны сейчас нам!"

Искусство должно быть делом, поэт -- рабочим. Маяковский уверяет, что он тоже -- фабрика, "а если без труб / то может / мне/ без труб труднее".

Довольно поэты пели, как птицы: теперь они зарегистрированы, внесены в армию трудящихся, отныне искусство становится полезным: его цель "выволочь Республику из грязи". Разве поэты не древообделочннки -- они "голов людских обделывают дубы". Они -- слесари, так как "мозги шлифуют рашпилем языка". Когда Маяковский утверждает, что песнь громит вокзалы", что "все совдепы не сдвинут армий, если марш не дадут музыканты", это не поэтическая фигура, а реальность. Словарь становится арсеналом, ритм пулей, рифма -- "огнем из здания в здание". Без истовой веры в материальность слова, в его взрывчатую силу -- не было бы всей поэзии Маяковского. Звуком можно хлестать, как плетью, ревом долбить и громить. Что же остается Делать связанному, как не кричать?

Я вот тоже ору, а доказать ничего не могу.

Наплевать на доказательства, -- важно, что от этого рыка 0 то сотрясается, что то рушится.

Выреву голос огромный.

Его стихи для улицы, площадей, миллионных митингов его голос рассчитан на далекие раскаты, на многоязыкое эхо. Ему нужно "мир огромить мощью голоса".

"О-го-го могу / зальется высоко, высоко. / О-го-го могу / и охоты поэта сокол / голос / мягко сойдет на низы".

Это нутряное, звериное о-го-го, это ржание и мычание звучит под всеми его словами. Думается, что тембр голоса, низкий горловой тон порождает и образы, и темы его стихов. Только для широкого раската, для оуйного разбега звуковой стихии использованы чувства и образы. Маяковский не потому рычит, что негодует, обличает или проклинает; он подыскивает объекты своего аффекта для того, чтобы рычать. Вот отчего он, "нежный", почти не знает лирики; вот откуда эти марши, оды, гимны, эта поэма "150.000.000", посвященная "всем, всем, всем". Для резонанса нужно пространство -- и поэт -- воздвигается над землей "Маяковской радиостанцией", взлетает на небо, покоряет вместе с "красным Иваном" весь мир, проповедует всему человечеству, вмешивается в дела мироздания. Ему, огромному, нужен простор: масштабы его космические, цифры -- девятизначные. Ему тесно в настоящем -- он творит для будущего.

"Будущее наступило. / Будущее победитель. / Эй, века на поклон идите".

И между "было" и "будет" сломана перегородка. Столетия мелькают мигами. Утопия врезывается в действительность, и трубы будущих побед оглашают сегодняшние битвы. Долой старые сказанья, когда на глазах наших творится миф; когда

Стоит будущих былин Святогор

Богатырь.

Чтоб поэт перерос веков сроки,

Чтоб поэт

Человечеством полководить мог

Со всей вселенной впитывать соки.

Стать живым мифом -- это почти то же, что быть взятым живым на небо. Готовясь к своей карьере полубога (а впоследствии, вероятно, и бога) Маяковский дает материалы для своей иконографии и жития. Лик его необъятен; прием -- сравнения, вроде следующих: "Если б был я / маленький / как великий океан". "О если б был я / тихий, как гром", "тусклый, / как солнце", "косноязычный, / как Дант иль Петрарка".

Житие написано обстоятельно; тут есть: "Рождество Маяковского" ("небывалое чудо ХХ-го века!"), "Страсти Маяковского", "Маяковский в небе", "Маяковский векам". Наиболее чистый вид "mania grandiosa" в современной поэзии-Но вернемся к действительности -- Святогор совсем уж не так громаден. В истории русской литературы с ним будет связано воспоминание о смелой реакции на романтическисимволическую традицию нашей поэзии. В его лице футуризм возвращается к некрасовской оде и сатире, к балагурному слогу раешников, к формам фольклора. Маяковский резко поставил вопрос о "конструктивной" поэзии, не описывающей, а творящей вещи, но до сих пор этот вопрос остается без ответа.

Примечания

Впервые: "Звено", No 13 от 30 апреля 1923.