Владикавказская дорога.

Ищем злоумышленников!

Министр путей сообщения произносит речь, обращенную к администрации дороги, и, выражая ей сочувствие, надеется, что "несправедливые нападки на дорогу не ослабят энергии тружеников, и они будут помогать управляющему высоко держать знамя владикавказской жел. дор".

Управляющий дорогой Кригер-Войновский сообщает, что покушений на крушение поездов злоумышленниками за год было 18.

И вдруг фельдшер Лопухов, оказывавший помощь пострадавшим, заявляет, что главным злоумышленником является управляющий дорогой Кригер-Войновский.

Министр говорит: "Труженик!"

Фельдшер говорит: "Злоумышленник!"

И фельдшер сказал это в тот самый момент, когда управляющий дорогой трудился, осматривая путь на месте крушения, конечно, окруженный свитой своих ближайших помощников-тружеников.

Насколько прав фельдшер, сказавший свое жестокое обвинение, выяснится впоследствии, так как его слова запротоколены.

Министр же сказал совершенную правду, назвав ближайших помощников управляющего владикавказской дороги -- тружениками.

Труды инженеров этой дороги видны всем посетителям курортов. Ведь владикавказская дорога совсем особенная, правда, и преимущества у нее особенные, и особенная высшая администрация.

Это объясняется, во-первых, географическим положением дороги, а во-вторых, ее родственной связью с далеким, но близким для нее, в силу этой связи, Петербургом. Последнее заключается в том, что хозяевами дороги состоят петербургские сановники, владеющие акциями.

Последнее дает возможность высшим чинам администрации дороги чувствовать себя на высоте призвания чуть не полубогами.

Первое дает им возможность в глазах сановников, приезжающих на курорты, казаться тружениками.

-- Хороший чиновник всегда в виду у начальства! А они всегда на виду во время сезона.

Лето, когда идут главные работы на линии, все высшее начальство дороги в мундирах и орденах служат свою службу на дебаркадерах курортных вокзалов, встречая и провожая то сановников других ведомств, то свое ближайшее начальство, то власть имущих своих акционеров, с мая по сентябрь включительно.

Инженеров этой дороги то и дело видишь на всех курортах, то кого-нибудь сопровождающих в курзалах "по делам службы". А то с кем-нибудь пирующих, когда на огромной линии идет перемена шпал -- самые горячие летние работы. Не разорваться же этим поистине труженикам, мечущимся на виду у того или другого начальства в суете курортной жизни! Не могут же они одновременно быть и на курортах, и наблюдать за кладкой шпал, и уследить, чтобы шпалы все подряд, где нужно, клались новые, а не одна новая на десяток старых.

Именно это указание приходится делать потому, что пассажиры, привезшие с прошлого крушения гнилые шпалы, рядом с ними находили и новые.

Когда встречаешь на курортах инженеров блестящих и расфранченных, сразу видишь:

-- Им не до шпал!

Вот злоумышленников разыскивать они еще могут, потому что это дело, не требующее постоянного и упорного труда.

Чуть крушение -- заявляй: -- Злоумышленники!

Как же не поддерживать того инженера, который сумел доказать, что не гнилые шпалы, а злоумышленники причина крушения!

И встреча такого инженера с сиятельным акционером на курортах будет самой взаимно-приятной встречей. Одновременно и служба, и удовольствие.

И эти труженики в глазах начальства, конечно, являются заметными и получают высшие назначения, как лично известные, умеющие служить и... услужить.

Услужить его превосходительству, лечащему печенку, услужить ее превосходительству -- спускающей или нагуливающей жир.

А там, где-нибудь, в глухой степи следить за тем, как кладут шпалы, дело хоть, может быть, и почтенное, но не выгодное: никто не заметит, не обратит внимания, никто и знать не будет имени безвестного труженика...

И не в одном министерстве путей сообщения существуют курортные труженики, которые делаются известными и возвышаются потому, что умеют показаться кому следует и любезно услужить кому следует.

Передо мной повесть из курортной жизни, написанная несколько лет тому назад и не попавшая в печать "по независящим обстоятельствам". Название повести "Труженики". Одну из глав этой повести позволю себе привести.

На огромной, крытой террасе санатория-гостиницы в Ессентуках, содержателями которого являются чиновная особа и молодой доктор, должно быть, по случаю сильного ливня или, может, потому, что еще рано, столы были заняты не все.

Катя и Шиллер поместились невдалеке от длинного стола, сервированного необычно роскошно: серебряные вазы с огромными, свежими розами, розы у приборов, дорогой хрусталь.

