| |||
Василий Иванович Немирович-Данченко. Клад великой царицы • Все авторы -> Василий Иванович Немирович-Данченко. Василий Иванович Немирович-Данченко. Клад великой царицы I. В палящий зной у царственных руин, когда все живое и дышащее искало спасительной тени и только выползали из золотых песков, как раскаленные металлические шнурки, медно-красные змеи под беспощадное солнце,-- мне рассказали это предание. К чудовищному пилону, точно комок грязи, прилепилась арабская хижина. Пустыня кругом неподвижна и мертва. Мертво и небо. В его опаловой бездне ни одного крылатого хищника. Тишина... Старый шейх у порога. Закутался в белый муслин. Медленно из-под серебряных усов падают размеренные слова. На бледном бескровном лице чернеют нетронутые сединою брови и длинные ресницы. Нет-нет да и приподымутся. И острый горящий взгляд точно сверлит слушателя. Да... было иное время. И другая картина представляется мне: У громады великолепного храма Горуса пальмовые рощи. Могучие сикоморы глубоко врылись в податливую землю узловатыми, некрушимыми корнями. Точно опираясь на них, все выше и выше стремились пышные вершины, где бесчисленные стаи славили великого Бога. А кругом, как и сейчас, расстилалось желтое безмолвие пустыни, грезившей миражами. Денно и нощно в прохладном сумраке несравненного капища горели жертвенные огни и меланхолические струны нежных систр пели хвалу таинственным силам, хранившим счастливый Эгипет. Задолго до Антония, Клеопатра, тогда еще юная, обручилась здесь Гору. Жрецы благословили ее духовный брак, и прекраснейший из них заменял в этом удивительном обряде самого бога. Он возлежал с нею на сверкавших изумрудами носилках и на золотом пиршественном ложе среди пышных роз и лилий верхней страны Пирамид. Утром его нашли бездыханным в брачной постели. И все поняли -- Гор убил счастливца, ибо огнеобиль-ный бог, как и простой смертный, не терпел соперника. Жрецы, впрочем, пояснили иначе: заместивший, хотя бы и на одну ночь, Гора стал и сам равным богам, и потому новая отчизна призвала его в незакатное царство вечной радости. Тело молодого жреца, насыщенное драгоценнейшими ароматами, опустили в глубокий колодезь под самым храмом и царица, сняв с шеи великолепное жемчужное ожерелье, обвила им погребальный покров мумии как залог того, что она будет оплакивать его столько дней, сколько в нем драгоценных розовых зерен. И с ожерельем швырнули в вечный мрак колодца медно-красную змею, чтобы она хранила царственный дар Клеопатры.
II. Я уже неделю жил у старого шейха. К одному из притворов храма, как ласточкины гнезда к утесу, припала жалкая глиняная деревня бедных феллахов, но в величии божественного храма ее нельзя было отличить от куч щебня и мусора. Феллахи держали тощих ослов для путешественников, жили случайными подачками, "черви развалин", как звали их копты окрестных городов. Раз к павшему святилищу великого Гора подъехали англичане. Трое, молодые, радостные, веселые. Только что окончили Оксфорд и эта поездка была медовым месяцем их свободы. Шум их голосов и смех странно звучали, теряясь в строгих синих тенях среди могучих колонн и пилонов. Такое же, как и сегодня, опаловое небо жгло груды камней и пески. Привыкшие к благоговейному молчанию старого храма, забытого храма, арабы дрожали, ожидая мести оскорбленного, загадочного владыки этих святилищ. Англичане слышали легенду об ожерелье Клеопатры. Младший вымерил глубину погребального колодца: оказалась далеко не так велика, как говорили феллахи. Они ведь эту нору вели чуть не в самые недра к шайтану. А может быть, ее тоже завалило щебнем и занесло песком. Предприимчивый, привыкший к смелому спорту юноша навязал на веревке узлы, сделал петлю на конце и сел в нее: "Моя будущая невеста получит ожерелье Клеопатры" -- смеялся он. Зажег смолистый факел и скоро в глубине колодца уже чуть багровел его гневный глаз. Тускнул, точно жмурился, пока не обратился в едва заметную красную точку, точно там, в глубине, мерещился потухающий уголек. Прошло полчаса. Товарищи кричали что-то в нору. Нора молчала. -- Ему некогда.... Ищет. Минул час. Оставшиеся вверху встревожились. Дергали веревку. Веревка была натянута. Вдруг из самых недр земли донесся отчаянный вопль и замер. Уголек погас давно. Вопль прозвучал из сплошного мрака. Перепуганные, опять дернули веревку. Юноша, должно быть, держался на ней, потому что там чувствовалась тяжесть. Второй живо спустился туда и скоро задергал веревку снизу, крича что-то невнятное, точно внизу гудело. Третий позвал арабов. Ему одному было не под силу вытащить своих из таинственного мрака. -- Старый бог сердится... Старый бог не хочет у себя людей. -- Старый бог истребит и нас с нашими женами, детьми и ослами. -- Мы не можем идти против воли старого бога. Тебе хорошо: ты уедешь к своему богу, а мы останемся здесь, с нашим. Им англичанин грозил револьвером -- не помогло. Старый бог был страшнее.... Тогда он купил у них осла. Сделал ярмо и привязал к нему веревку. Осла погнали и он потянул ее за собою. Англичанин с отчаянием всматривался и вслушивался в тяжелый мрак, как черная жидкость заливавший колодезь. Там все теперь зловеще молчало. Через несколько минут почудился неясно какой то вращавшийся узел. Еще мгновение и в узле этом разобрали два сплетшиеся тела. Один еще дышал... Он только и мог проговорить: -- Там... змеи... Много... много. И умер. Оба были покрыты укусами. И в руки и в лица. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Змеи исполнили заклятье царицы. Жемчужное ожерелье осталось на дне колодца. Ядовитые сторожа могилы, в которой более двух тысяч лет спал соперник могущественного Гора, отомстили нечестивым за осквернение святыни... Потом арабы, чтобы кто-нибудь еще не покушался раскрыть грозную тайну погребального колодца, засыпали его песком, завалили камнями. Пустыня по-прежнему лежит кругом раскаленная и грезит миражами. Высоко в опаловое небо возносятся мощные руины. Когда я уезжал отсюда, был вечер. Ливийский запад, сказочная страна Магреба, весь горел в багровом закате. Казалось, за ушедшим богом-солнцем еще влачится по небу его пылающая мантия. На востоке, как громадная бледная полураскрывшаяся роза, плыла луна... Я уже не видел глиняных гнезд феллахов. Но чем дальше, тем выше казались над отцветавшими песками пилоны и столпы великого Гора. -- Да благословит твой путь старый бог. Ты ничем не оскорбил его памяти в пустыне. Старые боги не умирают. Они только уходят в покой, пока Аллаху будет угодно снова разбудить их к жизни. И белый шейх высоко поднял надо мною свою высокую руку.
Комментарии Сегодня (Рига), 1922, No 291, 24 декабря. Василий Иванович Немирович-Данченко (1844-1936) -- писатель, журналист, путешественник. Брат театрального деятеля В. Немировича-Данченко. Родился в Тифлисе в семье офицера, учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. Публиковался с 1860-гг. Военный корреспондент во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. (как участник боевых действий был награжден двумя солдатскими Георгиевскими крестами, русско-японской войны (1904-1905), Первой Балканской войны (1912-13); во время Первой мировой войны был на фронте в чине ротмистра. С 1921 г. -- в эмиграции в Германии, затем Чехословакии. Чрезвычайно плодовитый писатель, оставил десятки книг этнографических и путевых очерков, военных и бытовых романов, рассказов, стихотворений. Не пропустите: • Василий Иванович Немирович-Данченко. Оазис прохладных вод (рассказ) • Василий Иванович Немирович-Данченко. В пустыне (рассказ) • Василий Иванович Немирович-Данченко. На кладбищах (Воспоминания) (очерк) • Василий Иванович Немирович-Данченко. Мои встречи с Чеховым (очерк) Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |