Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Новости

Иван Алексеевич Бунин. В августе


Все авторы -> Иван Алексеевич Бунин.

Иван Алексеевич Бунин.
В августе


Уехала девушка, которую я любил, которой я ничего не сказал о своей любви, и так как мне шел тогда двадцать второй год, то казалось, что я остался один во всем свете. Был конец августа; в малорусском городе, где я жил, стояло знойное затишье. И когда однажды в субботу я вышел после работы от бондаря, на улицах было так пусто, что, не заходя домой, я побрел куда глаза глядят за город. Шел я по тротуарам мимо закрытых еврейских магазинов и старых торговых рядов; в соборе звонили к вечерне, от домов ло­жились длинные тени, но было еще так жарко, как бывает в южных городах в конце августа, когда даже в садах, жарившихся на солн­це целое лето, все покрыто пылью. Мне было тоскливо, несказан­но тоскливо, а вокруг меня все замирало от полноты счастия, — в садах, в степи, на баштанах и даже в самом воздухе и густом сол­нечном блеске.


На пыльной площади, у водопровода стояла красивая большая хохлушка в расшитой белой сорочке и черной плахте, плотно об­тягивавшей ей бедра, в башмаках с подковками на босую ногу. Было в ней что-то общее с Венерой Милосской, если только можно вооб­разить себе Венеру загорелой, с карими веселыми глазами и с та­кой ясностью чела, которая бывает, кажется, только у хохлушек и полек. Наполнив ведра, она положила коромысло на плечо и по­ шла прямо навстречу мне, — стройная, несмотря на тяжесть плес­кавшейся воды, слегка покачивая станом и постукивая башмаками по деревянному тротуару… И помню, как почтительно я посторо­нился, давая ей дорогу, и как долго смотрел за нею! А в улицу, ко­торая шла с площади под гору, на Подол, видна была огромная, мягко синеющая долина реки, луга, леса, смуглые золотистые пес­ки за ними и даль, нежная южная даль…


Кажется, никогда не любил я так Малороссию, как в ту пору, никогда не хотел так жить, как в ту осень, а между тем толковал я тогда только о борьбе с жизнью, учился только бондарному ремес­лу. И теперь, постояв на площади, я решил отправиться в гости к толстовцам, за город. Спускаясь под гору на Подол, я встретил мно­го парных извозчиков, которые шибко везли пассажиров с пятича­сового поезда из Крыма. Огромные ломовые лошади медленно та­ щили в гору гремящие телеги с ящиками и тюками, и запах моска­тельных товаров, ванили и рогожи, извозчики, пыль и люди, кото­рые ехали откуда-то, где должно быть хорошо, — все опять заставило мое сердце сжаться от каких-то мучительно-тоскливых и слад­ких стремлений. Я свернул в тесный переулочек между садами и долго шел по предместью. «Панычи» этого предместья, мастеро­вые и мещане, дико и чудесно «гуколи» в летние ночи по долине да пели хорами на церковный лад красивые и печальные казацкие пес­ни. Теперь «панычи» молотили. На окраине, там, где голубые и белые мазанки стояли уже на леваде, при начале долины, мелькали на токах цепы. Но в затишье долины было жарко так же, как в го­роде, и я поспешил взобраться на гору, в открытую, ровную степь.


Тихо, покойно и просторно было там. Вся степь, насколько хватал глаз, была золотая от густого и высокого жнивья. На широком, беско­нечном шляхе лежала глубокая пыль: казалось, что идешь в бархатных башмаках. И все вокруг — и жнивья, и дорога, и воздух — сияло от низкого вечернего солнца. Прошел черный от загара, пожилой хохол в тяжелых сапогах, в бараньей шапке и толстой свитке цвета ржаного хлеба, и палка, которой он попирался, блестела на солнце, как стеклян­ная. Крылья грачей, перелетавших над жнивьями, тоже блестели и лос­нились, и нужно было закрываться полями жаркой шляпы от этого блес­ка и зноя. Далеко, почти на горизонте, можно было различить телегу и пару волов, которые медленно влекли ее, да шалаш сторожа на бах­чах… Ах, славно было среди этой тишины и простора! Но всю душу мою тянуло к югу, за долину, в ту сторону, куда уехала она…


В полуверсте от дороги, над долиной, краснела черепичная кровля маленького хутора, — поместье толстовцев, братьев Павла и Виктора Тимченков. И я пошел туда по сухому, колкому жнивью. Вокруг хаты было пусто. Я заглянул в окошечко — там гудели одни мухи, гудели целыми роями: на стеклах, под потолком, в горшках, стоявших на лав­ках. К хате был пристроен скотник; и там не оказалось никого. Ворота были открыты, и солнце сушило двор, заваленный навозом…


— Вы куда? — внезапно окликнул меня женский голос.


Я обернулся: на обрыве над долиной, на меже бахчи, сидела жена старшего Тимченки, Ольга Семеновна. Не вставая, она пода­ла мне руку, и я сел с ней рядом.


— Скучно? — спросил я, помолчав и глядя ей прямо в лицо.


Она опустила глаза на свои босые ноги. Маленькая, загорелая, в грязной рубахе и старенькой плахте, она была похожа на девоч­ку, которую послали стеречь баштаны и которая грустно проводи­ ла долгий солнечный день. И лицом она была похожа на девочку-подростка из русского села. Однако я никак не мог привыкнуть к ее одежде, к тому, что она босыми ногами ходит по навозу и колкому жнивью, даже стыдился смотреть на эти ноги. Да она и сама все поджимала их и часто искоса поглядывала на свои испорченные ногти. А ноги были маленькие и красивые.


— Муж ушел на леваду молотить, — сказала она, — а Виктор Николаич уехал… Павловского опять арестовали за отказ от сол­датчины. Вы помните Павловского?


— Помню, — сказал я машинально.


И мы смолкли и долго смотрели на синеву долины, на леса, пес­ ки и меланхолично зовущую даль. Солнце еще грело нас; круглые, тяжелые арбузы лежали среди длинных пожелтевших плетей, пере­путанных, как змеи, и тоже грелись.


— Отчего вы не откровенны со мной? — начал я. — Зачем вы насилуете себя? Вы любите меня.


Она съежилась, подобрала ноги и прикрыла глаза; потом сду­нула волос, упавший на щеку, и с решительной улыбкой сказала:


— Дайте мне папироску.


Я дал. Она затянулась раза два, закашлялась, далеко бросила папиросу и задумалась.


— Я с самого утра так сижу, — сказала она. — Куры приходят с самой левады расклевывать арбузы… И не знаю, почему вам ка­жется здесь скучно. Мне очень нравится здесь, очень…


Над долиной, верстах в двух от хутора, куда я пришел на зака­те, я сел, снял шляпу… Сквозь слезы я смотрел вдаль, и где-то дале­ко мне грезились южные знойные города, синий степной вечер и образ какой-то женщины, который сливался с девушкой, которую я любил, но дополнял ее своею таинственностью и той детской пе­чалью, которая была в глазах маленькой женщины на баштанах…


1901



Не пропустите:
Иван Алексеевич Бунин. Осенью (рассказ)
Иван Алексеевич Бунин. Лёгкое дыхание (рассказ)
Иван Алексеевич Бунин. Сны Чанга (рассказ)
Иван Алексеевич Бунин. Суходол (повесть)
Иван Алексеевич Бунин. Деревня (повесть)


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru