Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Случайная статья

Максим Горький. Миша


Все авторы -> Максим Горький.

Максим Горький.
Миша

Миша был мальчик-непоседа, ему всегда хотелось что-нибудь делать, и, если его не отпускали гулять, он целый день вертелся, как волчок, под ногами взрослых.


Каждому мальчику и девочке хорошо известно, что взрослые -- народ, всегда занятый какими-то скучными делами, поэтому они ужасно часто говорят маленьким:


"Не мешайте!"


Мише особенно часто приходилось слышать это слово и от мамы, которая вечно была занята делами, и от папы, который целые дни сидел у себя в кабинете, сочиняя разные книжки, очень большие и, должно быть, скучные, -- Мише не давали читать эти книжки.


Мама была очень хорошая, точно куколка, и папа тоже, но он был похож не на куклу, а на индейца.


Вот однажды перед весной, когда погода испортилась, каждый день шёл дождь и снег, гулять было нельзя и Миша особенно усердно мешал папе с мамой заниматься делами, папа спросил его:


-- Слушай, Миша, тебе очень скучно?


-- Как арифметика! -- сказал Миша.


-- Ну, возьми вот эту тетрадку и записывай в неё всё интересное, что с тобой случится, понимаешь? Это называется: "дневник". Ты будешь вести дневник!


Миша взял тетрадку и спросил:


-- А что случится интересное?


-- Я же не знаю! -- сказал папа, закуривая папироску.


-- А почему не знаешь?


-- Потому что когда я был маленький, то плохо учился и ко всем приставал с глупыми вопросами, а сам ни о чём не думал, -- понял? Ну, иди!


Миша понял, что папа намекает на него и не желает говорить с ним; он хотел обидеться, Миша, да уж очень хорошие глаза были у папы. Он только спросил:


-- А кто будет делать интересное?


-- Ты сам, -- ответил папа. -- Уходи, пожалуйста, не мешай!


Миша ушёл в свою комнату, разложил тетрадку на столе и, подумав, написал на первой странице:


"Ето дневник.


Папа дал мне хоршую тетрадку. Если я буду писать в нее что хочу, так будет интересное".


Написал, посидел немножко, осмотрел комнату, -- всё в ней такое знакомое.


Он встал и отправился к папе. Папа встретил его нелюбезно.


-- Ты, брат, опять явился?


-- Смотри, -- сказал Миша, подавая тетрадку, -- вот я уж написал. Так надо?


-- Так, так, -- торопливо сказал папа. -- Только "это" пишется через "э", и не "хоршую", а "хорошую", -- иди!


-- А что надо ещё писать? -- спросил Миша, подумав.


-- Всё, что хочешь! Выдумай что-нибудь и пиши... стихи пиши!


-- Которые стихи?


-- Не которые, а сам сочини! Отстань, приставала!


Папа взял его за руку, вывел за дверь и плотно закрыл её. Это уж было невежливо, и теперь Миша обиделся. Придя к себе, он снова сел за стол, развернул тетрадь и стал думать: "И чего бы ещё написать?" Было скучно. Мама считает бельё в столовой; в кухню, где всегда интересно, не велят ходить, а на улице -- дождь и туман.


Было утро, четверть десятого, Миша посмотрел на часы и вдруг тихонько усмехнулся, а потом написал:



На стене висят часы,


У них стрелки, как усы.



Он очень обрадовался, что у него вышли стихи; вскочил и побежал в столовую, крича:


-- Мам, мам, я стихи сочинил, смотри-ка!


-- Девять, -- сказала мама, перекладывая салфетки. -- Не мешай. Десять, одиннадцать...


Миша обнял её одной рукой за шею, а другой поднёс тетрадку прямо к носу ей.


-- Да мама же! Ты посмотри...


-- Двенадцать, -- о, господи! Ты меня свалишь на пол...


Она всё-таки взяла тетрадку, прочитала стихи и огорчила Мишу, сказав:


-- Ну, это, наверное, папа тебе подсказал, а во-вторых, "на стене" пишется через "ять" в обоих случаях.


-- И в стихах через "ять"? -- печально спросил Миша.


-- Да, да, в стихах, -- не мешай мне, пожалуйста; иди, занимайся!


-- Чем?


-- Ах! Ну, пиши стихи дальше...


-- А как надобно дальше?


-- Придумай сам. Ну, висят часы, они тикают звучно... и ещё что-нибудь, вот и будут стихи.


-- Хорошо, -- сказал Миша и покорно ушёл к себе. Там он написал о часах мамины слова:



Часы тикают звучно,



но дальше ничего не мог придумать, а уж как старался, даже подбородок себе выпачкал чернилами, не только пальцы.


И вдруг, -- как будто кто-то подсказал ему, -- он придумал четвёртую строку:



А мне всё-таки скучно!



Это правда: Мише было очень скучно, но когда он написал четвёртую строку, то ему от радости даже жарко стало.


Он вскочил и стремглав помчался к папе, но папа -- хитрый человек! -- запер дверь кабинета. Миша постучал.


-- Кто там? -- спросил папа из-за двери.


-- Открой скорее, -- горячо сказал Миша, -- это я. Я стихи написал, очень ловко.


-- Поздравляю, продолжай, -- пробормотал папа.


-- Так я хочу прочитать тебе!


-- После прочитаешь...


-- Я сейчас хочу!


-- Мишка, отстань!


Миша наклонился к скважине дверного замка и прочитал стихи, но вышло так, как будто он в колодец кричал, -- папа не ответил ему.


Это окончательно обидело Мишу, он снова тихонько ушёл в свою комнату, минуту постоял у окна, прижав лоб к холодному стеклу, а потом сел за стол и начал писать то, что думал.


"Папа обманул меня, что если писать дневник, так будет интересно, -- ничего не будет. Это он, чтобы я ему не мешал. Уж я знаю. Когда мама сердится, он называет маму злая курица, а сам тоже. Вчера я играл в кегли его серебряным портсигаром, так он рассердился получше мамы. А сам говорит. Они оба такие. Когда Нина Петровна, которая поёт, разбила чашку, так они сказали: это ничего и пустяки, а когда я чего-нибудь разбиваю, так они говорят сто слов".


Вспомнив, как несправедливо обращаются с ним папа и мама, Миша едва не заплакал, так жалко ему стало и себя и папу с мамой; оба они такие хорошие, а с ним не умеют хорошо вести себя.


Он встал и снова подошёл к окну: на карнизе сидел, ощипываясь, мокрый воробей. Миша долго смотрел, как он прихорашивается, разглаживая жёлтым носом русые свои перья, около носа они заершились у него, точно усы у папы.


Потом Миша подумал стихами:



Ножки у птички


Тонкие, как спички.


Глазки -- точно бусинки,


Русенькие усики.



Дальше стихами не думалось, но и этого было достаточно. Миша почувствовал гордость собою, подбежал к столу, записал стихи и приписал ещё:


"Стихи писать очень просто, нужно только посмотреть на что-нибудь, вот и всё, а они уж сами сложатся. Пускай папа не форсит, я тоже захочу, так буду писать книжки, да ещё стихами. Научусь ставить знаки препинания и "ять" где надо, вот и буду. Рама, мама, упряма, дама. Из этого тоже можно сделать стихи, а я не хочу. Я не буду писать стихи и дневник тоже. Если вам не интересно, так и мне тоже, и не надо заставлять меня писать. И, пожалуйста, не приставайте ко мне".


Мише стало так грустно, что он чуть-чуть не заплакал, но в это время пришла учительница Ксения Ивановна, маленькая, румяная, с жемчужными капельками тумана на бровях.


-- Здравствуй, -- сказала она. -- Отчего ты такой надутый?


Миша важно нахмурил брови:


-- Не мешайте мне! -- проговорил он папиным голосом и написал в тетрадке:


"Папа называет учительницу курносенькой девчушкой и что ей ещё надо в куклы играть".


-- Что с тобой? -- удивилась учительница, растирая кукольными лапками свои розовые щёки. -- Что ты пишешь?


-- Нельзя сказать, -- ответил Миша. -- Это папа велел написать дневник и всё интересное, о чём я думаю. Обо всём.


-- Что же ты придумал интересного? -- спросила учительница, заглянув в тетрадку.


-- Ещё ничего нет, только стихи, -- сказал Миша.


-- Ошибок-то, ошибок! -- воскликнула учительница. -- Стихи, да. Ну, это, конечно, папа сочинил, а не ты...


Миша снова обиделся: что такое? Никто не верит ему! И сказал учительнице:


-- Если так, тогда я не буду заниматься!


-- Это почему?с


-- Потому, что не буду!


Тут учительница прочитала то, что Миша написал о ней, покраснела, взглянула в зеркало и тоже обиделась:


-- Ах ты, и про меня написал, вот как! Это правда, что папа говорит?


-- Вы думаете, он вас боится? -- спросил Миша.


Учительница подумала, ещё раз взглянула в зеркало и сказала:


-- Так не хочешь заниматься?


-- Нет.


-- Хорошо. Пойду спрошу, как посмотрит на это мама.


Она ушла.


Миша посмотрел вслед ей и стал писать: "Я накапризничал Ксении Ивановне, как мама папе, пусть она не пристаёт и не мешает. Если меня никто не любит, то всё равно. Потом я извинюсь перед учительницей и тоже запишу в тетрадку. И буду писать целый день, как папа, и никто меня не увидит. И обедать не буду никогда, даже когда на сладкое печёные яблоки. Не буду ночью спать, всё пишу-пишу, и пусть мама утром говорит мне, как папе, что я изведусь и у меня будут нервы. И плачет. А мне всё равно. Если меня никто не любит, так уж всё равно".


Он едва успел дописать, как в комнату вошла мама с Ксенией Ивановной; мама молча взяла у него тетрадку, и её милые глаза, улыбаясь, стали читать Мишины мысли.


-- Господи, -- тихонько воскликнула она. -- Ах, какой... Нет, это нужно показать отцу!


Она ушла с тетрадкой в руках.


"Накажут!" -- подумал Миша и спросил учительницу:


-- Наябедничали?


-- Но если ты не слушаешься...


-- Я не лошадь, чтобы слушаться...


-- Миша! -- вскричала учительница, но Миша сердито продолжал:


-- Я не могу учиться и думать обо всём и всё записывать...


Он мог бы сказать ещё многое, но вошла горничная и сказала, что его зовёт папа.


-- Слушай-ка, брат! -- заговорил папа, придерживая ладонью усы, чтобы они не шевелились, а в другой руке зажав Мишину тетрадку, -- поди-ка сюда!


Папины серые глаза светились весело, а мама лежала на диване, уткнув голову в кучу маленьких подушек, и плечи её дрожали, как будто она смеялась.


"Не накажут", -- догадался Миша.


Папа поставил его перед собой, сжал коленями и, приподняв пальцем Мишин подбородок, спросил:


-- Ты капризничаешь, да?


-- Да, капризничаю, -- сознался Миша.


-- А зачем это?


-- Так.


-- Ну, всё-таки зачем?


-- Да я не знаю, -- сказал Миша, подумав. -- Ты не обращаешь на меня внимания, мама тоже не обращает, и учительница тоже... нет, она не тоже, -- она пристаёт!


-- Ты обиделся? -- тихонько спросил папа.


-- Ну да, обиделся, конечно...


-- А ты не обижайся! -- дружески посоветовал папа. -- Это не я тебя обижаю и не мама, -- видишь, она хохочет тихонько, валяясь на диване? И мне тоже смешно, да я уж потом похохочу...


-- А почему смешно? -- спросил Миша.


-- Я тебе скажу почему, только после.


-- Нет, почему? -- настаивал Миша.


-- Да, видишь ли, ты у нас очень смешной!


-- Ну-у, -- недоверчиво сказал Миша.


Папа посадил его на колени себе и сказал, пощекотав за ухом:


-- Давай говорить серьёзно, ладно?


-- Ладно, -- согласился Миша и нахмурил брови.


-- Никто тебя не обижал, это плохая погода обижает тебя, понял? Была бы хорошая погода, солнце, весна, ты бы гулял, и всё было бы хорошо! А в дневнике ты чепуху написал...


-- Сам велел, -- сказал Миша, пожимая плечами.


-- Ну, брат, чепуху писать я тебя не просил!


-- Может, не просил, -- согласился Миша. -- Я уж не помню. А у меня чепуха вышла?


-- Вышла, брат! -- сказал папа, качая головой.


-- А у тебя, когда ты пишешь, тоже чепуха выходит? -- спросил Миша.


Мама вскочила с дивана и убежала, точно у неё кофе перекипел, она даже зафыркала, как фыркает кипящий кофейник. Миша понял, что это она смеётся, но только не хочет показать, что ей смешно.


Эти взрослые -- тоже порядочные притворяшки. Папе тоже хотелось смеяться, он надул щёки докрасна, ощетинил усы и фыркал носом.


-- У меня, -- сказал он, -- тоже иногда чепуха выходит. Это очень трудно -- писать, чтобы всё было хорошо и правдиво. Стишки ты придумал неплохо, а всё остальное не годится.


-- Почему? -- спросил Миша.


-- Сердито очень. Ты у меня -- критик, а я не знал этого, -- ты всех критикуешь. Это нужно начинать с себя самого, ты сначала себя хорошенько раскритикуй. А то и этого не надо, давай лучше бросим писать дневник.


Раскрашивая красным и синим карандашом папину бумагу, Миша сказал:


-- Давай бросим, а то это тоже скучно, как учиться. Только ты сам ведь выдумал это, -- ты сказал: "Пиши, будет интересно". Я и стал писать, а ничего не случилось. Слушай-ка, можно сегодня не учиться?


-- Почему? -- спросил папа.


-- Я лучше почитаю с Ксенией Ивановной.


-- Можно не учиться, -- весело согласился папа. -- Только нам с тобой надобно извиниться перед учительницей, а то мы наговорили и написали про неё не... ладно!


Папа встал и, ведя Мишу за руку в его комнату, тихонько сказал:


-- Конечно, это правда, что она немножко курносенькая, но лучше не напоминать ей об этом. Этого, брат, не исправишь словами, и нос на всю жизнь даётся тот или иной. Вот у тебя веснушки на носу и по всей рожице, -- ладно ли будет, если я тебя стану звать пёстреньким?


-- Неладно, -- согласился Миша.


На этом и кончается благополучная история о том, как Миша писал дневник.


1917



Не пропустите:
Максим Горький. Несогласный (рассказ)
Максим Горький. Театральное (рассказ)
Максим Горький. Как я учился (рассказ)
Максим Горький. Весельчак (рассказ)
Максим Горький. Из воспоминаний (рассказ)


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru