Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Случайный словарь

Владимир Евгеньевич Жаботинский. Одна минута (Рождественский рассказ)


Все авторы -> Владимир Евгеньевич Жаботинский.

Владимир Евгеньевич Жаботинский.
Одна минута (Рождественский рассказ)

Огоньки берега давно пропали. Месяца не было; волны светились частью от себя, частью от блеска множества ярких выпуклых звезд. Снасти парохода стонали своим странным звуком, не то скрипя, не то гудя; капитан с вышки кричал кому то что то на языке, которого я не понимал. Стало холодно. Я ушел в каюту. Там было шумно, было много народу, были хорошенькие иностранки; но для всего этого люда важные и злые на вид лакеи уже накрывали длинный стол -- они собирались ужинать. Это не входило в мои расчеты, я скрылся в кабину, лег на свою верхнюю полку и утешился плиткой душистого шоколада, а потом задремал под мерное, скрипящее, неприятное дрожание парохода.


Разбудил меня стук. Перед умывальником стоял мужчина с седоватыми бакенбардами. Этот счастливец так хорошо по ужинал, что даже пришел отмывать следы пиршества. Увидев, что я открыл глаза, он обратился ко мне с какой то речью. Расслышав слово керем (прошу), я сообразил, что он говорит по-венгерски, и сейчас же ответил:


-- Нем тудом мадьяр.


Я твердо верил, что это значит "не говорю по-мадьярски", хотя обыкновенно мои соседи по вагону, когда я прерывал их расспросы этими тремя словами, почему-то продолжали беседу со мною как ни в чем не бывало на том же непостижимом наречии. Но господин с бакенбардами меня понял и спросил по-итальянски, не найдется ли у меня куска мыла. Я дал ему мыло, он привел себя в порядок, поблагодарил меня и лег на нижнюю полку; но за это время мы уже успели разговориться. Теперь он лежал внизу и расспрашивал, я -- вверху и отвечал. Мадьяр был очень любознателен и обстоятелен: я должен был рассказать ему все, что знал, о торговых делах Одессы, о крымском и бессарабском виноделии; он был коммивояжером какой то фирмы, продававшей токайское. Окончив расспросы, он переменил разговор:


-- Вы -- счастливец, вы говорите, что у вас там много друзей. А вот мне придется встретить Рождество на чужбине, и одному. Это неприятно.


-- До Рождества месяц, -- отвечал я, -- еще успеете вернуться. Вы живете далеко от Фиуме?


-- Нет, моя семья живет в местечке Гаршфальва, это около Уй Домбовара, в восьми часах от Будапешта.


-- Я знаю эту станцию, -- сказал я, -- даже помню, что там поезд останавливается только на одну минуту. Правда?


Он ответил немного изменившимся голосом:


-- Да... только на одну минуту.


Я свесил голову за край койки, улыбнулся приятной улыбкой человека, нашедшего интересную тему, и сказал:


-- Ведь правда, по венгерски "одна минута" будет "эд перц"?


Это единственное, что я знаю по вашему, хотя уже три года, как езжу по Венгрии, и то запомнил благодаря странному случаю...


Я собирался рассказать ему этот случай, но тут по глазам его увидел, что он меня не слушает, а думает о чем то своем, и о печальном своем. Он повторил машинально:


-- Эд перц, эд перц... Да, одна минута может много значить.


Я вот вам расскажу, что для меня значит одна минута. Да вы не свешивайтесь, а то кровь к глазам прильет. Берегите глаза.


Я лег навзничь и стал слушать. Остальные две койки нашей кабины были не заняты. Его слова доносились снизу медленно и отчетливо:


-- Моя семья живет в местечке Гаршфальва, не доезжая Нового Донбовара, как я уже вам сказал. У меня жена, два сына и дочь Нинка. Три года тому назад Нинке было восемнадцать лет. Она была высокая, полная, красивая.


Он помолчал и прибавил тише:


-- Черноглазая. Три года тому назад нашей фирмы еще не было, я служил у Ковача из Будапешта и все время жил в столице, а домой наезжал только к Рождеству, к Пасхе и летом. И вот, как раз три года тому назад, утром двадцать четвертого декабря, я телеграфировал своим: "Встречайте", сел в вагон и поехал домой праздновать сочельник. По расписанию поезд должен был прийти в Гаршфальву около половины четвертого. Я еще за две станции увязал свой плед, собрал чемодан и ящик с подарками и стал ждать с нетерпением, которое все росло. За четыре месяца, которые я провел в разлуке с семьей, Нинка стала невестой и сама писала мне: "Атья (папа), я очень похорошела".


Двадцать четвертого декабря во втором классе не могло быть большого числа путешественников. В моем вагоне было четыре купе: в первом сидел я, а в соседнем был тоже один пассажир, но я не думал о нем и положительно не могу вспомнить даже того, был ли это мужчина или женщина. Остальные два купе были пусты.


И вот я наконец слышу по стуку поезда и по свисту, что моя станция близко. Вокзал -- по правую руку, но мои всегда ожидали меня у депо, налево от рельсов и не доезжая вокзала. Я выскочил на площадку со своей поклажей в руках, отворил дверцу и выглянул. Поезд замедлил ход, показалось депо, а на перроне мои, все пятеро (с женихом) и Нинка впереди всех.


И я до сих пор слышу, как Нинка кричит мне, пока мой вагон приближается к ней.


-- Скорей, папа, а то поезд стоит одну минуту!


И мне так захотелось поцеловать ее, что я не стал ждать остановки и спрыгнул с чемоданом и пледом на перрон, бросил чемодан и плед и кинулся к Нинке...


И в эту минуту из полузакрытого окна моего вагона, из окна второго купе моего вагона, вылетела наискось небольшая бутылка, ударилась о косяк, упала на перрон и разбилась. А моя Нинка закричала диким голосом, схватилась за глаза и упала мне на руки.


Поезд миновал нас, остановился, кондуктор по ту сторону вагонов закричал:


-- Гаршфальва, эд перц!


Жених Нинки завыл, как волк: "Бассама!" [венгерское ругательство] и побежал к вагонам; старший сын за ним. Но как только они добежали, поезд тронулся: одна минута прошла.


С того дня моя Нинка слепа на оба глаза, и жених навсегда уехал в Семиградию".


* * *


Я хотел сказать этому мадьяру:


-- Если бы вы знали те муки, смесь невыносимых угрызений и подлого давящего страха, которые перенес тот неизвестный пассажир за ту минуту, когда в его жилах остановилась кровь, и он помнил только два крика -- вопль невидимой женщины за окном и возглас кондуктора "эд перц", -- вы бы, может быть, простили его.


Но я ничего не сказал. И утром, в Анконе, после таможни я ушел, не попрощавшись с ним.


Зачем мне глядеть ему в глаза, зачем мне говорить с ним? Разве я могу утешить его... разве я могу заплатить ему за погубленные черные глаза его дочери Нинки, которая так страшно, так безумно и отчаянно закричала тогда, три года назад, на минутной станции, так страшно, что ее вопль до сих пор звенит у меня в ушах?



Не пропустите:
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Задача (Вагонный рассказ)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Траттория студентов (рассказ)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Ученическая газета (Из школьных воспоминаний)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Бичетта (рассказ)
Владимир Евгеньевич Жаботинский. Когда-то (рассказ)


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru