Осенью -- печальной порой увядания и смерти -- тяжело жить!

Серые дни, плачущее небо без солнца, тёмные ночи, угрюмо поющий ветер, осенние тени -- густые и чёрные тени! -- всё это навевает на человека мрачные думы, в душе его рождается таинственный ужас пред жизнью, в которой нет ничего устойчивого, вечно всё колеблется: родится, разлагается, умирает зачем?.. Какая цель?..

Иногда нет сил бороться с тьмою дум, что охватывают сердце поздней осенью, -- поэтому всякий, кто хочет скорее пережить их горечь, -- пусть идёт им навстречу. Это единственный путь, которым человек может выйти из хаоса тоски и сомнений на твёрдую почву уверенности в себе.

Но это трудный путь... Он идёт сквозь терния, они до крови рвут живое сердце ваше, и всегда на этом пути ждёт вас -- чёрт. Это именно тот, лучший из всех известных нам чертей, с которым познакомил нас великий Гёте...

Об этом чёрте я и рассказываю.

Чёрту было скучно.

Он слишком умён для того, чтоб всегда только смеяться, он знает, что в жизни есть явления, которые и сам чёрт бессилен осмеять, -- никогда он, например, не касался острым ножом своей иронии величественного факта своего бытия. По правде говоря, этот наш любимый чёрт гораздо более дерзок, чем умён, и, если присмотреться к нему внимательно, пожалуй, окажется, что он, как и мы, большую часть своего времени посвящает пустякам. Но оставим это, -- мы ведь не дети, не будем же ломать лучшую из наших игрушек, доискиваясь, что скрыто у неё внутри.

Однажды чёрт шлялся по кладбищу среди могил во тьме осенней ночи; ему было скучно, он тихо свистал и, поглядывая вокруг себя, искал развлечений. Он насвистывал старинный романс -- любимый романс моего отца:.

Как от ветки родной

Лист, осенней порой,

Оторвавшись, по ветру летает...

А ветер вторил ему, с воем носясь над могилами между чёрными крестами, по небу медленно ползли тяжёлые тучи осени, орошая холодными слезами тесные жилища мертвецов. Жалкие деревья кладбища пугливо скрипели под ударами ветра, простирая к безмолвным тучам свои оголённые ветви. Ветви задевали за кресты, и тогда на кладбище рождался угрюмый шорох -- звук тяжёлый и пугающий...

Чёрт свистал и думал:

"Любопытно, как чувствуют себя мертвецы в такую погоду? Вероятно, сырость проникает туда, к ним, и, хотя они со дня смерти навсегда застрахованы от ревматизма, однако, должно быть, неприятно!.. Разве вызвать одного из них и побеседовать с ним? Всё-таки развлечение для меня и для него, я полагаю... Вызову! Где-то тут сунули в землю знакомого мне литератора... При жизни я, бывало, посещал его, -- почему бы не возобновить знакомства? Все люди этой профессии ужасно требовательны, -- посмотрим вполне ли удовлетворяет их могила? Но где же она?"

И сам чёрт, который, как известно, всё знает, долго бродил по кладбищу, прежде чем нашёл могилу литератора...

-- Эй, слушайте! -- крикнул он, стуча когтями по тяжёлому камню, которым был придавлен его знакомый. -- Вставайте!

-- Зачем? -- глухо донеслось из-под земли.

-- Нужно...

-- Не встану...

-- Почему?

-- Да -- вы кто?

-- Вы меня знаете...

-- Цензор?

-- Нет!

-- Может быть, жандарм?

-- Нет, нет!

-- И не критик?

-- Я -- чёрт...

-- А! Сейчас вылезу.

Камень сдвинулся с могилы, земля разверзлась, и из неё явился скелет. Это был самый обыкновенный скелет, почти такой, по каким студенты изучают анатомию костей; только он был грязный, не имел проволочных связок, да в пустых впадинах, на месте глаз, у него сиял голубой, фосфорический свет. Он вылез из земли, встряхнул кистями, чтоб сбросить приставшую к ним землю, кости сухо стукнули друг о друга, и он, подняв череп кверху, посмотрел своим голубым, холодным взглядом в тёмное небо, покрытое тучами.

-- Здравствуйте! -- сказал чёрт.

-- Не могу, -- кратко ответил писатель. Говорил он тихо и таким странным звуком, точно две кости, чуть слышно скрипя, терлись одна о другую...

-- Извиняюсь за мое приветствие, -- любезно сказал чёрт.

-- Ничего... Но зачем вы меня подняли?

-- Хотел предложить вам прогуляться, -- не более этого...

-- А-а! Я с удовольствием пройдусь немного... Хотя погода прескверная.

-- Полагаю -- вы не боитесь простуды? -- спросил чёрт.

-- О, нет, я ведь ещё при жизни основательно простудился.

-- Да, помню, вы умирали совсем остывшим.

-- Ещё бы!.. Всю жизнь меня так усердно охлаждали...

Они шли рядом друг с другом по узкой дорожке, среди могил и крестов; из глаз писателя падали на землю два голубые луча и освещали дорогу чёрту... Мелкий дождь кропил их, и ветер свободно пролетал между голых ребер писателя, сквозь грудь его, в которой уже не было сердца.

-- Мы идём в город? -- спросил он у чёрта.

-- Что вас интересует там?

-- Жизнь, государь мой, -- бесстрастно объяснил писатель.

-- Ба! Она ещё имеет для вас цену?

-- Ещё бы!

-- Но почему?

-- Как сказать? Человек всё измеряет количеством своих усилий, и, если он принёс простой камень с вершины Арарата, -- камень будет для него драгоценностью...

-- Бедняга! -- усмехнулся чёрт.

-- Но и счастливец! -- холодно возразил писатель.

Чёрт молча пожал плечами.

Они уже вышли с кладбища, пред ними лежала улица -- два ряда домов, а посреди них -- тьма, в которой жалкие фонари ярко свидетельствовали о недостатке света на земле.

-- Скажите, -- заговорил чёрт после паузы, -- каково вам в могиле?

-- Теперь, когда я привык к ней, -- ничего, очень покойно, но сначала, знаете, было ужасно скверно. Болван, который заколачивал гвозди в крышку гроба, вбил зачем-то гвоздь мне в череп. Это, конечно, мелочь, но всё-таки неприятно было. Я, знаете, готов был думать, что это некий ехидный символизм, желание испортить мой мозг, при помощи которого я, бывало, сам кое-что портил людям... Потом явились червяки. Они, чёрт их возьми, кушали меня ужасно медленно...

-- Еще бы! -- сказал чёрт. -- И нельзя их винить за это -- пропитанное желчью тело совсем не вкусное блюдо...

-- Сколько на мне было тела! Сущие пустяки... -- возразил писатель.

-- А всё-таки съесть его -- скорее неприятная обязанность, чем удовольствие... Вот, например, издателей черви едят быстро и с наслаждением.

-- Это понятно -- они, должно быть, вкусные...

-- А что, осенью в могиле сыро? -- спросил чёрт.

-- Сыровато, но к этому привыкаешь... Собственно говоря, больше всего беспокоят разные идиоты, которые, шляясь по кладбищу, случайно натыкаются на мою могилу. Не знаю -- сколько времени лежу я в земле... так и сам я и всё вокруг меня неподвижно -- представление о времени недоступно мне...

-- Вы лежите в земле четыре года, скоро уже пять будет, -- сказал чёрт...

-- Да? Вот как... Было у моей могилы за это время три человека... Раздражают, будь они прокляты! Один, знаете, прямо отверг факт моего существования, -- пришёл, прочитал надпись и с уверенностью говорит: "Такого не было! Никогда я не читал такого... но фамилия знакомая -- во дни моей юности человек с такой фамилией имел в нашей улице тайную кассу ссуд..." Как это вам нравится? А я шестнадцать лет печатался в самых распространённых журналах и трижды при жизни издавался...

-- После смерти вас издали два раза, -- сообщил чёрт.

-- Вот видите!.. А то пришли двое, и один из них говорит: "А! это тот?" -- "Он самый", -- ответил другой. "Н-да, тоже и его читали во время о
но". "Всех читают..." -- "Что, бишь, провозглашал этот?" -- "Обыкновенно, -- идеи добра, красоты... ну и прочее..." -- "Да, да, помню..." -- "Язык у него был дубоват". -- "Сколько их лежит в земле!" -- "Да, русская земля талантами богата..." И ушли... быки!.. Я знаю -- тёплые слова не повысят температуру могилы, и я их не хочу, но всё-таки обидно! И ах как мне хотелось обругать их!..

-- Вы бы и ругнули хорошенько! -- усмехнулся чёрт.

-- Нет, неловко, знаете... Канун двадцатого столетия и -- вдруг! мертвецы ругаются... Нелепо... И, наконец, очень жестоко по отношению к материалистам.

Чёрту снова становилось скучно.

"Этот писатель и при жизни желал быть женихом на всех свадьбах и покойником на всех похоронах -- и теперь, когда всё умерло в нём, честолюбие его живо. Но разве для жизни человек важен? Важен лишь дух человека, и только дух его достоин рукоплесканий и поклонения... Как скучны люди!.."

Чёрт уже хотел предложить писателю возвратиться в могилу, как вдруг в его злой голове вспыхнула одна идея. Они были в этот момент на площади, и со всех сторон их окружали тяжёлые громады домов. Над площадью низко нависло чёрное мокрое небо; казалось, оно опирается на кровли.

-- Послушайте-ка, -- сказал чёрт, любезно наклоняясь к писателю, -- не хотите ли вы посмотреть, как живёт ваша жена?

-- Я, право, не знаю, хочу ли, -- медленно проговорил писатель.

-- Э, да вы совершенный мертвец! -- воскликнул чёрт, подзадоривая его.

-- Нет, почему же? -- И писатель бодро встряхнул костями. -- Я не прочь... Ведь она меня не увидит? А если увидит -- не узнает?

-- О, разумеется! -- уверил его чёрт.

-- Я, знаете, потому это говорю, что она -- не любила, если я надолго уходил из дома... -- объяснил писатель.

И вот стена одного дома куда-то исчезла или же стала прозрачной, как стекло. Писатель видел внутренность больших комнат, и в них было так светло, удобно, красиво...

-- Славная обстановка! -- одобрительно проскрипел он, -- очень хорошая обстановка! Живя в такой, я бы, пожалуй, ещё и теперь не умер...

-- И мне тоже нравится, -- улыбаясь, сказал чёрт. -- И ведь недорого стоит -- тысячи три...

-- Гм... это недорого?.. Помню, что самое крупное моё произведение дало мне восемьсот пятнадцать рублей... я почти год работал над ним... Но кто же тут живёт?

-- Ваша жена, -- сказал чёрт.

-- Да? Вот как!.. Э... это хорошо... А женщина, -- она и есть? Жена моя?

-- Она... Вот явился её муж...

-- Она стала красивая... и как хорошо одета! М-м... Муж, говорите? Какой здоровый малый; рожа у него довольно-таки вульгарная... но -- добрый человек, кажется... Право же, лицо глуповатое! И даже пошлое... Впрочем, такие лица нравятся женщинам...

-- Хотите, я вздохну за вас? -- предложил чёрт, ехидно поглядывая на писателя. Но тот был увлечён зрелищем...

-- Какие у них весёлые лица! Они оба, очевидно, довольны жизнью... Она его любит, не знаете?

-- О да, очень...

-- А он -- кто?

-- Приказчик из магазина мод...

-- Приказчик из магазина мод... -- медленно повторил писатель и долго не говорил ни слова. Чёрт смотрел на него и весело улыбался.

-- Что, нравится вам всё это? -- спросил он.

Писатель с усилием заговорил:

-- У меня были дети... сын и дочь... Я думал -- вот у меня есть сын, он тоже со временем будет порядочный человек. Я думаю -- приказчик, должно быть, плохой педагог... и сын мой...

Пустой череп писателя печально закачался...

-- Смотрите-ка, как он её обнимает! Превесело им живётся! -- воскликнул чёрт.

-- Да-а... Что же он, приказчик-то, богатый?

-- Был беднее меня, но богата ваша жена...

-- Жена? Откуда у неё взялись деньги?

-- А от продажи ваших книг!

-- Та-ак, -- сказал писатель, тихо покачивая своим голым и пустым черепом. -- Та-ак! Выходит, что я больше всего работал для некоего приказчика?

-- Пожалуй, что именно так и выходит, -- весело согласился чёрт.

Писатель посмотрел в землю и сказал чёрту:

-- Проводите меня в мою могилу.

...Было темно; шёл дождь, по небу тяжело плыли тучи, и писатель, постукивая костями, стремительно шагал к своей могиле... Чёрт шёл сзади него и весело посвистывал...

Читатель, разумеется, недоволен. Читатель объелся литературой, и даже люди, которые пишут лишь для того, чтоб угодить ему, очень редко приходятся ему по вкусу. В данном же случае читатель недоволен ещё и тем, что мною ничего не сказано про ад. Так как читатель справедливо убеждён, что по смерти он попадает в ад, ему ещё при жизни хочется знать что-нибудь об аде. Но, право же, я ничего не могу сказать приятного читателю, ибо ада нет, нет ада огненного, который так легко себе представить. Однако -- есть нечто другое, и неизмеримо более страшное.

Тотчас же после того, как доктор скажет про вас вашим близким: "умер...", вы вступите в некую безграничную, ярко освещённую область, и это есть область сознания ваших ошибок.

Вы лежите в могиле, в тесном гробу, и пред вами проходит, вращаясь, как колесо, бедная жизнь ваша. Она движется мучительно медленно и вся проходит -- от первого сознательного шага до последней минуты жизни вашей. Вы увидите всё, что скрывали от себя при жизни, всю ложь и мерзость вашего бытия, все мысли ваши вы вновь передумаете, вы увидите каждый неверный ваш шаг, вся жизнь ваша возобновится -- вся до секунды! И для того, чтоб усилить муки ваши, вы будете знать, что по той тесней и глупой дороге, по которой шли вы, -- идут другие, и толкают друг друга, и торопятся, и лгут... И вы понимаете, вы ясно видите -- всё это они делают лишь для того, чтоб со временем узнать, как позорно жить такой гнусной, бездушной жизнью.

Но, видя их торопливо идущими к своей гибели, вы ничем не в состоянии предупредить их: ни крика, ни движения не сделаете вы, и желание помочь им будет бесплодно рвать душу вашу... Хорошо?

Проходит пред вами жизнь ваша и снова возвращается, и снова вы видите её с начала... и нет конца работе вашего сознания, и не будет конца ей... и ужасу мук ваших не будет конца никогда... никогда!