Раздался последний звонок к отходящему почтовому поезду, за ним свисток обер-кондуктора, два ответных свистка машиниста, и паровоз, пыхтя и шумно выбрасывая белые клубы дыма, потащил за собой длинный ряд вагонов...

-- Ну?

-- Ничего, ни одного подходящего рыла... За одним я в вагон вошел, уж очень подозрителен... сперва так и думал, что из тех, да оказался причетник со священником едет... А ты?

-- Ничего. Не могу и представить, где они теперь... Ударимся в ночлежные, может, там что добудем... А работа громил, -- такой верный удар насмерть, опять взломы чистые и коловорот цел...

Так разговаривали двое мужчин в пальто и чуйке, за несколько минут перед тем смотревшие пристально в лицо каждого пассажира, проходившего в вагоны.

-- Так поехали?

-- Да, только пойдем выпьем по рюмке, а то глотка пересохла.

У буфета, когда они подошли к нему, стоял пьяный немолодой мужчина и ел бутерброд.

-- Разве поезд ушел? А? -- обратился к лакеям стрелой влетевший молодой человек в коротеньком пальто и, не дождавшись ответа, пробежал к толстяку с бутербродом.

-- Вася, ты куда? -- спросил его тот.

-- Сюда... надо съездить недалечко, да опоздал, скверно...

-- А ты куда?

-- Обедать собрался... в трактир куда-нибудь думаю... Домашнее все надоело.

-- В трактир? Ну поедем вместе... Селяночку со свежей рыбкой...

-- Ну, а как дела? -- продолжал толстяк, расплачиваясь за бутерброд.

-- Ничего... дельце наклюнулось... На Садовой... и хорошее, капитальное... коловорот, я тебе скажу...-- продолжал на ходу вошедший.

Чуйка и пальто толкнули друг друга локтем, расплатились, перешепнулись и пошли.

До них долетели слова молодого: "одним ударом... череп вдребезги... крови лужа... и три тысячи кроме мелочи... три тысячи! А?".

-- А? Каково? Нет, ты скажи, каково? А все рюмка водки сделала. Говорил ведь я, что не Сережка...

-- Это что-то новое... Молодого-то я видал где... А кто толстяк... Ну счастье!.. Слушай же: ты поезжай в Татарский и жди, а я, чтоб не навлечь подозрения, отправлюсь за ними. Так?

-- Так? Дурак? А если они разделятся, тогда как? Нет, уж ехать вместе, ежели что -- один за одним, а другой за другим... Якши?

-- Якши...

Они взяли извозчика и, не выпуская из виду толстяка и молодого, быстро мчавшихся на маленьких санях, поехали за ними.

-- Позвольте узнать ваше имя и фамилию! -- подойдя к толстяку, аппетитно уписывавшему в трактире селянку, спросил виденный нами на вокзале мужчина в пальто.

-- Это зачем вам и кто вы?

-- Не ваше дело: я у вас спрашиваю имя, фамилию и звание.

-- Как, черт побери, не мое дело? Да ведь имя-то мое, так, значит, мое и дело... Вася!

-- А? -- не глядя на него, бросил спрашиваемый, продолжая что-то быстро писать на полулистке бумаги.

-- Ну-с, отвечайте...

-- Да на каком основании вы спрашиваете?

-- Вот на каком.-- "Пальто" вынул из кармана свою фотографическую карточку за стеклом, с надписью, и показал ее.

-- Ну так что же?

-- Если не ответите, я вас обоих приглашу куда следует...

-- Что такое? -- кончив писать и складывая бумагу, обратился Вася.

-- Позвольте узнать, что вы написали?.. Дайте бумагу...

-- Вася, что же это? Я ровно ничего не понимаю... Нас хотят пригласить "куда следует"... За какие такие радости?

"Вася" посмотрел на карточку, потом на "пальто" и расхохотался...

-- Э-эх, горе! Нате, читайте!..

"Пальто" с жадностью начал читать... Лицо его изменялось все более и более, и, наконец, он, низко поклонившись, рассыпался в извинениях и вышел на улицу, где ждал его и чуйка:

-- Ну, распорядился об?..

-- Кукиш с маслом распорядился об... ты все, дурак, виноват!.. Убийцы, убийцы!.. Приезжие убийцы!.. Еще слава богу народ не скандальный, а то было бы...

-- А кто же? Откуда они все знают до подробности? -- Откуда? Были там и знают... Разнюхали!.. Читал

я их заметку... То есть так расписал, так расписал, будто собственноручно убивал и грабил, до последней мелочи... Положение трупа, величина раны и даже самый предсмертный стон изображен... все!

-- Да кто же они? Кто?

-- Кто? Кто? Репортеры газетные, вот кто!..