-- Ахмет, это для кого? -- спросил Шиллер старого слугу-татарина.

-- Какие-то особы из Петербурга. Сами их превосходительство рано утром приходили и обед заказывали для них...

-- Министра ждут?

-- Не могу знать... Да разве одних министров наш-то ублажает... Ему все там, которые важнее, нужны. Сами изволите знать... Уж и хлопот у нашего-то: того встреть, другого угости... Всем угодить надо... Труженик-с!

Ахмет подал шашлык и шепнул:

-- Идуть-с!

Из двери, сгибаясь в полтуловища и извиваясь задом, пятилась длинная, тонкая фигура. Катя взглянула на его желтое, длинное лицо, оживленное пронизывающими глазами и разрезанным пополам улыбавшимся ртом с тонкими губами.

-- Змий! -- шепнула Катя Шиллеру.

Вошла полная, красивая дама под руку с важным толстяком в чесунчевой паре. Сзади шли блестящие кителя гражданских ведомств. Все это уместилось вокруг стола с цветами. Метрдотель и лакеи засуетились.

-- Катя! Мы в раю, не правда ли? -- улыбнулся Шиллер.

-- Еще бы: цветы, благоуханье...

-- Нет, ты уж очень хорошо его змием назвала... Какой-то гибкий, лезучий... Положительно рай... Помнишь, в священном писании ты учила грехопадение? Все налицо: и змий, и Адам, и Ева... Видишь, как змий то к Еве, то к Адаму... Больше, однако, к Еве...

-- Только змий в очках...

-- Ну, что же! Очковый... Помнишь, в священной истории люди змию, властителю до них рая, мешали? Он знал, что придет время, когда человек наступит пятой на голову змия, и, желая от этого избавиться, решил задобрить Еву: дал ей яблоко...

-- С запретного дерева?

-- Да, а она половину яблока сама скушала, а другую Адаму отдала, да еще и змия представила как весьма любезного и почтенного господина... И пришлось с той поры Адаму потерять надежду наступить пятой на главу змия... Может быть, Адам и хотел бы пятой наступить на главу змия, зная весь его вред, но яблоком попользовавшись, стало быть, нельзя! А там из рая попросили, и остался змий один властителем... Каялся, должно быть, Адам:

-- Через супругу согрешил! Ее змий уговорил, а меня она...

Катя смеялась.

За соседним столом пили шампанское пополам с нарзаном.

Змий успевал всех разговором занимать, всем стаканы наливал и улыбался широким ртом на все четыре стороны.

-- Вот, Федя, насчет змия-то правильно, а насчет Евы и Адама не совсем: всех одинаково угощает и никакого яблока Еве не подносит...

До них долетали отдельные фразы:

-- Четвертого номера стакана не достанешь!

-- Вереницами больные стоят... Часами дожидаются...

-- Неужели? -- сложив губки бантиком, удивленно и недовольно прошептала дама в белом.

-- А ведь ей именно четвертый номер нужен,-- прибавил сановник.

Змий как-то изогнулся и исчез, бросив на ходу с той же улыбкой:

-- Не извольте беспокоиться...

Исчез в коридоре на одну минуту и опять очутился рядом с дамой.

-- Правда, что в эти часы четвертый номер на замке?

-- Заперт-с...-- улыбался змий.-- В четыре отопрут...

И снова наливал нарзан в шампанское и шампанское в нарзан.

Вошел человек с огромным графином и передал его змию. Тот поставил графин перед дамой и что-то сказал. Что сказал -- ни Шиллер, ни Катя не слыхали, но дама опять сделала удивленное лицо, губки бантиком и протянула жалостно:

-- Неужели?!

-- Так точно-с...

-- Да ведь теперь заперто...

-- Только не для вас... Для вас нет ничего запретного...

Шиллер позвал Ахмета и, платя по счету, спросил:

-- Что это за графин принесли?

-- Ее превосходительству номер четвертый воды-с...

-- Ну вот, Катя, теперь можешь наблюдать и полную картину грехопадения! Только, конечно, Адам и Ева не пострадают, а змий себя сохранит! Разбираясь же юридически, змий совершил преступление по службе: растратив из личных выгод доверенный ему материал, добыв его через соучастников из-под замка, и 2-е -- вовлек особу в невыгодную сделку, пользуясь слабостью женщины.

-- При чем здесь слабость женщины! Я бы так же поступила. Я ей завидую! Если бы я была жена этого сановника, а не бедного адвоката, так пила бы четвертый номер у себя дома, а не жарилась бы по четыре часа на солнце!..

-- А я что бы делал тогда? Мирволил змию!.. Эх ты... Ева!