| |||
Лев Николаевич Толстой. Благодарная почва (Из дневника) • Все авторы -> Лев Николаевич Толстой. Лев Николаевич Толстой. Благодарная почва (Из дневника) Опять живу я у моего друга Черткова в Московской губернии. Гощу по той же причине, по которой мы съезжались с ним на границе Орловской и я год тому назад приезжал в Московскую. Причина та, что черта оседлости для Черткова — весь земной шар, кроме Тульской губернии. Вот я и выезжаю на разные концы этой губернии, чтобы видеться с ним. Выхожу в восьмом часу на обычную прогулку. Жаркий день. Сначала иду по жесткой глинистой дороге мимо акации, готовящейся уже трещать и выбрасывать свои семена; потом мимо начинающей желтеть ржи с своими чудными, все еще свежими васильками; выхожу в черное, почти все уж запаханное паровое поле; направо пашет старик в бахилках сохой и на плохой худой лошади, и слышу сердитое старинное: «Выле́зь!» — с особенным ударением на втором слоге. И изредка: «У! Дьявол!» И опять: — «Выле́зь... Дьявол». Хотел поговорить с ним, но, когда я проходил мимо его борозды, он был на противоположном конце полосы. Иду дальше. Впереди другой пахарь. С этим, должно быть, сойдусь, когда он будет подходить к дороге. «Коли сойдусь, то и поговорю с ним, если придется», — думаю я. И как раз встречаемся с ним у дороги. Этот пашет плугом на крупной рыжей лошади; молодой, красиво сложенный малый, одет хорошо, в сапогах, ласково отвечает на мой привет: «Бог на помощь». Плуг плохо берет накатанную дорогу, он переезжает ее и останавливается. — Что же, лучше сохи? — Как же, много легче. — А давно завел? — Недавно, да вот украли было. — Как же, нашли? — Нашли, своей же деревни. — Что же, и в суд подали? — А то как же? — Зачем же подавать, коли плуг нашелся? — Да ведь вор. — Что ж, что вор, посидит в остроге — хуже воровать научится. Серьезно и внимательно смотрит на меня, очевидно не отвечая ни согласием, ни отрицанием на новую для него мысль. Свежее, здоровое, умное лицо с чуть пробивающимися светлыми волосами на бороде и верхней губе, с умными серыми глазами. Он заворотил лошадь, чтобы идти назад, но оставил плуг, очевидно желая отдохнуть и не прочь поговорить. Я взялся за ручки плуга и тронул потную сытую рослую кобылу. Кобыла влегла в хомут, и я сделал несколько шагов. Но я не удержал плуг, он выскочил, и я остановил лошадь. — Нет, вы не можете. — Только тебе борозду испортил. — Это ничего, справлю. Он осадил лошадь, чтобы взять пропущенное мною, но не стал пахать. — На солнце жарко, пойдем в кустах посидим, — пригласил он, указывая на лесок вплоть у конца полосы. Мы перешли в тень молодых березок. Он сел на землю, я остановился против него. — Из какой деревни? — Из Ботвиньина. — Далече? — Вон маячит на горке. — И он показал мне. — Что же так далеко от дома пашешь? — Да это не моя, здешнего мужичка, я нанялся. — Как нанялся, на лето? — Не, посеять нанялся — вспахать, передвоить, все как должно. — Что же, у него земли много? — Да мер двадцать высевает. — Вот как, а лошадь это твоя? Хорошая лошадь. — Да кобыла ничего, — говорит он с спокойной гордостью. Кобыла действительно такая по ладам, росту и сытости, каких редко видишь у крестьян. — Верно, живешь в людя́х, извозом занимаешься? — Не, дома, один и хозяин. — Такой молодой? — Да я с семи лет без отца остался, брат в Москве живет, на фабрике. Сначала сестра помогала, тоже на фабрике жила, а с четырнадцати лет как есть один, во все дела, и работал, и наживал, — сказал он с спокойным сознанием своего достоинства. — Женат? — Нет. — Так кто же у тебя по домашности? — А матушка? — И корова есть? — Коров две. — Вот как! Сколько же тебе лет? — спросил я. — Восемнадцать, — отвечал он, чуть улыбаясь и понимая, что меня занимало то, что он, такой молодой, так мог устроиться. И это, очевидно, было ему приятно. — Какой еще молодой, — сказал я. — Что же, и в солдаты придется? — Как же, лобовой, — сказал он с тем спокойным выражением, с которым говорят про старость, про смерть, вообще про то, о чем рассуждать нечего, потому что оно неотвратимо. Разговор наш, как и всегда в наше время разговоры с крестьянами, коснулся земли, и он, описывая свою жизнь, сказал, что земли мало, что если бы не работал где пеший, где на лошади, то и кормиться бы нечем. Но рассказывает он все это с веселым, радостным и гордым самодовольством. Повторил еще раз, что остался один хозяином с четырнадцати лет и все один заработал. — Ну, а вино пьешь? Очевидно, ему неприятно было сказать, что пьет, но он не хочет сказать неправду. — Пью, — сказал он тихо, пожимая плечами. — А грамоте знаешь? — Хорошо знаю. — Что же, не читал книг о вине? — Нет, не читал. — Что же, а лучше бы не пить совсем. — Известно, добра от него мало. — Так и бросить бы. Он молчит, и видно, что понимает и думает. — Ведь можно, — говорю я, — а как хорошо бы. Вот я третёва дни ездил в Ивино, только подъезжаю к одному двору, а хозяин здоровывается со мною и называет меня по имени-отчеству. Выходит, что двенадцать лет тому назад мы виделись с ним. Это Кузин; знаешь? — Как же. Сергей Тимофеич. И я рассказываю ему, как с этим Кузиным двенадцать лет тому назад мы устроили общество трезвости, и с тех пор он, Кузин, хотя и пил прежде, перестал пить совсем. — И вот