Лесничий Нестор приехал в слободу по делу, да и попал в шинок. А там всё приятели, один другого лучше: Семён Кривонос, Иван Бабко, Поликарп Щука. Зашумели пуще прежнего, — полилась горилка[1], будто «старосты» ввалились в хату… Угощают мужики Нестора, Нестор угощает их, а Семён Кривонос, названный брат лесничего, так и тычет ему под нос бутылку.

Гуляли немного и немало — до полуночи; распрощались, выходят на двор провожать Нестора. Тот к лошади, а седла нет.

— Гай-гай, хлопцы! — говорит Нестор. — Великий срам случился: у лесничего седло украли! Тьфу, напасть! Седло стащить с лошади!.. Позор на всю жизнь!..

Все подходят, ощупывают лошадь, — было темно, хоть глаз выколи. Действительно, лошадь налицо, а седла нет.

— Кому бы седло украсть? — рассуждают между собой приятели и возвращаются в шинок.

Нестор садится в красный угол.

— Срам, да и только! — повторяет он в сотый раз.

Щука крутит ус и добавляет, что это действительно нехорошая примета. А Семён Кривонос уселся особняком за стол, закрыл глаза, сжал кулаки, выпрямил лишь указательные пальцы, кружит ими, сводит их друг к дружке — ворожит… Пальцы не встречаются, а уходят один от другого чуть ли не на целую сажень.

— Одарка, братику, седло украла! Ей-ей, Одарка! — кричит он. — Как хотите, а седло украла Одарка!

Настала тишина; все с удивлением смотрят на Кривоноса, встают со своих мест. До сих пор никому в голову не приходило, что тут могла замешаться Одарка, а теперь все почему-то склонны были заподозрить в краже именно Одарку. Один Бабко, по-видимому, не принимает в этом предположения никакого участия; сидит, не шевелясь, с закрытыми глазами, будто дремлет.

— Погоди, Семён! — обращается он к Кривоносу. — Это после чего же ты дурачишь народ крещёный?.. Что седло украла Одарка — это может статься… Но кто тебе поверит в этом? Ведь у тебя ни разу не соткнулся палец с пальцем.

— Так, так! — спохватились все. — Иван говорит правду. Действительно, у Семёна ни разу не сошёлся палец с пальцем. А что же ты, Семён, дурней нашёл в самом деле, что ли?..

— Хе-хе, хлопцы!.. У кого же ум будет, если брат Нестор, Поликарп Щука, Иван Бабко, да шинкарь Нетяга дурнями стали бы?!. Но кто может отгадать казачью думку[2]? — и Семён выскочил из-за стола.

— Я говорю — кто может отгадать казачью думку? — зычным голосом прокричал Кривонос. — Молчите?.. Так знайте же, братцы, что казак думает один раз «налицо», а другой «навыворот». Все вы видели, что я ворожил, но никому в голову не пришло, что я надел чоботы[3] наперёд каблуками.

В шинке тишина; ни звука… Все с напряжённым вниманием слушают Кривоноса.

— Я ворожил таким способом, — продолжал он, — если пальцы не сойдутся все три раза, то, значит, седло украла. Одарка. А если хотя раз толкнётся палец о палец, то вестимо, не она… Не туда казак попал, куда целил!

— Теперь и я поверю, что на вербе выросли груши! — обозвался шинкарь Нетяга. — А ну-ка, Семён, заворожи ты нам по настоящему — не наперёд каблуками, а назад. Тогда, наверно, и с открытыми глазами не попасть тебе пальцем в палец. Небойсь, не одну кварту осушил сегодня!.. Ха-ха-ха!..

— Гэ-гэ, Семён! — гаркнули все. — Наступил тебе шинкарь на хвост… Так, так! Заворожи по-настоящему — тогда поверим. Ей-ей, поверим!.. А ну-ка!..

— Выходит, чтобы я остался в дурнях, а не вы? — с улыбкой заметил Кривонос. — Ладно! Я ворожить не прочь… Но зачем же мне пальцы свои ломать-то даром? Как тебе кажется, Демид Карпович Нетяго?

— Как кажется? — переспросил шинкарь с язвительной улыбкой. — А кажется мне так, Семён Самсонович, что ежели дитя не умеет ходить без посторонней помощи, то как бы оно не тянулось, а всё же свалится назад или наперёд — одно из двух!

— Стало быть и я как та детина[4]?! Ой-ой, шинкарю!.. Поставишь кварту? А не попаду, — поставлю я. — Молчишь?

— Умел начать, умей и вывершить! — вмешались в свою очередь прочие, обращаясь к шинкарю. — Что же ты, Демид! Не хочешь разве, чтобы Кривонос поставил кварту? Или ты не поставишь?

— Мне-то что! Горилка[1] своя… Платить грошей никому не стану. Что ж, кварта, так кварта! Пусть будет так! Есть, кажется, в запасе целый бочонок; до утра всей не выпьем! А выпьем — и тогда мало горя: привезу снова!

Шинкарь налил штоф и поставил на стол.

— Давай и чарку, — сказал Кривонос.

Подал шинкарь и чарку.

— Теперь, вот что, — серьёзно проговорил Кривонос, — горилка[1] ничья. Если я попаду все три раза пальцем в палец, кварта моя; если же не попаду — плачу гроши[5]…

Кривонос закрыл глаза, чтобы приступить к ворожбе, но не тут-то было… Ему надвинули шапку ниже самого носа, а шинкарь снял с себя длинный-предлинный пояс, завязал им ворожею поверх шапки, не только глаза, но и всё лицо, так что остались видны лишь концы длинных усов, — да вдобавок вывел его из-за стола и оставил среди хаты.

— Правду говорят, что шинкарь и чёрт — сродни немножко! — с трудом проговорил Кривонос. — Зачем же рот завязал, собака?! Дышать нечем!

— Ничего, не пропадёшь! — отозвался Нетяга. — Ворожи!..

Кривонос зашатался: он был изрядно пьян. Потом растопырил ноги почти на целую сажень одну от другой, склонил наперёд корпус и голову, походившую теперь на огромный горшок, — укрепился, таким образом, как следует, и закружил кулаками… Кружил он ими долго, минут пять, потом быстро развёл их в стороны, насколько позволяла возможность, и, наконец, начал сводить их друг к дружке, искусно выделывая при этом указательными пальцами быстрые, своеобразные движения, напоминающие движения крыльев парящей птицы. Пальцы быстро сошлись — да так удачно, будто у ворожеи было четыре глаза…

— Тьфу, собачий сын! — сказал шинкарь и отошёл за стойку…

— Ну, пожалуй, попадёшь ещё раз, — продолжал Нетяга, — а за третьим разом не выдержишь… Брешешь!..

— Молчи, Нетяго, не мешай! — отозвались присутствующие.

И в шинке опять наступила невозмутимая тишина, какая, вероятно, нечасто бывает в нём.

Во второй раз Кривонос свёл пальцы быстро, с той же ловкостью достигнув цели, а в третий раз — медленно, и чуть было не сбился с пути, но вовремя поправил ошибку, так что вышло так же удачно, как и в первые два раза…

И с этими словами Кривонос пустился вприсядку. Все бросились развязывать ему лицо.

Выпили водку, пошутили ещё немного и разошлись. Нестор так и уехал без седла.

Того же утра лесничим предстоял объезд в лесу. Нестор не упускал этого из памяти, и, приехав ранним утром домой, он не вошёл в хату, а оставался на дворе, в ожидании скорого выхода старшего лесничего. Лесничим этим был в то время Елисей Верходуб, молодой, удалый парень, — казак, хоть куда!

Нестор в расчёте не ошибся. Елисей, действительно, вскоре вышел из хаты.

— Эге! Да ты, брат, совсем по-молодецки!.. А я чуть было не проспал, — с серьёзной улыбкой проговорил Елисей. — Оно не подобно проспать нашему брату, да так, всякие случаи бывают!.. А что же ты не седлаешь коня?

Нестор смолчал.

Старший лесничий вывел свою кобылицу (Славная была лошадь! А он на ней — как с картинки снятый!), оседлал, мигом вскочил на неё и повернул к Нестору.

— Ба! Ты опять без седла? Сейчас едем, и едем не близко! Все участки осмотреть нужно…

— Далеко ли едем, близко ли, а седла нет… Доброе было седло, да пропало! — не без горечи процедил Нестор.

— Что ты?

— Ей-Богу пропало! В шинке пропил!.. Украл кто-то…

— Гай-гай, Несторе! Дождался и ты чести, — сказал Верходуб, язвительно улыбаясь. — Так-таки, седло у меня украли бы!.. И где же? Около шинка! Ха-ха… Гуляли и вы, братцы, неплохо… — А кому бы украсть? — прибавил он, немного помолчав.

— Чёрт его знает! Говорят, Одарка… Больше всего, что она… На то похоже…

— Ха-ха-ха! Ну, пане лесничий, лучше не рассказывай людям… Баба седло украла?!. Ха-ха-ха! А казак сидел в шинке…

Прошло три-четыре дня, и Елисей нет-нет, да и посмеётся над Нестором, напоминая ему о пропавшем седле. Жили лесничие хорошо, дружно, по-братски, и хотя пропавшее седло было собственностью Нестора, последний всё же чувствовал себя как бы виноватым пред Елисеем… Но вот, через несколько дней, оба они приезжают в слободу, справляются с делами, а вечером, по обыкновению, попадают в тот же шинок. У Елисея хорошее казацкое седло, а у Нестора старенькое, ободранное, да и то не его: на время прихватил где-то.

Приехали, привязали около шинка лошадей, вошли… Народа в шинке десятков до четырёх: праздник был…

— Бувайте здоровы[7], люди добрые! — громко окликнул Елисей шумную компанию. — Не нужно ли вам лесничих?..

— А-а! Елисей Демьянович!.. Гэ-гэ-гэ! Го-го-го! — шумят все, и каждый наперебой остальным уступал место удалому лесничему. — Сюда, Елисею, сюда!

— Ну, братище, давно я тебя видел! — говорит Ткач.

— Только теперь, глядя на тебя, вспомнил, каков ты есть, Елисею, — заявляет Жмыря.

— Славный был казак, да зазнался! — прибавляет Кожушаный.

Елисей с Нестором садятся в красный угол. Засуетился шинкарь, зазвенели чарки, поднялся говор, и всё пошло своим чередом. Шумят мужики, угощают друг друга, каждый рассказывает про своё, один забавнее другого, — все говорят, и все слушают… Вспоминает Елисей о пропавшем седле, смеётся над Нестором: седло, мол, пропил лесничий…

— Ах, вы пьяницы этакие, лесничие! — продолжал шутить Елисей. — Так-таки допиться до того, что и седло около шинка осталось!..

— Э-гэ! Теперь и я смекаю, отчего это ты без седла приехал, — обратился к Елисею Брыль, сидевший за столом и пришедший в шинок позже других. — Иду себе, вижу кобылица лесничего, а седла нет…

— Го-го-го! Неплохую, братище, выдумку выкинул и ты! — отозвался Елисей, а у самого сердце ёкнуло: «Что если и на самом деле седла нет?»

Все приняли это известие за шутку.

— А может быть я не разглядел, — продолжал Брыль, — так, нет! Кобылица у тебя та же, вороная? А рябой конь Нестора?

— Вот-вот! Но, может быть, седла нет на рябом? — продолжал Елисей, насилуя себя весёлой улыбкой… — Нестор приехал без седла…

— Вот же не так, Елисее, — возразил Брыль. — Седла нет именно на вороной, на кобылице… Ей-Богу, на вороной!..

Нестор бросился к лошадям, а через минуту вернулся назад, взялся в бока и пошёл танцевать:

— Люди добрые! Старший лесничий седло пропил! Пропи-ил! Про-пи-и-л! — прокричал Нестор, продолжая танцевать с припевом:

Седла, действительно, не оказалось.

Не успели мужики потолковать о том, кому бы украсть седло, не успели опять взвалить вину на Одарку, как вот и она является в шинок. А кто была эта Одарка, вам не догадаться, конечно! (А она и теперь живёт против нашего шинка). Одарка и тогда уже была вдовой, но не такой, как теперь, а молодой, красивой! Все поговаривали, что она занимается нехорошими делами, но поймать в воровстве никто не мог.

Теперь Одарка пришла в шинок, чтобы взять на дом полкварты горилки[1].

— А-а! Спасибо тебе, Одаронько! Сердце моё! Вдовонько! — встречает Елисей Одарку с низким поклоном.

— Спасибо и тебе, Елисею, за ласку! Но за что твоя дяка[9]? Или насмехаешься?

— Я? Насмехаюсь? Нет, моё сердце! — Выпей голубко!

— Выпить я выпью, но скажи, за что дякуешь[10]!..

— А за то я дякую[11] тебе, моя вдовонько, что ты во время пришла сюда… Великая беда приключилась! Не успел лесничий чарки выпить, как какая-то проклятая душа седло стащила!..

— У пьяниц и штаны крадут! — лукаво заметила Одарка и засмеялась.

— Пусть бы и у меня штаны украли! Чёрт их поминай! Мне легче было бы! Казак и без штанов казаком останется… А без седла? Что с меня? Возьми да и наплюй! — Заворожи, моя вдовонько!

— Заворожить? Что ты, Елисею! Какая из меня ворожка! Хотела выпить от тебя чарку, как от доброго… И не грешно смеяться над вдовой?

— Ну выпей же! Не хочешь ворожить, так выпей!..

Одарка выпила.

— Теперь слушай сюда, шинкарю! — обратился Елисей к Нетяге, оставляя Одарку в видимом недоумении и закрывая на крючок дверь в шинке. — Седло пропало тут, около твоей хаты, значит, и вина твоя! Я заворожу сам, да так заворожу, что и черти зачихают! Иди, Нетяго, к дверям и никого не пропускай ни сюда, ни назад, а пропустишь — вся ворожба пойдёт к чёрту!

— Люди добрые! — обратился Елисей к присутствующим, немного помолчав. — Кидайте чарки и фляжки и становитесь гуськом за мной. Все, все становитесь, кто тут ни есть…

— Лей же шинкарю! — обратилась Одарка. — Ваших речей и до утра не переслушаешь!..

— Нет, Одарко, нальют после, а теперь — ни шагу! — сказал Елисей, обнимая шутя красивую вдову. — И ты, голубко. будешь делать то, что и другие. Нельзя!

— Спасибо тебе, Елисею! У меня гости.

— Ничего! Гости целы останутся!

И Елисей насильно усадил Одарку за стол.

— Ну, все, все, выходите! — продолжал лесничий. — Беритесь за меня, — и так один за другого.

— Люди добрые! Слушайте ещё раз! — обращается с поклоном Елисей. — Беритесь один за другого, беритесь за одежду, за что попало, только за руки браться нельзя. Взявшись друг за друга, закройте глаза, не оглядывайтесь назад и не смотрите. Мне тоже нельзя ни смотреть, ни оглядываться… Что я буду делать, пока никому знать не годится, — узнаете после… Если кому-либо из вас покажется, что с седлом пробежит дитя — молчите… Потом седло будет нести старик — тоже молчите… Наконец, с седлом появится баба, — старая, простоволосая, точно ведьма, — тогда скажите мне… Все стали?

— Все-е!

— А глаза закрыли все?

— Все-е!..

— Нет, один из вас не закрыл глаз! Закройте, кто не закрыл! — Все закрыли?

— Все-е!..

— Теперь слушайте! Я до трёх раз буду спрашивать, а вы отвечайте… Но кто же это из вас не взялся? Возьмитесь сейчас! — Ну-те, буду спрашивать три раза… Все взялись?

— Все-е!

— Опять не все! Ей-Богу, не все! Я не оглядываюсь, но вижу, что взялись не все… Спрашиваю ещё раз: все взялись?

— Все!

— Все взялись?

— Все!

— Все взялись?

— Все!

— И тот взялся, кто седло взял?

— Взялась! Взялась! — обозвалась Одарка, да так громко, что все расслышали.

Всем стало понятно, что ворожба окончилась.

Елисей подбежал к Одарке и поднял кулак.

— Отдай, ведьмо, седло!

— Тьфу! На свою матерь!

— Отдай! Не то разорю в прах, переверну твоё воровское гнездо! Отдай, проклятая!

— Люди добрые! Что он? Что ты, Елисею? И пришло же мне сказать на одну напасть, ей-Богу! Все молчат, а я сказала!

— Не давай, Одарко, не давай! Иди себе с Богом! — обозвался Нестор. — А отдашь ему, верни и моё!

Все засмеялись.

Пошумел Елисей, да и притих. — Чёрт, а не баба была эта Одарка.

Зазвенели опять чарки, поднялся шум, говор, смех.

Пуще всех веселился Нестор. Сняв седло со своей лошади и уложив его в шинке на бочонке с водкой, он пустился танцевать:

— Люди добрые! Старший лесничий седло пропил! Пропи-ил! Пропи-ил!..

Примечания

1. укр. Горілка — Водка. Прим. ред.

2. укр. Думка — Мысль. Прим. ред.

3. укр. Чоботи — Сапоги. Прим. ред.

4. укр. Дитина — Ребёнок. Прим. ред.

5. укр. Гроші — Деньги. Прим. ред.

6. укр.

—

7. укр. Бувайте здорові! — До свидания! Прим. ред.

8. укр.

—

9. укр. Дяка — Благодарность. Прим. ред.

10. укр. Дякуєш — Благодаришь. Прим. ред.

11. укр. Дякую — Благодарю. Прим. ред.

12. укр.

—