Толпа рабочих-крючников расположилась у железнодорожной насыпи, в ожидании, когда им подадут вагоны для разгрузки, и, лениво перебрасываясь односложными замечаниями, скучала.

Лица утомлены, в поту и грязи, позы вялые, разговор не клеится, большинство полудремлет, забросив руки за голову... Издали, с выставки и из гостиниц, до них доносятся бойкие звуки бравурной музыки, глухой шум голосов, шипение струй фонтана, с другой стороны от них с грохотом и пронзительным свистом носятся взад и вперёд паровозы.

-- Скучища... -- замечает колосс с рыжей бородой, в студенческой фуражке...

-- А ты вон слушай -- музыка, -- позёвывая, советует ему рябой, коренастый товарищ.

-- Веселятся люди... которые имеют время на этот предмет, -- сентенциозно говорит пожилой мужичок с лысиной и лицом суздальского типа...

Пауза. Солнце то спрячется в облако, то снова выглядывает, и рабочих то и дело одевает тень. Гул музыки несётся всё задорней, и грохот паровозов точно гаснет в нём...

-- Ишь как заяривают, -- с улыбкой зависти говорит молодой круглолицый парень...

-- Поди-ка туда да и спляши им под музыку-то. Авось тебе дадут...

-- В шею... -- доканчивает бородач речь лысого.

Некоторые из толпы хохочут.

-- Это самое их веселье не нашего характеру... не понимаемое, значит, нам, -- кивая головой на выставку, говорит рябой и коренастый рабочий. -- Нам бы вот ежели Мирон кузницу представил, это бы очень нашему брату приятно, -- доканчивает он.

-- Могу! В рот те кол с сучками! -- раздаётся из толпы, и этот весёлый возглас сразу навевает на неё оживление... Все сдвигаются около кривого, вихрастого мужичонки с морщинистым лицом и с редкой, кустиком, растительностью на шее, подбородке и щеках...

-- Ну-ка, Мироша, разыграй! -- поощряют его, улыбаясь и немножко заискивая пред ним. Он уселся на корточки в центре толпы, с любопытством окружившей его сплошным кольцом, взял в руку горсть песку, поднёс кулак ко рту и визгливо крикнул:

-- Кую! Бум!

Из его горсти вылетела струйка песку.

-- Лум! Пш-ши! Бум! Трр...

Он дул в свой кулак углом рта, из кулака вылетал в виде искр песок, другой рукой он колотил себя по выпяченному животу. Раздавались гулкие удары, лицо его вздрагивало, глаз сверкал, ноги отбивали по земле частую дробь. Он весь содрогался и подёргивался, точно в пляске святого Витта, и то басом кричал: "Бум! Ох!", то шипел, кривя лицо.

А из кулака во все стороны летели струйки песку, и живот звучал, как барабан. Издали неслась мечтательная мелодия вальса. Лёгкие, ласкающие душу звуки плыли в воздухе и таяли.

Мирон делал такой удивительно разнообразный шум -- он шипел, высвистывал, гулко ударял себя в грудь и живот -- целая какофония самых странных звуков... Шипело железо, погружаемое в воду, искры трещали, падали глухие удары молота... курился дымок... Пот выступил на лбу артиста...

-- Бум! Кую! Ш-ш-ш!.. Всё!

-- Вагоны подали!

Смеясь, толпа рабочих, оживлённая, с пробуждённой энергией, пошла выгружать товары.

Мирон торжествовал, сверкая своим глазом...

Издали всё плыли тихие звуки мелодии вальса.