теперь говорил Кузин мне, что только радуется тому, что отстал от этой пакости, — сказал я. — И живет, видно, очень исправно. И дом и все заведенье. А не брось он пить, может, и совсем не то бы было. — Да, это точно. — Так вот и тебе бы так. Такой ты малый хороший, к чему тебе вино пить, коли сам говоришь, что от него никакой пользы нет. Брось и ты, и как хорошо будет. Он молчит и во все глаза смотрит на меня. Я собираюсь уходить и подаю ему руку. — Право, брось, вот с этого раза. Вот бы хорошо было. Он сильной рукой сжимает мою руку и, очевидно, в этом рукопожатии видит вызов на обещание. — Ну что же, можно, — совершенно неожиданно, как-то весело и решительно говорит он. — Неужели обещаешь? — говорю я с удивлением. — А то что ж? Обещаю, — говорит он, кивая головой и чуть улыбаясь. И по его спокойному звуку голоса, серьезному, внимательному лицу видно, что это не шутка и что он точно обещает и точно хочет исполнить то, что обещает. От старости ли, от болезни, или от того и другого вместе, я стал слаб на слезы; на слезы умиления — радости. Простые слова этого милого, твердого, сильного человека, такого одинокого и такого, очевидно, готового на все доброе, так тронули меня, что я отошел от него, от волнения не в силах выговорить слова. Когда я оправился, отойдя несколько шагов, я повернулся к нему и сказал (я перед этим спросил, как его зовут): — Так смотри же, Александр: не давши слова — крепись, а давши слово — держись. — Да это уж как есть, верно будет. Редко приходится испытывать более радостное чувство, которое я испытывал, отходя от него. Я забыл сказать, что, разговаривая с ним, я предложил дать ему листков против пьянства и книжечек. Тех листков против пьянства, из которых один был приклеен в соседней деревне хозяином к наружной стене и был сорван и уничтожен урядником. Он поблагодарил и сказал, что зайдет в обед. В обед он не зашел, и — грешный человек — мне пришло в голову, что весь разговор наш не был для него так важен, как мне показалось, и что ему и не нужно книг, и что вообще я приписал ему то, чего в нем не было. Но вечером он пришел, весь потный от работы и перехода. Проработав до вечера, он доехал домой, отпряг плуг, убрал лошадь и за четыре версты, бодрый, веселый, пришел ко мне за книгами. Я с гостями сидел на великолепной террасе перед разбитыми клумбами с урнами среди цветовых горок. Вообще среди той роскошной обстановки, за которую всегда стыдно перед людьми рабочего народа, когда вступаешь с ними в человеческие отношения. Я вышел к нему и первым делом повторил вопрос: не раздумал ли? верно ли будет держать обещание? Опять с той же доброй улыбкой он сказал: — А то как же, я и матушке сказал. Она рада, благодарит вас. За ухом у него я увидал бумажку. — А куришь? — Курю, — сказал он, очевидно ожидая, что я буду уговаривать его и это бросить. Но я не стал. Он помолчал и по какой-то странной связи мыслей, — связь эта, я думаю, была в том, что, видя во мне сочувствие к своей жизни, он хотел сообщить мне то важное событие, которое ожидало его осенью, — он сказал: — А я вам не сказывал: меня уже сосватали. — И он улыбнулся, вопросительно глядя мне в глаза. — Осенью. — Вот как! Хорошее дело. Где берете? Он сказал. — С приданым? — Нет, какое приданое. Девушка хорошая. И мне пришло в голову сделать ему тот вопрос, который всегда занимает меня, когда имеешь дело с хорошими молодыми людьми нашего времени. — А что, — спросил я, — уж ты прости меня, что я тебя спрашиваю, но, пожалуйста, скажи правду: или не отвечай, или всю правду скажи. Он уставил на меня спокойный, внимательный взгляд. — Отчего ж не сказать. — Имел ты грех с женщиной? Ни минуты не колеблясь, он просто отвечал: — Помилуй бог, не было этого. — Вот и хорошо, очень хорошо, — сказал я. — Радуюсь за тебя. Говорить больше было сейчас нечего. — Ну так вот, я сейчас вынесу тебе книжки, и помогай тебе бог. И мы простились. Да, какая чудная для посева земля, какая восприимчивая. И какой ужасный грех бросать в нее семена лжи, насилия, пьянства, разврата. Да, какая чудная земля не переставая парует, дожидаясь семени, и зарастает сорными травами. Мы же, имеющие возможность отдать этому народу хоть что-нибудь из того, что мы не переставая берем от него, — что мы даем ему? Аэропланы, дредноуты, тридцатиэтажные дома, граммофоны, кинематографы и все те ненужные глупости, которые мы называем наукой и искусством. И главное — пример пустой, безнравственной, преступной жизни. Да еще хорошо, если бы мы за то, что берем от него, давали бы ему только одни ненужные, глупые и дурные примеры. А то вместо уплаты хоть части своего неоплатного долга перед ним мы засеиваем эту алчущую истинного знания землю одними «терниями и волчцами», запутываем этих милых, открытых на все доброе, чистых, как дети, людей коварными, умышленными обманами. Да, «горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит». Не пропустите: • Лев Николаевич Толстой. Карма (рассказ) • Лев Николаевич Толстой. Записки маркёра (рассказ) • Лев Николаевич Толстой. Разжалованный (Из кавказских воспоминаний) (рассказ) • Лев Николаевич Толстой. Сон молодого царя (рассказ) • Лев Николаевич Толстой. После бала (рассказ) Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |