Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Случайная статья

Владимир Евгеньевич Жаботинский. Задача (Вагонный рассказ)


Все авторы -> Владимир Евгеньевич Жаботинский.

Владимир Евгеньевич Жаботинский.
Задача (Вагонный рассказ)

-- Это напоминает мне одну историйку... Вы не хотите спать?


Я сказал, что не хочу. В дороге часто приходится лгать. В этом отношении вся жизнь вообще есть длинная, очень длинная дорога.


Именно поэтому я не принимаю на себя ответственности за достоверность "историйки", которую мне рассказал этот соотечественник. Впрочем, мало ли что случается.


-- Я ехал, -- начал он, -- по этой самой дороге и скучал немилосердно. Есть люди, которые думают, что путешествия исключают скуку. Действительно, со стороны оно кажется быстрой сменой впечатлений, если сегодня ты в Будапеште, а завтра в Фиуме, но для самого путешественника между этими двумя моментами тянутся двадцать четыре часа однообразной тряски в вагоне... Тьфу! Vae divitibus, vae divitibus [Горе богатым, горе богатым (лат.)], коллега, -- скука хуже плетей. Я сидел в купе в единственном числе, а за моим было купе дамское -- с венгерской надписью "ной сакас" и по-хорватски "za gospodje". От нечего делать я стал прислушиваться к тому, что говорилось в том купе.


Прежде всего я разобрал возглас по-итальянски:


-- Джаннино, не стучи в окошко, разобьешь!


Очевидно, там был и мальчик.


Затем тот же голос заговорил другим тоном и на другом языке -- я разобрал, что по-немецки. Другой женский голос ответил: Ja, Fräulein, nach Fiume [Да, барышня, в Фиуме (нем.)], -- и сейчас же за этим последовал окрик первого голоса по-итальянски: "Джаннино, не лезь на сетку!". Последовал прыжок и новый возглас:


-- Сумасшедший, да ты разорвешь мне платье!


Очевидно было, что в том купе находились три особы: маленький мальчик Джаннино, его спутница -- сестра или гувернантка, но не мать, потому что это была Fräulein, -- и другая дама или девица, немка, очевидно, чужая для первых двух.


С этими мыслями я заснул и, засыпая, слышал еще два окрика, потому что Джаннино тыкал зонтиком в лампу и сделал из саквояжа чужой барышни пароход.


Когда я проснулся, уже рассвело; было немного пасмурно, и мы проезжали по Кроации. Я очень люблю виды этого края... знаете: "на горы каменные там поверглись каменные горы" или как его бишь? Подлинно, "суровый край: его красам, пугаяся, дивятся взоры"...


Он очень мило произносил стихи.


Я начал каяться в своем первоначальном убеждении, что это коммивояжер, окончивший четыре класса заведения.


-- Помню, -- продолжал он, -- я уселся у окна, вынул кошелек и стал считать. Я ехал в Венецию и должен был прожить там, по крайней мере, две недели, а у меня оставалось пятьдесят лир и австрийскими деньгами пять гульденов тридцать один крейцер, не считая билета на проезд из Фиуме до владычицы морей. Это было немножко мало. Я предвидел... одним словом, предвидел много скверных вещей.


Я вышел в коридорчик и увидел тут всю тройку из "ной сакас". Действительно, я угадал.


Во-первых, тут была чудная барышня, немка, прехорошенькая веночка с карими глазками. Затем, была тут спутница Джаннино, тоже очень хорошенькая, с русыми волосами и серыми глазками. А сам Джаннино был лучше их обоих, вместе взятых: черный итальянский бесенок с черными глазками, лет восьми -- ртуть, воплощенный "Дневник маленького проказника".


Когда я появился, он прыгал на одной ноге вдоль коридорчика и кричал:


-- Куджина Ванда, берегитесь!


Едва я сообразил, что куджина означает "кузину", как Джаннино на скаку вышиб коленкой из рук своей спутницы книжку, и она полетела в меня. Я поднял ее и отдал. На ней было написано: "Bez dogmatu".


Меня обрадовало то, что она была полька. Я почему-то очень люблю и этот народ, и его язык, и особенно его девушек. Меня обольщает в них сочетание запада с востоком: это славянские французы.


Словом, мы разговорились по-итальянски, так как я по-польски очень плох. Через четверть часа Джаннино уже прыгал через мою палку, укрепив ее поперек купе. Мы перешли на немецкий язык, чтобы в разговоре могла принять участие и веночка. Мне стало так весело и легко на душе, что я только колебался, к которой из двух почувствовать слабость. Полька была пластичнее и смелее, венка была пикантнее.


Панна Ванда сказала Джаннино:


-- Берегись, не трогай меня; синьор тебе спускает, а я тебя, в конце концов, запру.


Джаннино отрезал:


-- Если синьор меня боится, то вы тем более -- вы слабее его.


Она заспорила, и это дало нам повод померяться силой. Я перегнул ее руку, причем мы хохотали, а веночка очень подозрительно щурилась на наше единоборство.


Между Хорватией и Литторалем есть большой туннель... Эге, я вижу, что вы при этом слове насторожились -- и недаром.


Когда мы очутились в темноте, то все четверо расхохотались от неожиданности -- говорю вам, что нам было очень весело. Пока исчезал слабый полусвет, я видел, как Джаннино припрыгивал от радости. Потом мы все замолчали.


Ей-богу, я совершенно нечаянно прикоснулся мизинцем к ее ручке; и я не нахал -- я сейчас же отдернул руку.


Потом -- я обомлел. Представьте себе, я почувствовал теплое дыхание на щеке и затем беззвучный, но крепкий поцелуй, прямо в губы -- ей-богу!


А? Что скажете?


Кровь бросилась мне в голову. Я точно сквозь какой-то грохот слышал голос Джаннино, который в коридорчике пытался отворить окно и звал на помощь куджину. А она спокойно ответила:


-- Не надо, Джаннино, дым войдет.


Наконец, мы выехали на свет Божий. Панна Ванда была совершенно спокойна. Венка тоже. Венка была еще без шляпки, а на панне Ванде был берет со спущенной вуалеткой. Как же?..


Но вуалетку легко поднять и отпустить, потому что несомненно было одно: веночка, при всей своей пикантности, не могла поцеловать меня как есть -- ни с того ни с сего.


Но это спокойствие! Ай да панна Ванда!


Замелькали белые дома Фиуме, и вот мы на вокзале. Я позвал носильщиков.


Тогда панна Ванда, глядя мне прямо в глаза и улыбаясь, сказала:


-- Так как вы только завтра уезжаете, то я буду очень рада видеть вас у себя, и тетка -- мама Джаннино -- тоже, потому что она варшавянка. Corsia Deak, номер такой-то.


Я отвечал с очень большим ударением:


-- Непременно!


Веночку я проводил до самого HСtel de la Ville, где она остановилась. По дороге я окончательно отбросил вздорную мысль, что это была она. Приходилось бы приписать ей слишком уж большой артистический талант -- столько естественной невинности было в ее обращении со мной.


Я оставил ее в HСtel de la Ville, а сам пошел на поиски какого-нибудь скромного albergo [Гостиница (ит.)], потому что о моих ресурсах вы уже знаете.


Мы приехали в Фиуме в девять часов утра. В половине третьего я звонил у дверей мамы Джаннино. Вы поймете, что за этот промежуток времени я успел окончательно и погубительно влюбиться.


Я сидел у них один час и упросил панну Ванду поехать со мною в Аббацию.


Пароходик отходил в четыре часа, а последний из Аббации в шесть. Пока она одевалась, я сбегал в свой albergo за биноклем.


Я чувствовал, что сейчас сделаю глупость, -- но не мог устоять. Я вошел в первую встречную меняльную лавку и обменял свои 50 лир на гульдены.


Но день был такой славный, солнечный, Ванда такая хорошенькая и весь городок со своими стройными домами венского стиля и голубым морем был так приветлив, что я махнул рукой на политическую экономию и перестал думать о Венеции и о двух неделях, которые я должен буду там провести. Что мне "завтра" -- да здравствует "сегодня"!


Я купил два свертка засахаренного миндаля; мы сидели на палубе первого класса и любовались пароходиком "Volosca": Он был такой беленький, такой умытый -- видно было, что он принадлежал немецкой компании. О чем мы говорили, в точности не помню, но могу вас уверить, что у панны Ванды был большой артистический талант.


Скоро показалась Аббация.


Это такой дивный уголок, что описывать его было бы кощунством. В конце ноября там было море, настоящее море темной зелени платанов и пальм и других деревьев -- я не знаю ботаники, -- и из этого моря пятнами выделялись, по всему склону горы, белые-белые виллы. Чудо! Чудо! Это было бы совершенством, коллега, если бы не надписи на немецком языке. Впрочем, неизбежное неизбежно.


Моя задача вполне определилась для меня: нужно было заставить панну Ванду сознаться, а потом последовать моему принципу, который гласит, что грешно пренебрегать маленькими мимолетными amoretti [Любовные интрижки (ит.)].


И... Господи! Поверите, коллега, я еще и теперь злюсь при мысли, что я даром потерял время.


Она хорошо знала Аббацию. Она провела меня по всем главным "улицам", а к концу, в виде десерта, приберегла парк при лечебнице -- прелесть, подобно которой я никогда не видал, -- но за весь этот час мне не удалось ни разу навести разговор на путь истинный. Это была полька, которая выскальзывала как змея.


Когда мы забрели в глубину аллей парка, я предложил ей присесть, и она согласилась. Дорожка была узенькая-узенькая, вся закрытая густой зеленью и сверху, и с боков; кроме того, уже смеркалось. Среди зелени были разбросаны большие белые камни; в сумраке они казались статуями, так что мне стало чудиться, будто мы перенесены в какой-то античный мир. Было так красиво, что я боялся шевельнуться. Панна Ванда тоже говорила почти шепотом.


Я сказал:


-- Тьма...


Она сказала:


-- Дда... Как в том туннеле.


Я потерял терпение и заговорил:


-- Слушайте, синьорина. Я наконец должен у вас спросить прямо: зачем вы это сделали?


-- Что?


-- Да не хитрите, забудьте хоть на минуту, что вы дама, говорите -- зачем?


Она хотела отвечать, но в эту минуту раздался звонок пароходика на пристани. Она вскочила и закричала:


-- "Volosca"! Бежим, мы еще поспеем!


Я ухватил ее за руку и сказал:


-- Не пущу.


-- Что вы? Ведь это последний -- уже шесть часов!


Но при всем том она не отнимала руки, и я совершенно терял голову. Я взмолился:


-- Синьорина, панна Ванда, милая, останемся еще на часок. Погода тихая, я возьму обратно ялик.


-- Но ведь это бешеные деньги, что вы?!


Я махнул рукой. Венеция? Две недели? Ге! Да здравствует "сегодня"!


-- Панна Ванда, милая, добрая...


-- Но... -- она замялась. -- Ей-богу, я проголодалась, невозможно...


Я ответил:


-- Мы закусим здесь. Венеция? А ну ее!


Панна Ванда осталась, и ее рука осталась в моей. Послышался снова звонок и свист. "Volosca" ушла.


Тогда панна Ванда сказала:


-- Пустите мою руку. И... пройдемся, -- видите, как темно. Как это нехорошо, что я согласилась!


Мы уже шли медленно-медленно по бесконечным аллейкам. Я сделал последнюю вылазку.


-- Синьорина, теперь отвечайте! Зачем вы это сделали тогда?


-- Но что и когда?


Я никогда не слышал более искреннего удивления в тоне голоса.


-- А тогда, в туннеле?


-- В туннеле?!


Она вся выпрямилась и точно задрожала, и, представьте, в ее голосе мне послышались слезы, честное слово, когда она сказала:


-- Клянусь вам, что я не знаю, на что вы позволяете себе намекать. Но вы злоупотребляете тем, что я неосторожно осталась с вами здесь.


Понимаете?! Проклятие! Это была веночка! Мои гульдены, мои гульдены -- и Венеция!


Делать было нечего. Я кое-как извинился. Потом мы закусили -- отступать было поздно: три гульдена долой. Потом мы погуляли -- я делал любезную bonne mine au mauvais jeu(Хорошая мина при плохой игре) -- и пошли на маленькую каменную пристань. Море было великолепно, но яличник потребовал шесть гульденов -- и то не сразу согласился.


Мимо!


На другой день я не пошел к панне Ванде и только перед отъездом на пароходе "Daniel Ernö", уходившем в Венецию, забежал из вежливости прощаться.


Мать Джаннино сказала:


-- Джаннино не гулял сегодня, Ванда. Пойди с ним проводить пана, eh?


Панна Ванда взяла за руку Джаннино, и мы пошли в порто-франко. Джаннино был очень весел, но я ни разу не улыбнулся и был сух, как пробка.


Но когда я уже стоял на борту, когда мы уже тронулись, мне пришлось бросить свое самообладание, потому что Джаннино, хохоча во все горло, закричал с берега:


-- Signore, а почему у вас такие жесткие усы?


Понимаете?!



Не пропустите:
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Траттория студентов (рассказ)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Ученическая газета (Из школьных воспоминаний)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Бичетта (рассказ)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Когда-то (рассказ)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Дон Альцехан


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru