| |||
Борис Степанович Житков. Метель • Все авторы -> Борис Степанович Житков. Борис Степанович Житков. Метель Мы с отцом на полу сидели. Отец чинил кадушку, а я держал. Клепки рассыпались, отец ругал меня, чертыхался: досадно ему, а у меня рук не хватает. Вдруг входит учительша Марья Петровна — свезти ее в Ульяновку: пять верст и дорога хорошая, катаная, — дело на святках было. Я оглянулся, смотрю на Марью Петровну, а отец крикнул: — Да держи ты! Рот разинул! Мать говорит: — Присядьте. А Марья Петровна строго спрашивает: — Вы мне прямо скажите: повезете или нет? Отец в бороду говорит: — Некому у нас везти! — И стал клепки ругать крепче прежнего. Марья Петровна повернулась — и в двери. Мать накинула платок и, в чем была, за ней. Я тоже подумал, что стыдно. Вся деревня знает, что мы новую пару прикупили, двух кобылок, и что санки у нас есть городские. Мать вернулась сердитая. — Иди, запрягай сейчас, живым духом! Я держать буду. — Оттолкнула меня и села у кадушки. Вижу, отец молчит. Я вскочил и стал натягивать валенки. Живой рукой запряг. Торопился, а то вдруг отец передумает? Запряг я новых кобылок в городские санки, сена навалил в ноги, сел на облучок бочком, форсисто, и заскрипел санками по улице прямо к школе. День солнечный был, больно на снег глядеть — так блестит; парой еду, и на правой кобылке бубенчики звенят. Только кнутовищем в передок стукну — эх, как подымут вскачь! — молодые, держи только. Чертом я подкатил к учительше под окно. Постучал в окно, кричу: — Подано, Марья Петровна! Сам около саней рукавицами хлопаю — рукавицы батькины, и руки здоровые кажутся — как у большого. Марья Петровна кричит в двери — из дверей пар, и она — как в облаке: — Иди погрейся, — кричит, — пока мы оденемся. — Ничего, — говорю, — мы так, нам в привычку. Топаю около саней, шлею поправляю, посвистываю. А что? Пятнадцать лет, мужик уже скоро вполне. Вот вышли они: Марья Петровна и Митька. Она своего Митьку завязала — глаз не видать. Весь в платках, в башлыке, чужая шуба до полу, еле идет, путается и дороги не видит. Учительша его за руку тянет. А ему тринадцатый год. Летом мы с ним играли, подрались; я ему, помню, накостылял. Ему стыдно, что его такой тютей укутали, разгребает башлык варежкой, а я нарочно ему ноги в сено заправляю, прикрываю армяком. — Так теплее будет. Вскочил на облучок, ноги в сторону, обернулся: — Трогать прикажете? — И зазвенел по дороге. Скрипят полозья — тугой снег, морозный. Пять верст до Ульяновки мигом мы доехали. Марья Петровна Митьке все говорила: — Да не болтай ты — надует, простудишься! А я на кобыл покрикиваю. В Ульяновке они у тамошней учительши гостили. А я к дядьке пошел. Еще солнце не зашло, присылает за мной — едем. Ульяновка, надо сказать, вся в ложбине. А кругом степь; на сто верст одни поля. Дядька глянул в дверь и говорит: — Вон, гляди, воронье под кручу попряталось, вон черное на самом снегу умостилось — гляди, кабы в степи-то не задуло. Уж ехать — так валяй вовсю, авось проскочишь. — Ладно, — говорю, — пять верст. Счастливо! — И отмахнул шапкой. Пока запрягал, пока учительша Митьку кутала, смотрю — сереть стало. Только я тронул, а дядька навстречу идет, полушубок в опашку. — Не ехать бы, — говорит, — на ночь-то! Остались бы до утра. А я стал кричать нарочно, чтобы учительша не услыхала, что дядька говорит: — Хорошо, я матке поклонюсь. Ладно! Спасибо! И стегнул лошадей, чтобы скорее от него подальше. Выбрались мы из низинки. Вот она, ровная степь, и дует поземка, по грудь лошадям метет снег. И на минуту подумалось мне: «Ай вернуться?» И сейчас как толкнул кто: мужик бы не струсил; вот оно, скажут, с мальчишкой-то ездить — завез, и ночуй. Пять верст всего. Я подхлестнул лошадей и крикнул весело: — А ну, не спи! Шевелися! Слушаю, как лошади топочут: дробно бьют, — не замело, значит, дороги. А уж глазом не видать, где дорога: метет низом, да и небо замутилось. Подхлестнул я лихо, а у самого в груди екнуло: не было б греха. А тут Марья Петровна сзади говорит из платка: — Может быть, вернемся, Колька? Ты смотри! — Чего, — говорю, — там смотреть, пять верст всего. Вы сидите и не тревожьтесь. — И оправил ей армяк на коленях. Тут как раз от Ульяновки в версте выселки, пять домов на дороге. И вот я туда, а тут сугроб. Намело горой. Я хотел свернуть, вижу — поздно. Ворочать буду — дышло сломаю. И я погнал напролом. Сам соскочил, по пояс в снегу, ухаю на лошадей грубым голосом. Они станут, отдышатся и опять рвут вперед. Летит снег; как в реке, барахтаются мои кобылки. Собака затявкала на мой крик. Баба выглянула — кацавейка на голове. Постояла — и в избу. Гляжу: мужики идут не торопясь по снегу. Досадно мне стало. Выходит, что я сам не могу. Я толкал что есть мочи сани, нахлестывал лошадей, спешил стронуть до мужиков, но лошади стали. Мужики подошли. — Стой, не гони, дурак, выпрягать надо. И старик с ними. Хлибкий старичок. Выпрягли лошадей. Учительшу и Митьку на руках вынесли. Вывернули сами — вчетвером-то эка штука! — Ночуй, — говорит, — здесь, метет в поле. — Ладно, — говорю, — учительша пусть как знает, а я еду, некогда мне вожжаться. — И стал запрягать. Руки мерзнут, ремни мерзлые — колодой стоят. — Еду я — и край! — говорю. А старик: — Добром тебе говорю — смотри и помни: звал я тебя, не мой грех будет, коли что. Я сел на козлы. — Ну, что, — кричу, — едете? — И взял вожжи. Марья Петровна села. Я тронул и оглянулся. Старик стоял среди дороги и крикнул мне: — Вернись! Я еле через ветер услышал. Без охоты лошади тронули. Ой, вернуться! — А, черт! Пошла! — И ляпнул я кнутом по лошадям. Поскакали. Я оглянулся, и уже не видно ни домов, ни заборов — белой мутью заволокло сзади. Я скакал напропалую вперед, и вот лошади стали уже мягко ступать, и я увидел, что загрузает нога. Я придержал и с облучка ткнул кнутовищем в снег. — Что? Что? — всполохнулась Марья Петровна. — Сбились? Этого я и боялась. — Чего там бояться? Вот она, дорога. А кнут до половины залез в снег. — А ну, задремали! — И дернул вожжи. Лошади пошли осторожной рысцой. И вот вижу я, что валит уж снег с неба, сверху, несет его ветер, кружит, как будто того и ждала метель, чтоб отъехал я от выселков. Вот, как назло, заманила и поймала. И сразу в меня холод вошел: пропали! Поймала и знает, где мы, и заметет, совсем насмерть заметет, и спешит, и воет, и торопится… — Что? Что? — кричит учительша. А я уже не отвечаю: чего там что? Не видишь, мол, что? Заманила метель в ловушку. Да я сам же, дурак, скакал прямо сюда. Конец теперь! И вспомнился старичок, как он на дороге стоял, на ветру его мотало. — Вернись! И вдруг Митька взвыл, ревом взвыл, каким-то страшным голосом, не своим: — Назад, назад! Ой, назад! Не хочу! Не надо! Назад! — И стал червем виться в своих намотках. Мать его держит; он бьется, вырывается и ревет, ревет, как на кладбище, рвет на себе башлык. Учительша ему: — Митя! Митя! Да в самом же деле, да что же это? Митечка! И кричит мне: — Поворачивай, поворачивай! У меня руки ходуном пошли. Я задергал вожжами. Ветер сечет, слезит глаза, забивает снегом. Мне от слез горько и от этого реву Митькиного, а она еще в голос молится. А куда его поворачивать? Всюду одно: снег и снег. Дыбом его подняло и метет и крутит до самого неба. И вдруг учительша нагнулась ко мне, слышу, в самое ухо кричит: — Пусти лошадей, пусть они сами вывезут, пусть они сами. Я бросил вожжи. Лошади шагом пошли. А учительша причитает: — Лошадушки! Милые! Милые лошадушки! Да что же это? Господи! Я отвернулся от ветра, глянул: они с Митькой от снега белые-белые, как из снега вылеплены. Посмотрел — и я такой же. И представилось мне, что занесет нас, заметет, и потом найдут нас троих замерзшими, так и сидим в санях съежившись. И не дай бог я живой останусь — вот оно, заморозил, погубил. И опять старик причудился: «Звал я тебя, не мой грех, коли что». А теперь уж все равно никуда не приехать. И вдруг я увидел, что наехали мы на колею. Глянул я — от наших саней, от подрезных, колея. И увидел я, что кружат лошади. Да куда они вывезут? Неделю они у нас, ездил батька раз всего в волость за карточками. Я вырвал клок сена, свил жгутом, слез, втоптал в снег. И вот опять наехали мы на колею, и вот он, мой жгут, торчит, и замести не успело; тут мы на месте крутимся. И понял я вдруг, что можно сто верст в этой метели ехать, ехать, и никуда не приедешь, все равно как не стало на свете ничего, только снег да санки наши. — Ну, что? Ну, что? — спрашивает учительша. — Кружат, — говорю, — никуда не идут, не знают. И она заплакала. И вот тут меня ударило: что я наделал! Погубил, погубил, как душегуб. И захотелось слезть и бежать, бежать, пусть я замерзну, пусть заметет с головой, черт со мной совсем! И вдруг Марья Петровна говорит: — Ничего, мы тут ночевать будем. Авось как-нибудь. Уж вместе, коли что… И спокойно так говорит. И вот тут как что в меня вошло. Остановил я лошадей. Слез. — Полезайте, — говорю, — вы, Марья Петровна, с Митькой вниз. Я вас укрою. Полезайте, дело говорю. — И стал сено разгребать. Как будто и не я стал, все твердо так у меня пошло. Смотрю, она слушает, лезет и Митьку туда упрятала. Скорчились они там. Я их сеном, армяком подоткнул кругом, и сейчас же снегом замело их сверху, только я знаю, что они там и тепло им, как будто дети мои, а я им отец. И как будто в ум я пришел. Дует ветер мне в ухо, перетянул я шапку на сторону и вспомнил: ведь в левое ухо мне дуло, как я из выселков ехал. Дуть ему теперь в правое, и выеду я назад; не больше версты я отъехал, не может быть, чтобы больше; здесь они должны, заборы эти, быть. Я погнал лошадей и пошел рядом. Иду правым ухом к ветру. Слышу, кричит что-то Марья Петровна из саней, еле слыхать, как за версту голос. Я подошел: — Вам чего? Подоткнуть? — Не отходи от саней, Коленька, — говорит, — не отходи, милый, потом залезешь, погреешься. Гукай на лошадей, чтобы я слышала. — Ладно, — говорю, — не беспокойтесь. «Ничего, — думаю, — живые там у меня». Вижу, лошади стали: по самое брюхо в снегу. Я пошел вперед. Сам все на сани оглядываюсь — не потерять бы. Лошади головы подняли, глядят на меня бочком, присматриваются. Вижу, там снегу больше да больше. Я тихонько стал сворачивать по ветру. Думаю: сугроб это, и я объеду. И только я снова на выселки сверну — опять намет. И вижу: не пробиться к выселкам. А если влево за ветром ехать, то должна быть Емельянка, и туда семь верст. И вот пошел я за ветром и вижу: меньше снегу стало, — это мы на хребтину выбрались — сдуло ветром снег. А я все так: пройду вперед и вернусь к лошадям. Веду под уздцы. Пройду, сколько мне сани видны, и опять к лошадям, веду их. А как иду рядом с лошадью, она на меня теплом дышит, отдувается. И уж опять нельзя идти по ветру — снегу наметы впереди; прошел я — и по грудь мне. Только я уж знаю, что мы хребтиной идем, а вот тут овраг, а через овраг Емельянка. Лошадь мне через плечо голову положила и так держит, не пускает. Я все в уме говорю: «Тут, тут Емельянка» — и нарочно себе кнутом показываю, — чтобы вернее было, что тут. Иду я рядом с лошадью, и вдруг мне показалось, что мы уже век идем, и нигде мы, и никакой Емельянки нет, и совсем мы не там, и что крутим, неведомо где. А тут Марья Петровна высунулась. — Где, где ты, Коля, Коленька? Что тебя не слыхать? Голос подавай! Иди погрейся, я побуду. — Что? Что? — кричу я. — Сидите, ничего мне. А она машет чем-то. — Надень, надень башлык, Николай! Мне даже и не показалось чудно тогда, что она меня Николаем назвала. Это с Митьки башлык. И опять ударило меня: «Ведь не доедем до Емельянки! Погубитель я ваш!» Я не хотел башлыка брать, мне надо первому замерзнуть. Пусть я замерзну, а их живыми найдут. А она кричит: — Бери, а то брошу! И вижу, что бросит. Я взял, обмотался. Отдам, как замерзать буду. И решил повернуть на Емельянку, попробовать. Теперь она уж чуть сзади должна быть. Сунулся и залез в снег, как в воду. Вдруг стало мне холодно, всего трясти стало, прямо бить меня стало, не могу ничего; думаю, раздергает меня по клочкам этой тряской. Вот, думаю, как оно замерзают. И кто знал, что так мне пропасть придется? И очень так просто, и хоть просто, все равно назад ходу нет. Я пошел в другой бок. Все на санки оглядываюсь, а лошади на меня смотрят. Вижу, меньше тут снегу; стал ногой пробовать. И вдруг пошла, пошла нога ниже… и весь я провалился, и лечу, ссовываюсь вглубь — и тьма. И я уже стою на чем-то, и тихо-тихо, только чуть слышно, как шуршит метель над головой. Как в могилу попал. Я пощупал — узко и острый камень вокруг. И понял, что я в колодец провалился. Роют у нас люди колодцы в степи по зароку. Узкие, как труба, и кругом камнем выкладывают, чтобы не завалились. Меня все трясло, все разрывало холодом, и я решил, что все пропало, и пусть я здесь замерзну, пусть меня снегом завалит. Заплачу и помру тут, а они как-нибудь, может, и доживут до утра. Скорчился и сижу. Не знаю, сколько я сидел так. И перестало меня бить холодом, стало тепло мне в яме… И вдруг хватился я! Так и привиделось, как они там в санях, и заметет их снегом — и лошадей и санки, и там Митька и Марья Петровна. Вылезти, вылезти! И стал я карабкаться по камням вверх, ноги в распор, руками скребусь, как таракан. Вылез с последним духом и лег спиной на снег. Воет метель, пеной снег летит. Я вскочил, и ничего нет — нет саней. Я пробежал — нет и нет. Потерял, и теперь все пропало, и я один, и лепит, бьет снегом. Злей еще метель взмылась, за два шага не видать. Я стал орать всем голосом, без перерыву; стою в снегу по колено и все ору: — Гей! Го! Ага! — Выкричу весь голос и лягу на снег, пусть завалит и — конец. Только перевел дух и тут над самым ухом слышу: — Ау, Николай! Я прямо затрясся: чудится это мне… И я пуще прежнего с перепугу заорал: — Го-го! И тут увидел: сани, лошади стоят, снегом облеплены, и Марья Петровна, стоит белая, мутная, и треплет ей подол ветром. Я сразу опомнился. — Полезайте, — говорю, — едем. — Не уходи ты, — кричит, — не надо! Лезь в сани как-нибудь. — И сама, вижу, еле стоит на ветру. — Залезайте, едем. Я знаю, близко мы. Она стоит. — Полезай, — говорю я, — там и Митьке теплей будет, а я в ходу, я не замерзну. — И толкаю ее в сани. Пошла. Я опять тронул. И стало мне казаться, что верно близко и вот сейчас, сейчас приедем куда-нибудь. Гляжу в метель и вижу: колокольни высокие вот тут, сейчас, сквозь снег, перед нами, высокие, белые. Все церкви, церкви, и звон будто слышу, и вдруг вижу, впереди далеко человек идет. И башлык остряком торчит. Я стал кричать: — Дядька! Дядька! Гей, дядька! Марья Петровна из саней высунулась. — Дядька! — Я остановил лошадей и к нему навстречу. А это тут в двух шагах столбик на меже, и остро сверху затесан. А он мне далеко показался. Я позвал лошадей, и они пошли ко мне, как собаки. Стал я у этого столба, и чего-то мне показалось, будто я куда приехал. Прислонился к лошади, и слышно мне, как она мелкой дрожью бьется. Я пошел, погладил ей морду и надумал: дам сена. Вырвал из саней клок и стал с рук совать лошадям. Они протянулись вперед, и я увидал, как дрожат ноги у молодой: устала. Выставит ножку вперед, и трясется у ней в коленке. И я все сую, сую им сено; набрал в полу, держу, чтобы ветром не рвало. Кончится у них сила, и тогда все пропало. Я их все кормил и гладил. Достал я два калача, что дядька дал. Они мерзлые, каменные. Я держу руками, а лошадь ухватит зубами и отламывает, и вижу — сердится, что я хлибко держу. Постояли мы. Оглянулся я на сани — замело их сбоку, и уж через верх снегом перекатывает. Я только взял лошадь под уздцы — двинули обе дружно, и я не сказал ничего. Я иду между ними, держусь за дышло, и идем мы втроем. Тихонько идем. Я не гоню — пусть как могут, только бы шли. Иду и уж ничего не думаю, только знаю, что втроем: я да кобылки, слушаю, как отдуваются. Уж не оглядываюсь на сани и спросить боюсь. И вдруг стена передо мной, чуть-чуть дышлом не вперлись. И враз стали мы все трое… Обомлел я. Не чудится ли? Ткнул кнутовищем: — Забор! Ударил валенком — забор, доски! Как вспыхнуло что во мне. Я к саням: — Марья Петровна! Приехали! — Куда?! Митька из саней выкатился, запутался, стал на четырех, орет за матерью: — Куда, куда? — А черт его знает! Приехали! Источник: Lib.Ru: Библиотека Максима Мошков Не пропустите: • Борис Степанович Житков. Вечер (Из цикла «Рассказы о животных») (рассказ) • Борис Степанович Житков. История корабля (Из цикла «Морские истории») (рассказ) • Борис Степанович Житков. Василий Мутный (рассказ) • Борис Степанович Житков. Волк (Из цикла «Рассказы о животных») (рассказ) • Борис Степанович Житков. Охотник и собаки (Из цикла "Рассказы о животных") Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |