Жил некогда в Гренаде бедный каменщик, который соблюдал и все дни святых, и праздники, и святой понедельник в придачу, и все же, несмотря на свое благочестие, становился все бедней и бедней и с великим трудом зарабатывал хлеб для своего многочисленного семейства. Как-то ночью, едва он заснул, разбудил его стук в дверь. Он открыл ее и увидел перед собой высокого, тощего, точно вышедшего из могилы священника.

   -- Слушай, друг, -- сказал незнакомец, -- я знаю, что ты -- добрый христианин и тебе можно верить; хочешь взяться за работу нынче же ночью?

   -- От всего сердца, сеньор падре, если сходная будет плата.

   -- Об этом не заботься; но тебе придется идти со мной с завязанными глазами.

   Против этого каменщик не стал возражать. И. завязав ему глаза, священник повел его путаными переулками и закоулками и вел его так, пока не остановились они перед портиком дома. Тут священник вложил ключ, отпер скрипучий замок и открыл, судя по звуку, тяжелую дверь. Они вошли, дверь была снова закрыта и заперта засовом, после чего священник повел каменщика по гулкому коридору и через просторный зал во внутреннюю часть здания. Здесь он снял повязку с глаз каменщика, и тот увидал, что находится во дворе, тускло освещенном одним единственным фонарем. Посредине двора был высохший бассейн старинного мавританского фонтана, и под этим-то бассейном священник велел ему сделать небольшой склеп; кирпичи и известь для этого были уже приготовлены.

   Каменщик проработал всю ночь, честь по чести, но работы не кончил. Перед самым рассветом священник сунул ему в руку золотой и, снова завязав ему глаза, отвел обратно домой.

   -- Хочешь, -- спросил он, -- прийти еще раз и закончить работу?

   -- С радостью, сеньор падре, если заплатите так же хорошо.

   -- Ну, тогда завтра в полночь я снова приду за тобой.

   Так он и сделал, и склеп был закончен.

   -- Теперь, -- сказал священник, -- тебе придется помочь мне перенести сюда тела, что должны быть погребены в этом склепе.

   При этих словах волосы встали дыбом у бедного каменщика. Дрожа, он последовал за святым отцом в дальнюю комнату здания; он ждал, что увидит страшное зрелище смерти, но был успокоен, заметив три внушительных кувшина, которые стояли в углу. Очевидно, они были полны денег, и с превеликим трудом каменщик со священником вынесли их и опустили в приготовленную для них могилу. Склеп был замурован, двор замощен, как прежде, и все следы работы сглажены. Священник снова завязал каменщику глаза и повел его новой дорогой, не той, которой они пришли. Долго бродили они по мудреному лабиринту переулков и тупиков, потом остановились. Тут священник сунул каменщику в руку два золотых.

   -- Погоди здесь, -- сказал он, -- пока в соборе не ударят к заутрене. Если вздумаешь открыть глаза раньше, с тобой приключится беда.

   С этими словами он ушел. Каменщик честно ждал, а чтобы время прошло веселей, прикидывал на руке, сколько весят золотые монеты, и позванивал одной о другую. Как только соборный колокол ударил к заутрене, он сорвал повязку с глаз и увидел, что стоит на берегу Ксениля; отсюда со всех ног он пустился домой и две недели со всей семьей пировал на деньги, заработанные в две ночи, после чего стал таким же нищим, каким был всегда.

   Он продолжал понемногу работать, и усердно молиться, и блюсти дни святых, и все праздники, из года в год, и семья его стала тощей и оборванной, как орава цыган. Однажды вечерком, когда сидел он у дверей своей лачуги, к нему подошел старый богатый скряга, известный выжига и владелец многих домов. Богач с минуту озабоченно смотрел на него из-под мохнатых бровей.

   -- Говорят, мой друг, ты очень беден.

   -- Этого нельзя отрицать, сеньор, -- это видно с первого взгляда.

   -- В таком случае, ты, верно, рад будешь получить работу, и дорого не возьмешь.

   -- Дешевле, господин мой, чем любой каменщик в Гренаде.

   -- Это мне и нужно. У меня есть старый дом, который совсем пришел в упадок; приводить его в порядок не стоит, потому что никто не хочет в нем жить, -- так что нужно его кое-как залатать подешевле, без лишних расходов.

   Старик привел каменщика к большому заброшенному дому, который вот-вот готов был развалиться. Миновав несколько пустых зал и комнат, каменщик попал во внутренний двор, где увидел старинный мавританский фонтан. Он остановился даже, потому что смутно вспомнил это место.

   -- Скажите, -- спросил он, -- кто жил в этом доме прежде?

   -- Будь он проклят! -- вскричал хозяин. -- Это был старый, жалкий поп, который ни о чем не заботился, кроме как о себе самом. Говорят, он был страшно богат; а так как родных у него не было, думали, что все свои сокровища он завещает церкви. Он умер скоропостижно, и попы и монахи толпой кинулись сюда, чтобы овладеть его богатством; однако они ничего не нашли, кроме нескольких дукатов в кожаном кошельке. Но хуже всего пришлось мне, потому что и после своей смерти старик продолжает обитать в моем доме, не платя ни гроша, -- а судом ведь не взыщешь с покойника! Говорят, что всю ночь напролет в той комнате, где спал этот поп, слышится звон, будто он пересчитывает свои деньги: а порой стоны и вопли слышны во дворе. Правда это или ложь, -- не знаю, а только дурная слава пошла про мой дом, и никто из жильцов не хочет в нем оставаться.

   -- Пустое, -- решительно сказал каменщик. -- Дайте, я буду жить в этом доме, -- без всякой платы, конечно, -- пока не подвернется вам лучший наниматель. Зато я берусь привести дом в порядок и утихомирить злого духа, который тревожит его. Я -- добрый христианин и человек бедный, мне не страшен сам черт, явись он хоть в образе мешка, набитого деньгами.

   Скряга с радостью принял предложение честного каменщика; тот переехал в дом со своею семьей и выполнил все свои обещания. Мало-помалу привел он дом в порядок; больше не слышно было звяканья золота по ночам в комнате умершего служителя церкви, зато оно слышно теперь было днем в карманах живого и здравствующего каменщика. Коротко говоря, он быстро разбогател, к изумлению всех своих соседей, и стал одним из самых богатых людей в Гренаде; изрядные деньги он жертвовал церкви -- очевидно, стараясь успокоить совесть, и только на смертном ложе открыл тайну склепа своему сыну и наследнику.

1824

Перевод Михаила Гершензона (1939).