Женя была в восторге. Она в первый раз пришла на бега, -- и красота бегов, волнение толпы, весёлые лица, говор, смех, наконец, чудный зимний день заставляли её безотчётно смеяться, всему радоваться и глядеть на всё тем счастливым взглядом, когда всё кажется прекрасным. Она не отпускала от себя Пролётова, которого держала под руку, и благодарным взглядом смотрела на своего брата, который упросил маму отпустить её с ним.

-- Это я понимаю, -- говорил Пролётов, сторонник рысистого бега: -- это - благородный спорт, наслаждаешься действительной красотою бега лошади и не думаешь с тревогою о возможности катастроф. Здесь и игра, и наслажденье, и польза...

-- Да, да, -- подхватывал брат Жени, тоже предпочитавший бега скачкам: -- здесь ни шеи не сломят, ни лошади не изувечат... Красота, пластика...

Женя кивала головою и соглашалась с ними.

Она летом была на скачках. Длинные поджарые лошади как-то смешно выбрасывали свои ноги, поджимая зад, и скакали словно загнанные зайцы, а на их спинах, как учёные обезьяны на собаках, подпрыгивали бритые, сморщенные карлики-жокеи в своих полосатых куртках, и Женя со страхом ожидала, что кто-нибудь сорвётся с лошади и разобьётся насмерть о плотно убитую землю. Ничего красивого не было.

Другое дело - бега... Запряжённые в лёгкие беговые санки стройные, могучие рысаки быстро несутся по снежной дороге, красиво выбрасывая ноги и подбирая шею. Держа в вытянутых руках вожжи, крепко упираясь ногами в передок, сидит наездник в неподвижной позе, пристально следя за нервным рысаком. В безмолвной тишине слышны только удары подков об убитую дорогу, бодрый храп лошади да изредка лёгкий вскрик наездника, и кажется, не бегут по земле эти могучие кони, а несутся по воздуху, -- так лёгок и плавен их быстрый бег. Не вздрогнет спина, не взмахнёт голова от неровного шага, и, словно стрелы, ровно, бесшумно они летят к намеченной цели. И вдруг, почти у конца, к разгоревшемуся рысаку подходит верховой и помчится с ним рядом, склоняясь над его головою и что-то шепча ему на ухо. И рысак, словно понимая шёпот, напрягает силы, и быстро, как молнии, мелькают его точёные ноги.

Женя замирала от восторга, не отводя взгляда от снежной дороги, по которой неслись рысаки. Волнение толпы охватывало и её нервной дрожью, и она тревожно следила за исходом бега.

В круге бежало по две лошади. Они бежали в одну строну с противоположных концов диаметра круга от намеченных столбов, и Женя, смотря по прямой линии, видела, как через каждые полкруга мимо столбов мелькали две лошадиных головы.

-- Раз! - вырвалось в этот момент у всей толпы, как вздох, и увлечённая Женя невольно повторяла:

-- Раз!

-- Скачет, скачет! - с ужасом вскрикивал кто-нибудь из толпы, когда рысак, вдруг сбившись с рыси, начинал идти в галоп, и Женя тотчас заражалась страхом закричавшего и начинала считать скачки:

-- Один, другой, третий...

-- Поставил! - вскрикивал другой радостно, когда наездник, ловко передёрнув вожжами, ставил лошадь на прежнюю рысь, но Женя вздыхала печально, потому что на этой проскачке рысак потерял добрую треть секунды, а его противник всё забирал и забирал вперёд, мерно выбрасывая свои крепкие ноги, жаркими ноздрями вбирая воздух, и у намеченных столбов мелькнула сперва одна голов, а потом лишь спустя другая...

К концу бега публика заволновалась и хлынула к выходу.

Женя дрожала в волнении. Волнение это дошло до своего апогея к последнему отделению. Должны были идти тройки. Записалось четыре. Игроки рассчитывали на крупную выдачу и, кроме того, самый бег имел молодецкий, удалой характер.

Тройки обыкновенно идут с места в карьер и вплоть до намеченной цели мчатся в бешеной скачке, разбрасывая крепкий снег и наполняя воздух гиком, криком и звоном увешанной бубенцами сбруи...

Публика бросилась к выходу на плац, где позади павильона стояли в ожидании состязающиеся тройки. Каждому хотелось посмотреть на них, оценить их достоинство и сообразить шансы выигрыша.

Женя волновалась.

-- Идёмте же, идёмте! - тянула она Пролётова.

Тот с улыбкою обернулся к её брату, который вынимал деньги для ставки.

-- Ну, мы пойдём, а ты ставь! Мне на Горланову два возьми!

-- Смотри, лучше на Голышеву!

-- Мне на Горланову!

-- А я на Голышеву!

-- Как знаешь!

-- А чьи тройки будут? - спросила Женя.

-- Горланова, Голышева, Вахромеева и Ободьева, -- ответил наизусть брат.

-- Только две и стоят внимания, -- сказал Пролётов: -- Голышева и Горланова!.. Иди же, ставь!

Брат Жени рванулся в толпу и стал работать локтями, пробираясь в будке тотализатора, а Пролётов, ведя Женю, осторожно двинулся к выходу.

Кругом раздавались спорящие, взволнованные голоса, изредка смех и шутка.

-- Как теперь Ободьев возьмёт... вот и будет! - кричал кто-то.

-- Рублёв по триста дадут! - отвечал другой.

-- Братцы, а ведь в позапрошлом году вахромеевская взяла?

-- Ври больше!

-- Вот-те крест!

-- Те, стало быть, подохли! - загрохотал кто-то.

-- Лошади же, я тебе скажу! Господи! Львы! - восторгался картуз, только что пришедший с плаца.

-- Петя, ты хоть один билетик на Ободьева! - упрашивала молоденькая дама брюнета в цилиндре.

-- Отстань! - оттолкнул он её локтём, отсчитывая деньги.

-- Будет дело! - радовался отставной чиновник, вытирая вспотевшее в душной зале лицо.

-- Братцы, и кто же у меня три рубля упёр?! - заорал кто-то.

-- Тише! - крикнул городовой.

И весь этот шум покрывали собой стук штамповальной машинки и голоса выдающих билеты.

-- Один второй, три третьих! - раздавалось из будки.

"Стук, стук, стук, стук!" -- слышались сухие удары машинки, и опять из будки кричали:

-- Два третьих, один четвёртый!..

-- Да идёмте же! - молила Женя, дрожа от волнения, но Пролётов уныло пожал плечами.

-- Не пробраться нам с вами!

Публика действительно столпилась у дверей и заслонила выход. Пройти было невозможно.

Женя чуть не заплакала, но тут же улыбнулась и успокоилась, когда Пролётов сказал:

-- И чего смотреть! Ведь они выйдут в круг. Всё равно!..

-- Ну, пусть по-вашему! - сказала Женя.

Они легко прошли в толпе и вернулись в амфитеатр.

По открытой площадке, выходившей на беговой круг, ходило несколько человек, горячо разговаривая и жестикулируя. Вверху, на скамейках, сидели две барыни, постукивая от холода ногами. Из залы позади мест неслись голоса, смешанный гул и стук машинки.

Женя с Пролётовым подошли к барьеру против столба, от которого начнётся бег, и стали ждать.

Мало-помалу стала собираться публика.

Зрители входили в амфитеатр друг за другом с довольными лицами. Каждый рассчитывал выигрыш.

-- Только, пожалуй, грошовая выдача будет! - говорил молодой кадет студенту, подходя к барьеру.

-- Как знать! - пожал тот плечами.

-- Помилуй! Все или на Голышева, или на Горланова...

-- Теперь так скажу: если Ободьев возьмёт - разбогатею вдруг! - с хохотом сказал рыжий купец, подходя к кучке купцов в широких шубах.

-- Ты уж тогда нам одолжи по сотняге, а то прогорим! - встретили его смехом...

-- А много взял?

-- На 60 рублей.

-- Ты на кого взял, Коля? - спросила Женя, увидев подходящего брата.

-- Для себя - на Голышева, ему - на Горланова! - кивнул он на Пролётова и протянул ему два билета: -- получить с тебя 20 руб.?

-- Получи! - весело ответил Пролётов, вынимая деньги: -- много берут?

-- Поровну, -- пожал он плечами: -- что-то вдруг на Вахромеева брать стали!

-- Ерунда! - усмехнулся Пролётов.

Звякнул звонок. Все вздрогнули. Женя потянула Пролётова за руку.

-- Сейчас начнётся!..

Публика хлынула к барьеру, и в один момент у него образовалась сплошная стена взволнованных зрителей.

-- Господи, как сдавили! - прошептала Женя: -- которые пойдут? - спросила она увидев, что мужик влез на столб и поставил  бегущих в первом заезде троек, так как на беговом круге враз идти могут только две тройки.

Пролётов справился с афишею.

-- Ну, это не наши! 2 и 4; Ободьев и Вахрамеев, -- сказал он.

-- Ишь ты, нарочно подобрали! - крикнул кто-то.

Ударил второй звонок. Публика встрепенулась. Подле амфитеатра распахнулись настежь ворота и, тихо перезванивая, друг за другом выехали две разряженных тройки.

-- Ободьев, не робей!

-- Выручи, Вахрамеюшка! - раздались возгласы.

Ямщики выглянули на толпу, поправили свои поярковые шляпы с павлиньим пером и забрали в руки вожжи.

Тройки были одна лучше другой. Украшенные модными бляхами, горящими на солнце, увешанные бубенцами со звонким колокольчиком под дугою коренного, они со звоном помчались каждая к своему месту. Коренники грузно бежали, глухо стуча тяжёлыми копытами, пристяжные извивались кольцом и вскидывали ногами. Тройки подъехали, каждая к своей мете, и стали.

Женя смотрела через головы ближайших лошадей и видела по прямой линии головы лошадей от другой тройки.

В сани быстро вошли по два человека с кнутами в руках и стали за спинами ямщиков, которые оправлялись и подбирали вожжи.

На миг всё замерло.

Пролётов торопливо вынул часы и прошептал:

-- Крикните, когда начнут.

Звонок ударил.

-- Раз! - крикнула Женя и вся обратилась в зрение.

Публика загудела и смолкла. Кони вдруг рванулись и помчались бешеным галопом, взрывая снег.

Стоявшие позади кучера-конюхи беспрерывно били пристяжных кнутами, и те, казалось, хотели вырваться из постромок.

-- Ободьев, торопись!.. Вахромей, выручай!.. беи их! Бей! - раздавались возгласы и, казалось, ещё увеличивали энергию почти взбесившихся лошадей.

Они обскакали два круга и остановились взмыленные, дрожащие...

Кучера бросили вожжи...

-- Не годится! - насмешливо сказал кадет.

-- Что у тебя, во сколько? - торопливо прошептал брат Жени, наклоняясь к Пролётову.

Тот поднял улыбающееся лицо.

-- Шесть, двенадцать! я говорил!..

-- Ах, как это интересно! - воскликнула Женя.

-- Подожди, вот сейчас будет! - сказал брат.

-- Во сколько пришли? - подбежал к Пролётову студент.

-- Шесть, двенадцать!..

-- Ах, грустно воскликнул студент: -- опять проиграл. Те ведь скорее придут? а? скорее?..

Его лицо побледнело, он смотрел на Пролётова, и ему хотелось, чтобы Пролётов успокоил его, но тот сказал:

-- Понятно, они в пять тридцать придут...

Студент опустил голову и отошёл.

Звонок зазвенел. Публика всколыхнулась.

-- Ну, теперь будет потеха! - сказал кто-то.

-- Глянь-ко, глянь, звери какие, а?..

-- Смотри, ишь ледащие! Вот-те и Голышев!

-- Ничего, братец, степные! - раздавались голоса.

Из ворот выехали на круг тройки Горланова и Голышева.

Они представляли собой полные противоположности. Разубранная тройка Горланова, запряжённая в роскошные лакированные сани, звеня и сверкая, быстро пролетела к назначенному месту. Кони-богатыри, тёмные, как ночь, с раздувающимися кровавыми ноздрями, казалось, играя, пролетели молнией. Коренной прошёл лёгкою рысью, и пристяжные нехотя проскакали, выгибая шеи.

-- Господи! А как пойдёт под кнутом, что будет?! - воскликнул, захлёбываясь от восторга, купец с красным носом и бородою клином.

-- Не выдадут, соколы! - с нежной любовью подхватил его сосед.

Женя замерла от волнения, не сводя глаз с тройки Голышева.

Она представляла совершенный контраст горлановской.

Запряжённые в простые некрашеные розвальни с брошенною в них рогожею, ни украшенные ни бляхами, ни бубенцами, мохнатые, маленькие лошадки с поджарыми боками, тонкими ногами, казалось, с трудом везли сани: так уныло, понуро выехали они на круг. Ямщик, стоя в санях на коленях, подёргал вожжами, и лошади ленивой трусцой пришли к своему месту.

Женя была в восторге. Она дёргала за руку Пролётова, обращалась к брату и говорила:

-- Ах, как хорошо! Это он возьмёт, непременно он! Помните, у Мея "На бегах" -- тоже... бросил шапку, вернулся за нею и выиграл! Ах, как славно!

Пролётов слушал её с саркастической улыбкой (он поставил на Горланова), а брат с восторгом поддержал её:

-- Я же не даром поставил. Послушай, что говорят. Ведь у него - степные... черти!..

В сани Горланова вошли два конюха, с кнутами; к Голышеву никто не подходил.

Толпа замерла. Звонок ударил и тройки вдруг сорвались с места.

Горлановский ямщик встряхнул вожжами, конюхи вскрикнули и опустили свои кнуты, лошади взвились на дыбы и во всю силу ринулись вперёд бешеным скачем, гремя, звеня и сверкая своей сбруей.

Голышевский ямщик приподнялся, взмахнул плетью, гикнул, и его заморенные кони вдруг ожили. Они без скачки сошли с места, но с первого момента казались уже идущими давно. Они плотно прижались друг к другу, нагнули головы, вытянулись в струну и летели, заметая снег, словно снежный вихрь, без звона, без шума, с непостижимой быстротой.

Публика застыла в ожидании. Кончались первые полукруги.

-- Раз! - и головы троек пересекли друг друга в одно и то же время.

-- Важно идут!

-- В голову!

-- Горланов, жарь! - послышалось в толпе.

-- Го-го-го!

-- Эй, вы! - вскрикивали ямщики, и тройки летели, звеня и сверкая; как сказочные, скакали горлановские кони-богатыри, глухо гремя крепкими ногами; дружно мчалась голышевская тройка, приближаясь вновь к столбам.

-- Раз! - мелькнули её головы.

-- Два! - спустя немного промелькнула горлановская тройка.

-- Горланов, бей, жги! Отстал!..

-- Голышев, молодец, выручи!..

-- Го-го-го!

-- Жги!..

-- Эй, вы, соколы! - смутным гулом гудела толпа.

Женя бледнела и краснела.

-- Он, он возьмёт! Голышев! Ай, опять.

-- Раз, раз! - тройки прошли мимо столбов в одно время.

-- Раз!

-- Два!! - тройка Горланова прошла первой.

-- Голышев, ударь, ударь!

Тройки летели последний круг. Топа стонала.

-- Голышев! Горланов!

-- Держи ближе к борту!

-- Бей правую, правую бей!

Этому ямщиков учить не было нужды. Горлановские конюхи сыпали несчётные удары на пристяжных и те рвали, извиваясь, как змеи.

Голышевский ямщик, стоя на коленах в санях и держа в левой руке вожжи, нещадно махал своей тяжёлой плетью.

Вдруг его тройка дрогнула и отстала. Правая пристяжная пошла, словно утомившись, с прискоком.

-- Раз! - мелькнула тройка Горланова и, спустя немного, прошли Голышева кони.

-- Бей правую! Правую бей!..

-- Горланов, прибавь!

-- Вот-те и степные!

-- Я говорил - Горланова! - с торжеством сказал Пролётов.

-- Ах, нет! Голышев должен взять, -- почти со слезами сказала Женя. - Смотрите, смотрите!

Оставалось полкруга.

Голышевский ямщик бросил вожжи и в каком-то беспамятстве бил правую пристяжную.

Она дрожала, тянулась и, крепко прижавшись к кореннику, летела стрелою.

Кони оправились. Видно было глазом, как Голышев опережал Горланова. Публика обезумела. Некоторые влезли на барьер, некоторые перепрыгнули через него и, не помня себя, кричали:

-- Горланов, наддай!..

-- Голышев, браво!..

-- Ещё, ещё!

Поставившие за Горланова ругались; за Голышева - прыгали и глупо смеялись.

-- Я говорила, говорила! - кричала Женя.

-- Что, братец? - вскрикивал её брат побледневшему Пролётову.

-- Подожди!

Оставалось четверть круга... меньше, меньше... Голышевский ямщик наносил последние удары.

-- Раз-з!..

Ударил звонок, и беговой круг огласился криками восторга: голышевская тройка взяла...

-- Что?! - с восторгом и торжеством вскрикнула Женя: -- о, славные коники!

-- Как мчались! - прибавил её брат.

-- Что там? - с недоумением сказал Пролётов, смотря на противоположную сторону.

Все устремили туда свои взгляды.

На другой стороне, где остановилась тройка Голышева, толпился народ; слышались возгласы, и ямщик с конюхами распрягали тройку.

-- Ногу сломала! - пронеслось в толпе.

-- Кто сломал, когда? - обернулась Женя с побледневшим лицом.

Рыжий купец, запахиваясь в шубу, сказал:

-- Болтают, барышня, будто у Голышева правая пристяжная ногу сломала!

-- Ведут! - крикнул кто-то.

Женя поспешно обернулась опять к кругу. По широкой беговой дорожке два конюха под уздцы вели лошадь. Она падала на заднюю правую ногу.

Женя взглянула и похолодела от ужаса. Всё копыто, изорванное, окровавленное, было сворочено на сторону, и лошадь ступала обнажившейся костью, каждый раз оставляя на белом снегу кровавое пятно.

Её умные карие глаза глядели кротко и задумчиво, она дышала тяжело и прерывисто.

Конюхи вели её к воротам, торопя свести её с круга.

Кругом раздавались голоса.

-- Нет-с, каково! на сломанной ноге полукруг прошла.

-- Да ведь вскачь! - воскликнул кто-то с восторгом.

-- Это она сломала, когда тройка дрогнула вдруг...

-- Что, хорошо, Женя? - с восторгом воскликнул её брат: -- со сломанной ногой пришла!

-- Да, будет выдача! - завистливо сказал Пролётов.

Женя с ужасом посмотрела на них. "Как им всё равно!" -- мелькнуло у неё: -- "один рад выигрышу, другой злится"...

-- Гадкие вы! - вдруг сказала она со слезами в голосе: -- гадкие, гадкие! вам всё равно...

-- Женя, что с тобою?

-- Я домой хочу, домой, домой!

-- Ты проводи её, а мне ещё получить надо! - сказал брат Пролётову.

Пролётов повёл Женю, недоумевая, чего так взволновалась она, а Женя шла бледная, холодная от ужаса, и ей всё представлялась бедная лошадь, которая, со сломанной ногой, под ударами кнута, проскакала полверсты ради каких-то подлых страстишек праздной толпы.

1896