Где-то в Ельце умер от тифа Митя Павлов, земляк мой, рабочий из Сормова.

В 905-м году, во дни Московского восстания, он привез из Петербурга большую коробку капсюлей гремучей ртути и пятнадцать аршин бикфордова шнура, обмотав его вокруг груди. От пота шнур разбух или слишком туго был обмотан вокруг ребер, но -- войдя в комнату ко мне, Митя свалился на пол, лицо его посинело, глаза выкатились, как это бывает у людей, умирающих от асфиксии.

-- Вы с ума сошли, Митя? Ведь вы могли дорогой упасть в обморок -- понимаете, что тогда было бы с вами?

Задыхаясь, он ответил виновато:

-- Пропал бы шнур, и капсюли тоже...

М.М. Тихвинский, растирая грудь его, тоже ворчливо ругался, а Митя, щурясь, спрашивал:

-- Сколько будет бомб? Разобьют нас? Пресня держится?

Потом, лежа на диване, указав глазами на Тихвинского, который рассматривал капсюли, спросил шепотом:

-- Это он здесь бомбы делает? Профессор? Из рабочих? Да -- ну-у?

И вдруг беспокойно осведомился:

-- А не взорвет он вас?

О себе же, о той опасности, которую он только что чудом избежал, -- ни слова.