"Сцена -- зеркало жизни".

(Старый-старый афоризм)

Давно уже театром не интересовались так, как сейчас. Кажется, только и интересуются, что театром. Куда ни придете, -- по третьему слову разговор о театре.

Скоро здороваться будут:

-- А! Доброго здоровья! Как похаживаете в театр?

-- Да благодарю вас! Слава Богу! Каждый день. Вы как?

-- Да вот тут как-то два дня не был. А то каждый день!

-- Ну, и слава тебе, Господи! Очень рад!

В Петербурге восемь больших драматических театров, не считая маленьких, клубных, сцен.

В Москве, кажется, что ни улица, то в конце непременно театр.

В провинции, говорят, не запомнят таких хороших театральных дел.

"Театр -- зеркало жизни".

Похорошело, что ли, так наше общество, или просто ему делать больше нечего, что оно только и делает, -- смотрится в зеркало?

Для друга театра явление, конечно, отрадное.

Моралист может заметить:

-- Взрослое общество могло бы и другое дело себе найти! Мы берем факты такими, каковы они есть. Общество смотрится в театр. Заглянем:

-- Что за изображение?

Чем должна быть современная пьеса?

То есть пьеса, отвечающая современным литературным и сценическим требованиям публики.

Пьеса, которая представляла бы собою не только эффектное и занимательное зрелище, но и составляла бы событие в литературе и театре.

Заставляла бы о себе говорить самую интеллигентную часть интеллигентной публики.

-- Скажите, что автор хотел сказать? -- спрашивают после первого представления новой пьесы.

-- Ей-Богу, не знаю.

-- Какую мысль он проводит?

-- Кажется, никакой мысли!

-- Позвольте! Да что же есть в этой пьесе?

-- Батюшка! А настроение?!

Пьеса "в четырех актах и семи картинах" больше не существует. Есть пьеса "в четырех туманах и восемнадцати настроениях".

-- В ней интересны некоторые "зигзаги мысли"! -- как пишут нынче в рецензиях.

Добрая старая комедия, где даже в заглавии ставилась подходящая пословица:

-- Вот, мол, господа честные, какую мысль желаю я провести! Заранее знайте! Смысл басни сей таков.

Она умерла.

Публика расходится с очень модной пьесы г. Плещеева "В своей роли".

-- Что же хотел сказать автор? Может кокотка идти на сцену? Не может?

-- Ах, Боже мой! Ни то ни другое. Он просто дал настроение.

Вы задумываетесь над участью "жрицы веселья". И жаль ее, и что же, на самом деле, для нее можно сделать? Вот выход! И у вас в душе остается тяжелое настроение. Вот это настроение и остается у вас от пьесы. "И так плохо и этак нехорошо".

Публика ищет настроения.

Критика говорит:

-- Пьеса туманна, но в ней есть настроение. Литераторам и артистам остается давать "настроение". Настроение!

В Париже, на бульваре Клиши, есть знаменитый "кабачок смерти". Вы заходите туда, садитесь за гроб, перед вами зажигают тоненькую восковую свечечку, как перед покойником.

Вы смеетесь.

Как вдруг откуда-то из низа потянуло сыростью и холодом.

Словно могила раскрылась под ногами.

Ваша дама трусливо поджала ножки, побледнела, шепчет трясущимися губами:

-- Уйдем отсюда! Это -- настроение.

В театре г-жи Яворской идут "Ночи безумные" гр. Л.Л. Толстого, "сына своего отца".

Героя "охватывает" поцелуйное бешенство под влиянием благовонных ночей Неаполя.

И когда поднимается занавес, в зрительном зале пахнет курящимися "монашками".

Это и есть благовоние итальянской ночи!

-- Необходимо создать настроение, которое губит героя. И зажигают десяток "монашек".

-- Погибай!

Это, однако, оттого, что дела театра пока еще не особенно блестящи.

При более блестящих делах "настроение" будет создаваться более могущественными средствами.

Под креслами в партере будут разложены раковины от устриц.

Чтоб пахло морем!

Скрытые в рампе тайные пульверизаторы будут "напоять" воздух духами Брокар и Ко.

Когда в пьесе говорят о вреде курения, капельдинеры тайно из рукава будут курить "Aquilas Imperiales" -- 115 рублей сотня, и наполнять воздух благоуханием сигар.

Какая гамма! Какой аккорд настроений!

Прежде в пьесах главным лицом был любовник, герой, фат, ingénue, grande-coquette, драматическая героиня.

Теперь пишут:

-- Особенно хорошо был сверчок. Успех сверчка, трещавшего за печкой, рос с каждым актом.

Аркадий Счастливцев, который умел "скворцом свистать, сорокой прыгать", получал бы великолепнейший гонорар и два бенефиса. Был бы первым персонажем.

-- "Особенно сильное настроение создал в театре скворец заунывно свиставший за сценой. В скворце мы узнали нашего неподражаемого артиста г. Счастливцева. Говорят, что в свой бенефис он будет за сценой сорокой прыгать. Билеты все проданы".

Ах, живи Аркадий в наше время!

Как бы он сказал Геннадию Демьяновичу Несчастливцеву:

-- Ведь актер-то нынче не в моде!

-- А что у тебя там в узле?

-- Настроения-с, Геннадий Демьянович!

-- А драм у тебя нет?

-- Драм, Геннадий Демьянович, нет! Одни настроения!

-- И охота тебе, вместо пьес, настроения носить?

-- Публика требует, Геннадий Демьянович!

Пьеса г. Федорова "Старый дом" не имела успеха на Александрийской сцене потому, что в постановке не было надлежащего настроения.

В пьесе-то есть настроение, в постановке -- не передано!

Пьесу надо ставить так.

При поднятии занавеса со сцены из скрытых потайных люков несет затхлостью и плесенью.

Вообще носу я придаю в театре большое значение. Нос до сих пор ничего не делал в театре. Действовали на зрение, на слух. А нос, что он делал? Сморкался во время самых сильных монологов и мешал? Надо заставить и его, бездельника, работать! Пусть способствует передаче настроения.

Итак, все носы приходят в скверное настроение, потому что со сцены пахнет затхлостью, плесенью и гнилью.

По стенам бегают пауки, ясно различаемые в бинокли.

Во время реплики М.Г. Савиной публика видит, ясно видит, как с потолка спускается паук и заползает почтенной артистке за воротник.

Все зрительницы нервно поводят плечами, словно и им заполз за корсаж паук.

И вот тогда-то, когда г-жа Савина скажет:

-- Какой это старый, старый, старый, старый, старый дом! Вот это настроение!

-- Знаете ли, -- говорит зритель, выходя с первого представления новой пьесы "в четырех туманах и 18 настроениях", -- смотрел, смотрел я -- и вдруг мне в голову мысль: "Да стоит ли жить? А не застрелиться ли?" Взглянул на соседа -- и обмер: "Да у него в глазах та же мысль!"

Вот это называется "настроением". И актеры для таких пьес нужны совсем другие. Где ты "первый любовник" добрых старых времен? Классический первый любовник!

-- Сюртучок с иголочки, на левой ручке перчаточка.

Цилиндр словно только что вычищенный ваксой. Сверкавший до боли в глазах. Он снимал цилиндр не иначе, как входя в гостиную, становился на одно колено.

Хватался за завитую голову.

И был неотразим.

Где ты "фат"? Фат, от которого на полверсты разило сердцеедом! Который имел такие жилеты, что, -- выйди в таком жилете на улицу, возьмут в полицию!

-- За появление в маскарадном костюме в неположенное время. Где классический "простак" в белокуром парике, которого театральные парикмахеры так мило называли "городской блондин"?

Как просто и ясно было все тогда в жизни и на сцене.

Комик надевал "толщинку" и прилеплял две котлеты вместо бакенбард.

Ingénue comique перед выходом на сцену завязывала губки бантиком. Ingénue dramatique начинала страдать еще до поднятия занавеса.

Драматическая героиня, выходя на сцену, "метала взор". И вы сразу видели, что она:

-- Все поняла. Теперь не то.

-- Иван Иванович гримируется!

Он кладет на полпальца белил. Сверх белил густо пудрится самой белой пудрой.

Это -- любовник. Это -- герой.

-- Голландской сажи Ивану Ивановичу.

-- Иван Иванович сделает черные круги вокруг глаз. Он идет изображать героя нашего времени.

-- Иван Иванович, приготовьтесь, скоро ваш выход!

У Ивана Ивановича начинает дергаться половина лица. У Ивана Ивановича начинается Виттов пляс.

-- Я... я... я... готов!

И в антракте к нему бегут знакомые.

-- Поздравляю!

-- Колоссальное впечатление!

-- Удивительно нервно!

-- Ах, какой вы неврастеник!

Рецензент отмечает на манжетах:

-- Успех колоссальный: после второго акта у трети театра началась Виттова пляска.

Театральные хроникеры бегут:

-- Сколько истерик? Сколько истерик?

Правда, что одного господина вынули в гардеробе из петли? Хотел повеситься на вешалке! "Знатоки" изумляются:

-- Какая сила! Какая сила!

-- Какая сила в изображении полного бессилия! И самый "фурорный" артист в России г. Орленев.

Актер, который, как никто, изображает полное нравственное бессилие.

-- Я нервно-салонный актер! -- с гордостью говорил мне на днях один артист.

И вы часто услышите похвалу:

-- Ах, это такой, такой неврастеник!

В театральном бюро скоро будут вывешивать объявление: "Неврастеник ищет места. 500 рублей в месяц, два бенефиса. Жена -- истеричка".

И антрепренер станет набирать труппу:

-- Первого неврастеника, второго неврастеника. Истеричку с большой истерией.

-- С большой истерией трудно найти-с. Все нарасхват. Не возьмете ли... Есть психопатка одна.

-- Психопаток взяли трех. Нет, уж вы мне хоть на гастроли истеричку с большой истерией дайте. С малой истерией у меня жена. Публика очень любит. А такой-то хорош?

-- Нервы -- мочала.

-- Давайте! Давайте! Его на застрастку!

Слава Богу! Труппа для "пьес с настроениями" готова. Если старый афоризм верен и сцена -- зеркало жизни, "на зеркало неча пенять".

Таково отражение.

1903